Монстр Кровавого Тумана

***

      Кисаме, не прекословя приказу, разминался на берегу, демонстрируя прекрасную гибкость. Фугуки, задумавшись о своём, смотрел на ученика и вдруг понял, что Кисаме именно что демонстрирует свою гибкость, а не просто выполняет комплекс обычных для разминки упражнений. Внезапно парень поглядел на учителя, обернувшись через плечо, и Фугуки внутренне вздрогнул от этого взгляда. К внешности Кисаме он довольно скоро пригляделся, и она уже не казалась странной, но глаза у парня были такие, что каждый взгляд пронзал насквозь. И вот теперь он снова поглядел так, что сложно было понять, что он хотел сказать этим взглядом. Хищные жёлтые глаза, широко обведённые чёрной полосой, делали его похожим на кошку, а когда он смотрел вот так из-за плеча, вид у него был какой-то похабный что ли… Фугуки удивился этой мысли и изучающе прищурился.       Кисаме как ни в чём не бывало продолжал своё занятие, на этот раз заведя руки за голову, но Фугуки заметил, что парень опустил взгляд, слегка нахмурившись, и вид у него сделался виноватый. Мечник знал по себе, что особо развитой социальной эмпатией не обладает, и ему обычно сложно было сказать, что человек в данный момент думает или чувствует, но это относилось скорее к бытовой стороне вопроса, и, несмотря на то, что Фугуки важен был собственный авторитет, к личным отношениям. Но он был синоби, а это накладывало профессиональный отпечаток в виде груза специфических знаний. Кисаме слегка прикусил нижнюю губу, а этот жест свидетельствовал о тревоге и неуверенности, и Фугуки заметил и считал это, даже не вполне осознавая.       С каких это пор каждый взгляд и каждый жест стал иметь значение? Парень заставляет нервничать и выводит из себя даже ничего особо не делая. С Амеюри нервы отдыхают, с ней легко и совершенно спокойно… И с каких пор он стал сравнивать парня с Амеюри?!       — Это всё?! — рявкнул Фугуки, заметив, что Кисаме стоит с праздным видом и вопросительно на него поглядывает, — ты едва разогрелся! Упаси боже, если ты повредишь мышцу во время спарринга и не сможешь работать. Имей ввиду, если покалечишься из-за собственной безалаберности, я тебя накажу.       Кисаме вскинул голову, замер и спросил настороженно:       — Как?       — Что? — Фугуки ругал его чисто машинально и для порядка, просто чтобы вернуть настрой и отогнать странные мысли. Он вообще довольно часто грозил своим подчинённым и ругал их на чём свет стоит только для поддержания в них рабочего тонуса.       — Вы сказали, что накажете меня, — сказал Кисаме очень серьёзным и даже задумчивым тоном, но потом вдруг ухмыльнулся: — Неужели телесно?       Кисаме тоже привык к обществу одного из Семи. Ему не только нравилось чувствовать себя привилегированным, он ещё и здорово осмелел. Если раньше он не решался и рта раскрыть, пока капитан не обращался к нему с приказом, то теперь всё чаще позволял себе всё более и более дерзкие провокации как бы проверяя границы дозволенного. Иногда это были невинные шутки, а иногда довольно нахальное поведение. И вот сейчас Фугуки разозлило то, как парень ухмыльнулся, и не понравилось, что он сказал. Мужчина сделал несколько быстрых шагов, вплотную подойдя к ученику. Кисаме напряжённо замер, и зрачки у него сузились. Он был готов к болезненному удару, но Фугуки ничего не сделал, как бы потеряв гневный порыв.       — Может быть, — проговорил мужчина низким хриплым голосом, — может быть и телесно.       Дрожь, как от удара током, прошибла Кисаме. Задохнувшись от волнения, он робко поднял глаза и встретился со спокойным, даже слишком спокойным взглядом Фугуки. Он был близко. Эмоции в парне смешались: он был и рад тому, что происходит что-то странное и необычное, и испуган таким поведением учителя. Перемены всегда подобны выплеснутой в лицо ледяной воде: вроде и освежает, но в первое мгновение аж рёбра сводит, так что вдохнуть нельзя. Кисаме спросил себя, что же делать, если капитан сейчас поцелует его, и тут же был просто оглушён звуком собственного забившегося сердца.       Фугуки подумал, что, заразившись хулиганским поведением мальчишки тоже стал себе слишком многое позволять. Но паника в мечущемся взгляде Кисаме была приятна. Наказание.… Пожалуй, его и правда следовало бы как следует наказать. Он любит демонстрировать свою непомерную силу и выносливость, гордится рубцами на теле, но что этот мальчишка может знать о настоящей боли? Как приятно было бы увидеть на его лице настоящее страдание… А, впрочем, не стоит себе врать. Фугуки вполне понимал, чего хочет. Он хотел не преподать урок субординации, который пошёл бы впрок этому дзёнину, а именно что снова увидеть на его лице это выражение страха и беспомощности. Это было очень плотское желание. Мальчишка был беззастенчиво притягателен. Его хотелось целовать в этот красивый изгиб шеи и в ключицы, и чтобы от этих поцелуев он стыдливо и испуганно вздыхал.       И вот опять кто-то, кто очень желанен, но прикасаться нельзя. Впервые признавшись себе, что парень его физически возбуждает, Фугуки, взяв волю в кулак, запретил себе прикасаться к нему. Он понял, что хотел прямо тут уронить парня на песок и овладеть им, и это желание было слишком сильным, чтобы позволить себе настолько сильное чувство. Чувства — то, что делает нас слабее, как говорил практичный Дзинин. Чувства — это такая роскошь, что позволять себе владеть ею — слишком стыдно.       — Для начала… — хрипло проговорил Фугуки и откашлялся, отходя в сторону и делая вид, что ничего не произошло, — для начала — поединок один на один. Используй меч, тайдзюцу, ниндзюцу. Покажи мне всё, что умеешь, как в первую тренировку. До первой крови.       Хошигаки, имея серьёзный, однако же слегка потрясённый вид, согласно кивнул и положил ладонь на рукоять катаны. Противники встали друг напротив друга и приготовились к бою.       Как только прозвучала команда, Кисаме стремительно бросился вперёд и совершил мастерский выпад. Впрочем, его меч не достиг цели. Фугуки уклонился и от следующих взмахов катаны. Сам он не спешил брать в руки меч и не позволял Кисаме навязать свои правила. Поединок двух мечников часто состоит из долго выжидания и нескольких выпадов, когда ошибка стоит жизни, поскольку противник незамедлительно нанесёт контрудар. Когда сталкиваются синоби-мечники, которые не всегда пользуются одинаковым типом оружия, главное — заставить врага играть по своим правилам и навязать такие условия, при которых удобнее тебе.       Кисаме скоро понял, что противник слишком быстр, чтобы надеяться достать его мечом. К тому же дзёнин не без причин боялся того момента, когда Фугуки возьмёт в руки Самехаду. Кисаме, резко прервав очередную атаку, и, практически упав на землю, смог сократить дистанцию и перейти в ближний контакт. Хорошего замаха в таком положении ему самому было не совершить — длина его катаны теперь только мешала, но он, памятуя о слабости учителя перед физическими атаками, переключился на тайдзюцу. Он попытался произвести подсечку, метя учителю в уязвимое колено, но Фугуки предвидел это и не поворачивался к парню правым боком. В этом случае Фугуки тоже не собирался поддаваться на провокацию и переходить в рукопашный бой. Кисаме едва успел отступить — на него сверху обрушивался весь вес чудовищного меча.       Дзёнин знал, насколько опасна Самехада. Ни в коем случае нельзя было позволять ей даже слегка коснуться себя. В спокойном состоянии она была просто огромный и тяжёлый меч, перемотанный обвязками, но это впечатление было обманчиво. Она чутко осязала близость вражеского тела, и даже если казалось, что меч проходит в сантиметрах и удалось увернуться от крошащего кости удара, она могла сорвать с себя бинты.       Под бинтами Самехада скрывала сотни острых лезвий с пильчатой кромкой. Они, едва касаясь, вспарывали кожу и мышцы сразу на большой площади, оставляя обширную очень опасную раневую поверхность, состоящую из глубоких ровных хирургических порезов. Нескольких таких касаний было достаточно, чтобы в условиях боя быстро истечь кровью. Настала очередь Фугуки атаковать. Он взмахивал Самехадой раз за разом, очень быстро для обладателя такого тяжёлого оружия, и Кисаме едва успевал отступать. Фугуки двигался очень проворно, и, что самое коварное, неожиданно проворно для своего роста и комплекции. При этом движения его были не порывистыми, а плавными. Он был неотвратим и страшен, как оползень в горах. Несколько широких шагов — и он вдруг подошёл к ученику едва ли не вплотную, Кисаме, вздрогнув внутри, но не подав вида, твёрдой рукой блокировал удар. Это было очень тяжело, ему показалось, что он даже пробороздил по песку, но движение Самехады остановилось, когда она, высекая искры встретилась со сталью катаны. Оттолкнув меч, Кисаме отпрыгнул в сторону, но в это время на него обрушился ещё один удар. Он не был готов блокировать его, неудобно подставил клинок, и катану вышибло из его руки. Выругавшись, Кисаме сложил освободившимися руками серию печатей и, спасаясь от верной смерти, провалился под землю.       Фугуки замер, медленно проводя концом меча вокруг себя, готовый к атаке. Парень решил применить новую тактику — использовать природный элемент, раз уж в ближнем бою ничего не выходит. Это было опасно — Фугуки знал, что чакры у Кисаме немерено. Он постоял, зорко оглядывая песок вокруг себя и, устав ждать, медленно пошёл по пляжу. Самехада хищно и подозрительно шевелила чешуйками, кое-где вылезшими из-под бинтов, готовая в мгновение ока поглотить любое коварное дзюцу.       Атака пришла с очевидной стороны, но обернулась так, как Фугуки не ожидал. Он понял, внезапно оступившись, что парень превратил песок под ногами в вязкую жидкую грязь. Фугуки осел по колено, когда Самехада начала высасывать чакру из этой земляной техники, и провалился вместе с тяжёлым мечом по пояс, когда она закончила. Таким образом они оба — и Мечник и Самехада — оказались глубоко вкопаны в песок. В тот же момент, когда понял, что застрял, Фугуки заметил, что мальчишка на довольно внушительном расстоянии — метрах в десяти — начал с помощью того же дотона возводить высокие стены. Куски скал и камней стремительно вырастали по периметру. На одной из этих глыб, позади Фугуки, показался Кисаме, и тут же сложил несколько печатей, начав со знака Ину. Изо рта его широким потоком хлынула вода. Он подхватил поток и, настроившись на обильное истечение чакры, исторг её из себя, преобразуя в воду в огромном количестве. С рёвом и грохотом, она обрушилась вниз, мгновенно затопив искусственный бассейн.       В море Фугуки было не заманить, но Кисаме была нужна вода, чтобы применить одну из своих лучших и убийственнейших техник. Он назвал её «пять голодных акул», поскольку высвобождать чакру суитона было удобно, приложив ладонь к водной поверхности, контролировать больше пяти штук было сложно, а акулы, как известно, особенно опасны, если охотятся стаей. Создав дзюцу, Кисаме, грациозным прыжком нырнул, не теряя времени, и погрузился в родную стихию. По взбаламученной совершенно непрозрачной воде можно было понять, что Фугуки песок задержит ненадолго.       Первую акулу уничтожила Самехада, сама дёрнувшись ей навстречу. Фугуки тут же заметил опасность и второго и третьего монстра сокрушил ударами ужасной силы, впрочем, под толщей воды и стоили эти удары меча ужасных физических усилий. Пенящаяся поверхность бассейна словно вскипела, выплёскивая волны через края, от движения жидкости песок и земля поднялись. Едва почувствовав свободу, Мечник вырвался на поверхность, подняв целый фонтан брызг, отряхнулся словно какой-то огромный мокрый и злой зверь, и снова поднял Меч. Самехада, почуяв нешуточную драку, расправила все свои лезвия и заметно выросла.       Акулы продолжали атаковать и над водой. Четвёртая выпрыгнула на девять часов с очень неудобной стороны, но Фугуки смог быстро развернуть клинок так, чтобы защититься. В ту же секунду, как одна акула распалась тысячей капель, за ней вынырнула другая, которую Фугуки пришлось ударить уже кулаком. Он ударил удачно: чуть пропустив пасть мимо, и вложив в удар столько силы и злобы, что и эта рыбина разрушилась, окатив его очередным всплеском солёной воды.       Бой был не из простых. Несмотря на использование особой техники тела, которая не только увеличивала силу удара, но и до определённых пределов защищала, Мечник заметил, что с рук капает кровь. Левый кулак и даже правое предплечье покрылись мелкими неглубокими порезами. В этот миг Кисаме, подобрался сзади и повис у него на руке, пытаясь заломить её и заставить бросить оружие.       — Я чую вашу кровь, сенсей! — прорычал он, задыхаясь от усилий, — я победил!       Фугуки схватил его за шиворот и отшвырнул от себя. Кисаме приземлился на ноги, ловко как кошка, и тут же сформировал серию печатей. Фугуки поднял меч перед собой, готовый защититься от дзюцу, но тут же опустил его, соглашаясь с тем, что парень и в самом деле победил. Он увидел, что вместо довольно опасного суйтондзюцу снаряда водяной акулы, которое начиналось теми же печатями, Кисаме сделал из воды маленькую прозрачную акулку. Она подплыла к Фугуки по воздуху и потёрлась прохладным боком о его окровавленную кисть.       — Вы костяшки ободрали, — сказал Кисаме виновато улыбаясь.       Фугуки хмыкнул и сложил печать примирения. Ученик ответил тем же и слегка поклонился в знак благодарности.       Мечник почувствовал на губах соль и снова удивился, что вода суйтона Кисаме не пресная, как у большинства ниндзя и как у самого Фугуки, а морская, солёная точно кровь.         — Ты прекрасно справляешься с управлением формой чакры! — похвалил он. — Но не обязательно вкладывать её настолько много!..       — Это ерунда для меня, — ответил Кисаме, потирая плечо. — И это ещё что! В воде мои акулы очень эффективны… Я размышляю над техникой, которая давала бы мне территориальное преимущество. Может быть что-то вроде водяной тюрьмы. Только больших размеров.       — Насколько больших?       — Может быть… сфера несколько десятков метров в диаметре. — Кисаме, задумчиво щурясь, смотрел в пространство перед собой.       Фугуки задумался тоже.       — Для формирования водяной акулы ты используешь двенадцать печатей, — сказал он, припомнив. — Сократи до семи!