Es-tu propre maintenant, Pierre?

— И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, — сказал он… — Женщины, — сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Лев Николаевич Толстой «Война и мир»

      Несмотря на всю свою новизну, кабриолет со скрипом, особенно ощутимым на поворотах, подрагивал по грязной брусчатке. Ночной Париж преобразился, узостью своих улочек теперь не умиляя, а вызывая чувство враждебности; часто слышался дурной запах, исходящий бог знает от чего, невольно заставляющий Пьера то и дело прислоняться к спасительному носовому платку. — Ох, братцы, п-повеселимся же мы сегодня! — с детским почти что восторгом сказал сидящий рядом с ним Michel Назаров, соотечественник и приятель Пьера, заикающийся, но полный истино русской стати малый. — Да-да, mes pauvres russes amis, — откликнулся правящий лошадью хозяин кабриолета, молодой парижанин и близкий друг месье Назарова, который хоть и не понял реплики Michel, но не переминул возможностью блеснуть изобретенным им и кажущемся ему одному очень изысканным обращением «мои бедные русские друзья». Мишель засмеялся, хлопнув его по спине, и обернулся к Пьеру, намереваясь сделать то же самое, но Пьер отстранился, тут же объясняя этот свой поступок слегка виноватой улыбкой.       В отличии от своих приятелей, он отчего-то не чувствовал никакой душевной радости, то и дело хмурясь и краснея, и стараясь не думать о предстоящем развлечении и средствах его достижения. К тому же, сегодня был его день рождения, (о чем он по какой-то едва понятной ему самому причине не сообщил новым друзьям) что также не вызывало в семнадцатилетнем уже Пьере удовлетворения, приходящего обычно с ощущением собственной взрослости.       Он все дальше уходил в тяжелые мысли, незаметно для себя тихо вздыхая и совсем не обращая внимания на веселые речи молодых людей. До его слуха едва долетали французские рассуждения о каких-то зеркалах и «маркизах времен Людовика XIV». — Чего же вы вздыхаете, милый П-п-пьер? — со смехом, которым он обычно пытался оттенить свой дефект речи, спросил Michel. — П-приехали! Вздрогнув от последней, довольно громко сказанной фразы, Пьер близоруко взглянул на соскочившего наземь Назарова. Молодой парижанин тоже уже стоял подле кабриолета, заканчивая отдавать приказания выплывшему из темноты человеку. Освободившись, он с притворной учтивостью открыл перед Пьером дверцу, изображая всем своим видом полное преклонение. «К чему это шутовство? — мелькнуло в голове Пьера. — Мне плакать хочется, а им всё веселье». Подумав так, он тут же устыдился своих мыслей, упрекая себя в несправедливом осуждении. Ведь нельзя же винить кого-то в хорошем расположении духа только из-за того, что твое собственное дурно?       Еще раз посмотрев на начинающих раздражаться его медлительности молодых людей, Пьер торопливо, но грузно сошел с кабриолета, и, подхваченный за талию Michel, был увлечен в разрастающуюся, кажется, ежесекундно темноту улицы.       Лишенный очков, так несвоевременно находившихся в ремонте, Пьер чувствовал себя по меньшей мере незащищенно — он то и дело наровил споткнуться о совершенно невидимые неровности, а на крутых, скрывающихся куда-то в пропасть ступеньках, едва не совершил полет с них, но был вовремя поддержан не перестающими громко и не слушая друг друга болтать приятелями. Судя по ощущениям, они спускались в подвальное помещение. «Верно, это место, как они говорили, находится ниже земли» — вспомнил Пьер и тут же до слез смутился, физически почувствовав приближение к этому месту. И в это же мгновение непроглядная темнота сменилась слепящим светом, звенящим фальшивым звучанием фортепиано, явственно стал слышен запах женских духов, а цепкая рука Michel отнялась от его стянутой модным фраком толстой талии, и еще не сумев зримо различить помещения, в котором он оказался, Пьер твердо понял, где он. — Мальчики! — по-французски пропел грубый женский голос, распространяя вокруг красных, но довольных Назарова и молодого парижанина и Пьера, чье теперешнее выражение лица не поддавалось описанию, терпкий запах табака. — Chérie mademoiselle N, — с показным пренебрежением, почти заставляя себя, приветствовал даму молодой парижанин, целуя ей руку и жестом приглашая приятелей последовать его примеру. Michel и Пьер по очереди приложились к обтянутой дешевой перчаткой короткой руке m-lle N — Пьер, слишком волнуясь и плохо видя без очков, чуть промахнулся и поцеловал не внешнюю сторону ладони, а ее запястье. Дама разразилась громким хохотом.       Им предложили сесть, и, упав в узкое для него кресло, Пьер первый раз огляделся, щурясь и слыша перекрывавшее остальной шум, громкое биение собственного сердца. Вокруг него была ярко освещенная и броско, но без большого вкуса обставленная гостиная с несколькими дверями, посередине стоял разбитый рояль, за которым сидела молодая рябоватая барышня, наигрывая какую-то модную пьеску; на диване оживленно щебетали еще несколько девиц, то и дело стреляя глазами на молодых людей. Стараясь, кажется, еще глубже вдавить себя в кресло и не пытаясь даже различить разговора, происходящего между его приятелями и m-lle N, Пьер заметил перед собой вновь окутавшую всё темноту; сердце уже не так сильно отдавало в висках, но его большое тело поразил сильный жар — и вот тут он потерял сознание.       Открыв глаза, он увидел перед собой улыбающееся лицо m-lle N, заботливо вкладывающую в его руку бокал вина. Назарова и молодого парижанина поблизости не было. — Выпейте, выпейте, друг мой, чего же вы, — проворковала она. Пьер, повинуясь, выпил, и тут же обнаружил, что бокал его снова наполнился. Через некоторое время размягченная улыбка появилась на его лице, а по членам вновь разошелся жар, вот только не болезненно-стыдливый, а какой-то мягкий и расслабляющий. — Вот и славно, — заключила, обведя его внимательным взглядом, m-lle N. — А теперь я познакомлю вас с одной, — она неожиданно хихикнула. — особой. Вы же не против, mon cher? Взяв не сопротивляющегося Пьера под руку, она провела его через гостиную, указывая на одну из дверей. — Идите. Открыв двери и со сменившим улыбку опасением в лице, Пьер оглянулся на m-lle N. — Ну идите же! — в ее голосе звучало нескрываемое раздражение. Он на секунду смутился ее тону, но, не останавливаясь на этой мысли, решительно шагнул в комнату.       Пьер оказался в зеркальной зале, с одним лишь предметом мебели — кушеткой, на которой полулежала простоволосая брюнетка в легком газовом халате, в которой он узнал уже знакомую ему рябоватую пианистку. Ее отражение многократно отобразилось на стенах, окружая Пьера со всех сторон. Девица с грациозностью, не слишком соответствовавшей ей, встала и направилась к Пьеру. Не успев, да и не задумываясь даже о путях отступления, он остался на месте и через мгновение почувствовал около своего лица ее ровное дыхание. — Mon petit drôle garçon, vas-tu m'embrasser?¹ Ощущая подогревающее, охватившее все его тело волнение, Пьер аккуратно, но уверенно поцеловал ее. Барышня закрыла глаза и довольно улыбнулась, беря его за руку и направляясь к кушетке. Пьер, как во сне, ведомый, не испытывал ничего, кроме все растущего в нем чувственного волнения, учащающего сердечный ритм и высушивающего горло. — Drôle, drôle garçon², — покачала она головой, откидываясь на кушетку и не пытаясь удержать легко соскальзывающий с ее плеч халат. Это движение ткани замеревший Пьер увидел будто в замедлившем ход времени: сначала открывающуюся шею, ключицы, и резко отвернулся, но взгляд его наткнулся на отраженное в зеркальной стене уже совсем почти обнаженное женское тело. Охвативший его в этот миг трепет сменился сильнейшим чувством стыда, нет, даже позора. Он еще мгновение не мог оторваться от преступной наготы, но потом возвел взгляд на лицо ее и увидел ничего не выражающие живого глаза, рябые щеки, привычно глупо сложенные губы; увидел он и себя — полного животного желания, страшно толстого и изменившегося в лице еще даже не мужчину, собиравшегося осквернить, именно осквернить эту несчастную женщину.       Словно молния поразила Пьера, и, не глядя никуда больше, он метнулся к двери, повторяя про себя одно только слово: прочь. Прочь от этого противоречащего правде разврата, от собственной низости, насколько возможно дальше от этого места.       Не помня как, он оказался на улице, и не думая ни об оставленных им приятелях, ни об экипаже, чтоб добраться домой, он почти бежал, не обращая внимания на непроглядный мрак ночи.