***
— Ваше имя? — новый напарник отца что-то самозабвенно искал в кипе бумаг, и даже не посмотрел на стоявшую напротив девушку. Та опустилась на пошатывающийся стул, поставила чёрную сумочку на колени и ответила, удивляясь звучанию собственного голоса: — Кира… — и зачем-то спросила. — А Ваше? — Виктор Синельников, — безрадостно отозвался майор. — Вы, полагаю, Кира Гоцман. Кира кивнула и почему-то посмотрела на собеседника пристыжено. Она не появлялась в отделе уже с начала лета, ходила не теми дорогами, что отец, и даже когда видела Мишку на противоположной стороне улицы, только кивала ему и ускоряла шаг. Время лишь всё усугубило. Сейчас она уже не была настолько уверенна в своей правоте. Да и такой ли она талант? Чужие четыре стены на Арсенальной успели опостылеть, учёбу Кира забросила, так что запахло отчислением, а денег, которые ей перепадали после «сольных концертов» в ресторане, едва хватало, чтобы оплачивать комнату. Не помогал и тот факт, что вся Одесса знала, кто она есть и чем дышит. Всё Кирино детство прошло на глазах у города. И маленькой кареглазую непоседу все любили, кажется, просто так, без весомой причины. Достаточно было фамилии и отчества. Воспитывать её после смерти матери тоже считал своим долгом каждый встречный, и любая неожиданная выходка, — таковых становилось больше по мере взросления, — воспринималась как потрясение. Стоило ей теперь просто-напросто зайти в троллейбус, общественность сразу подавала признаки жизни, вздыхала, перешептывалась и смотрела со всех сторон с нестерпимым сочувствием или осуждением. А недавно по дороге на привоз ей встретился дед Эммик. Старик расплакался, а она поспешила ретироваться. Бегать так и дальше глупо — она понимала, но пришла по другой причине. С дикой силой тянуло домой. Кира больше не могла находиться в одиночестве, и гордость забивалась в угол, когда ночью ей снилась мама, или сами собой в голову лезли воспоминания о времени, проведённом с отцом и Мишкой. Мама не уставала повторять, что в ссоре жить невозможно, она всегда увещевала родных и в случае чего первая шла на примирение. Нора была мудрой женщиной, спокойной и рассудительной, в любой момент готовой отказаться от собственных интересов ради близких. Кира взяла от неё слишком мало, о чем в последнее время всё чаще жалела. Переступить через себя и свои амбиции — самая сложная наука. Но пора начинать, тем более, есть для кого… В конце концов, блудный сын наломал дров уж точно побольше, и его, как известно, приняли обратно. — Я могу поговорить с Давидом Марковичем? — начала она после недолгого молчания. Майор устало выдохнул. — Боюсь, что нет, — мужчина снова принялся изображать бурную деятельность, перекладывая документы с места на место. — В данный момент он погружён в работу. Вот и отличный способ разузнать о настроениях и делах отца. Кира оживилась, подалась немного вперёд и пустила в ход самую обезоруживающую из своих улыбок. — О-ойц… — протянула она. — А чего же расследуют? — Судья Рахленко убит в своей квартире, следы борьбы и насильственной смерти при полном отсутствии других улик. На прошлой неделе был найден повешенным его племянник. Кира непроизвольно поёжилась. — Надо же… И что же за это думает Давид Маркович?.. Синельников посмотрел, наконец, на гостью. Взгляд его с прищуром был скорее раздражённым, чем дружелюбным. — Из-за Вас, мадамочка, мы подвергаемся ежедневной тирании. Если бы Вы коники не строили, Давид Маркович действительно имел бы что за это думать, — собеседник прокашлялся, — помолчим уже за то, что он делает всем нервы. — Он жалуется на меня, да?.. — Кира почувствовала, что ещё немного, и её затрясёт. — Ничуть, — Синельников фыркнул. — Но Вам, на случай, если вы появитесь, просили передать, чтоб сюда больше не совались.***
Мишка был человеком во всех смыслах положительным, и очень смышлёным. Умел проникнуть в самую душу незаметно, утешить, не обещая при этом, что всё наладится. Серьёзным, но одновременно с тем непомерно весёлым. Шутки его иногда переходили всяческие границы, но даже обмерев от неожиданности на пороге своего промерзлого жилища, Кира немедленно простила позднего визитёра. — Испугалась! — страшно довольный собой, хохотал брат. — Ничего не меняется. — Как всегда прибавляешь мне седины, — Кира обняла его одной рукой, чтобы не придавить чёрного кошака, устроившегося у Карасёва за пазухой. — Зайдёшь? Мишка отрицательно покачал головой, но лицо его всё ещё светилось неясной радостью. — Не сегодня, Кирюх. Меня Тоня ждёт, а вот чуток позже приду, посидим… Кира знала Тоню. Очаровательная, немного полноватая и низкого роста, она составляла полный контраст рослому и статному Мише. Смотрела на него заворожённо и ловила каждое слово. — Как Тоня? Мишка потупился. — Беременна Тоня, — невесёлый смешок вырвался у него мимо воли. — А я таки сомневаюсь. Да и что я с этого буду иметь? Нате! И этот человек был для неё примером решительности. Новость, бесспорно, чудесная, и девушка произвела над собой огромное усилие, лишь бы не завизжать и не наброситься на бедолагу Карасёва с поздравлениями. Вместо этого она ударила его в плечо. — Ты мне начинаешь нравиться! Да разве можно задаваться такими вопросами?! — хотя гнев был притворный, но Кира быстро вжилась в роль и вскоре сделалась неудержима. — Прямо в сей момент ноги в руки, колечко покупать! Тоже мне, сомневается он! Миша, видя, что сестра не злится, щёлкнул ту по носу. Кира хихикнула, но не унималась. — У тебя будет дитё! — она заходила взад-вперёд, — Это же… Это так… Или дети не цветы жизни на могиле родителей?! Я буду тёткой, а папка… Вдруг Кира замолчала остановилась, как вкопанная. — Цветы… Мы с тобой — скорее нет, чем да, — он развёл руками. — Не цветочки и даже не бурьян, — подтвердила Кира и погладила котёнка. — Я имел разговор с батей. Девушка округлила глаза, попыталась выдавить из себя хоть слово, но вместо этого только сглотнула нервно. — Уломал, всё заради тебя. Он придёт с товарищем на Новый год в твой кабак, таки готовься к экзаменам, — Миша чмокнул ошарашенную сестру в лоб и побежал вниз по лестнице. — Делай ночь вже, канареечка. Ссора с родителем во всех неприятных подробностях в сотый раз пронеслась у неё перед глазами. Кира сползла по стене и уронила голову на острые колени. Разве можно простить её после того, как она так сказилась?***
За всю жизнь столько не смотрелась в зеркало сколько за этот вечер. Слова Мишки о приходе отца с новой силой отзывались в голове, и от этого то становилось невыносимо тошно, то невыносимо радостно. Увидеть отца ей хотелось очень сильно, но страшнее было увидеть презрение в его глазах. Вот-вот должен быть ее выход, а ноги, казалось, хотели увести подальше. Там ли он сидит? Ждёт ли ее? Так хотелось выглянуть из-за кулис и унять своё любопытство. Она не разговаривала с отцом уже страшно подумать сколько времени. Больше полгода уж точно. За это время стала примой ресторанчика — голос девушки был мелодичен и мягок, оттого и стал любим посетителями. Да, удача улыбнулась ей немного, лишь после этого Кира поняла, что она совершила. До этого момента не позволяла себе отдыха и не от такой уж увлечённости делом, а скорее таким образом отгоняла от себя плохие мысли, попросту избегала их. В начале все казалось таким правильным, а сейчас пришло понимание содеянного, от того и на душе кошки скребли. — А сейчас выступает наша несравненная Кира, — до ушей брюнетки дошло лишь ее имя, и она тут же выпрыгнула на сцену. Микрофон одиноко ожидал ее. Заняв своё место, девушка подняла глаза на зрительный зал и замерла на несколько секунд в ожидании звуков гитары. Присутствующие с интересом рассматривали выступающую, затаив дыхание. Не найдя глазами отца, она быстро кивнула музыканту. Зазвучали первые нотки, и томящаяся в ней нервозность тут же отступила, и легкие впустили в себя воздух с примесью сигарет. «Очаровательные глазки, Очаровали вы меня… В вас столько жизни, столько ласки, В вас много страсти и огня…» Сама того не замечая Кира прикрыла глаза. Ведь не знает о чем поёт, не любила ещё ни разу, а этот романс почему-то лёг на душу. Внутри стало как-то легко, и карие глаза снова впились в людей. Слева послышался грохот стульев, и девушка непроизвольно обернулась — за стол сел мужчина и тут же замер. Вид загородил официант в ожидании заказа, но гость отмахнулся. Отец. Точно он. «Как можно долго не видаться? Так можно скоро разлюбить. И сердце с сердцем обменяться, А потом другую полюбить.» Кира снова обратилась к центру зала, крепче обхватив микрофон, словно он мог убежать от неё. Так хотелось посмотреть на отца, увидеть его реакцию, но нет, нельзя. Пусть видит, что она теперь серьёзная, понимает ответственность. Что же делать после? Подойти самой? Что сказать? Вдруг он уйдёт не дождавшись? «Я все терпела муки ада И по сей день ещё терплю. Мне ненавидеть тебя надо, А я, безумная, люблю.» Все. Конечна песня. Раздались аплодисменты, заполнившие зал. А что же отец? Тоже хлопает, но, как всегда сдержано, вроде даже улыбается. Девушка скромно кланяется и торопливо уходит со сцены. Магия песни закончена, более в ней нет столько уверенности. Снова подбегает к зеркалу и поправляет волосы. — Ты молодец, — конферансье быстро гладит ее по плечу и выходит на сцену объявлять окончание вечера, оставляя Киру наедине с собой. В последний раз она смотрит на себя, вскидывает подбородок и выходит через запасной выход на улицу. Прохладно, ветер пробирает до костей, будто после дождя. Люди неспешно выходят из ресторана, пока она глазами ищет отца. Быть может он уже ушёл, постыдился и решил уж точно навсегда забыть о ней? Но вот раздаются знакомые шаги, когда казалось, что все уже вышли. Давид Маркович тут же замечает ее и подходит, разглядывая по пути. Что же сказать? Как начать разговор? — Красивый романс, — тихо говорит он, шаркнув ногой. В ответ Кира скромно кивает. — Чай не знаешь о чем поешь-то? — он еле заметно улыбается. — Не-а. — Ну, и хорошо, шо не знаешь. Значит не совсем пропащая ты у меня. Мужчина закуривает и начинает движение по улице, брюнетка следует за ним, рассматривая начало разговора, как шаг в сторону примирения. Не верится, что он рядом с ней. Она, наконец, признается себе, что надежда на мир жила в ней все это время. — Тебе понравилось мое выступление? — нерешительно спрашивает Кира, смотря себе под ноги, все ещё боясь посмотреть в глаза собеседнику. — Лет тебе не хватает до таких песен. А так складно все, — отвечает он, а на самом же деле врет. Помнит все ещё голос покойной жены, и сегодня будто она для него спела. Не решается сказать правду, слишком тяжело ему даётся понимание того, что дочь повзрослела и теперь сама живет вольно. — Как на работе? — переводит разговор Кира, боясь, что своим творчеством разозлит отца. — На работе работа. Не все ещё пойманы, не все наказаны, — Гоцман небрежно кидает сигарету на землю и встаёт на неё ботинком. — Уверена, что ты справишься. Тебя вон вся Одесса боится и уважает. — Ты главное обратное не сделай. — Папа, я не использую твою фамилию, а те, кто меня знают, те плохого не говорят. Минули те дни уже, когда в кафе выступала за гроши. — Да знаю я. Все знаю. — Что знаешь? — брюнетка округляет глаза и испуганно смотрит на Давида Марковича, застыв на месте. — Думаешь, я тебя одну оставил? Щас! Почти каждый день докладывали. — Да что же со мной как с неразумным дитём?! — внутри снова начало закипать раздражение от услышанного. — Дура ты! — мужчина делает шаг вперёд, становясь перед дочерью. — Ей Богу, дура. А кто же ты если не дитё? И ты, и Мишка. Такого наворотите, потом сам черт ногу сломит. Кира, не зная, что ответить, опускает глаза. Отец это делает от любви к ней, и ей боязно понимать это. Кажется, что тогда упадёт эта стена хладнокровия, что она выстраивала все это время. Она ёжится от нового дуновения, беря себя за локти. Гоцман замечает это и накидывает свой пиджак ей на плечи. Девушка, наконец, поднимает на него глаза и, видя, эти морщинки, что застыли на лице у мужчины, не выдерживает и крепко обнимает его. Нет, больше она не сможет так долго жить без него.