Другая сторона реальности

Кит вспоминает. Большие светлые окна в гостинной, отцовскую рабочую куртку, пахнувшую дымом, метель в долгие зимние ночи, мамины глубокие янтарные глаза, взгляд которых согревает не хуже её объятий. И яркое пламя в ночи, тянущее жгучие нити к звёздам. А после в те давние воспоминания кубарем влетает ушедшее, казалось, в забытье ощущение мерзких влажных простыней под оголенной кожей. – Кит, ты готов? – осторожно спрашивает Пидж по связи. Кит вздрагивает, сбрасывает с мыслей ужасное воспоминание и утверждает готовность: – Да. К "полёту" готов. Тёмный экран в кабине мутно принимается мерцать и едва освещает сидящего в кресле Кита. Тот вцепляется в рычаги перед собой, сжимает крепко зубы и напрягается всем телом. Но ничего не происходит. – Калибровка, – ровным тоном произносит Мэтт, точно выдрессированный робот. В чёрный экран смотреть невыносимо, но надо. Не отрываясь, моргая как можно реже, сконцентрировано и при этом отдавая себе отчёт в происходящем. Кит пытается успокоиться мыслью, что не подходи он по психологическим параметрам, лежал бы беспомощной жабой на операционном столе в окружении студентов из меда, что ещё не знают, как правильно держать скальпель. Хотя кто знает, какая из двух участей хуже: разжижить себе мозг и прочие внутренности в этом сомнительном эксперименте или быть вспоротым живьём? Экран мерцает всё чаще. Головная боль в такт мерцанию бьёт по вискам. Ничего до сих пор не произошло. Это похоже на облучение радиацией. Организм не чувствует, но последствия будут. Тишина когтистой рукой рвёт одну из струн спокойствия внутри Кита, заставив остальные вразнобой дрожать и вибрировать. Эта вибрация отражается нервным гудением где-то в груди. Кит поддаётся тревоге и на секунду зажмуривается. – Калибровка завершена успешно, – говорит спустя две минуты Мэтт тем же мёртвым голосом. – Запуск оптимизации. – Оптимизация совершена, – вторит живой голос Пидж. – Запуск третьей ступени. Экран тухнет на долгие десять секунд, оставляя Кита в непроглядной темноте, а затем вспыхивает неровным серым, в волнующемся по ровной поверхности шуме. – Запуск второй ступени. Голоса из наушника отдаются в черепной коробке эхом. Тишина взвинчивается тонким пищанием и давлением на сознание. Писк всё громче. – Начать запуск первой ступени? – с едва заметным сомнением запрашивает Пидж. – Запуск первой ступени разрешён, – отчётливо проговаривает мистер Холт. – Запуск первой ступени. Выход в астральный план на пяти процентах, — звенит металлический голос. И опять ничего. Экран волнуется и колышется серым, картинка не меняется, но шум в ушах нарастает — поднимается давление. – Выход на астральный план падает до трёх процентов. Установление связи невозможно. – Завершить "полёт", – решает док. Экран гаснет. У Кита не сразу получается отцепить окаменевшие пальцы от рычагов. Шлюз кабины открывается, он вываливается на дрожащих ногах в ослепляющее наружу и тут же падает на колени. Голова кружится, как после часа катаний на горках, руки промахиваются, в глазах двоится. Кит сглатывает вязкую, горькую слюну и с трудом поднимает голову. К нему идёт Пидж, такая маленькая и рыжая девчонка, неведомыми причинами оказавшаяся в штате лаборатории. Её веснучатое лицо размывает, искажает мыльная вода в мозгах Кита, набежавшая туда во время "полёта". Знай он, что из себя представляют сеансы в экспериментальном аппарате ментальной телепортации, то выбрал бы препарирование на живую. Пидж бережно треплет его за плечо, проверяя реакцию и состояние испытателя, а затем медленно, не спеша отстёгивает многочисленные ремешки и застёжки на защитном комбинезоне. Она единственный человек на этой огромной базе, кто искренне волнуется за него. Среди всех бездушных людей она лучик добра и заботы: ей не безразлична обесцененная решением суда жизнь, ей не плевать, как чувствует себя Кит, поел он или нет, тревожится или боится, и потому старается по максимуму своих сил облегчить его участь. Участь смертника, того, кто совершил серьёзный проступок и за это лишился ценности своей жизни. Пидж осторожно снимает с Кита шлем. – Ты как? Встать можешь? – она с беспокойством вглядывается в бледное лицо, похожее на застывший во времени мраморный бюст. – Кажется, я чуть не схлопотал эпилептический припадок, – хрипит тяжко Кит и, почти справляясь с тошнотой, встаёт на дрожащие ноги. – В следующий раз окочурюсь от таких "катаний". Пидж невесело усмехается, накидывает его безвольную руку себе на плечи и ведёт к выходу из ангара со "львом", как она в шутку назвала экспериментальный аппарат. Сэм Холт наблюдает за ними за защитным стеклом в комнате управления, расположеной значительно выше уровня пола, если смотреть из ангара. Он кивает Мэтту и спускается вниз, где в маленькой технической каморке, по недоразумению обустроенной под комнату отдыха, Пидж уложила их пилота на старый диванчик. – Ты молодец, – добродушно улыбается мужчина, – хорошо справился с задачей. Кит его улыбке не верит и лишь молча косится. После сеанса он расположен доверять только Пидж, и явно не за её смазливую мордашку и красивые глаза. Его сканируют на возможные физические повреждения, проводят пару мелких тестов на психику и отпускают отдыхать. По пути в свою комнатушку Кит сталкивается в корироде спального крыла с одним из смертников, чей вид напугал бы любого вне стен базы. Юноша — явно не старше двадцати — без глазных яблок и половины левых рёбер что-то шикает на него невнятное и шаркает дальше, придерживаясь за стену. Одна единственная встреча западает Киту в память на длительное хранение, чтобы всякий раз доводить до мерзостного ощущения костлявых пальцев смерти на своих плечах. Если переживёт эксперименты в "льве", пойдёт в расход как биоматериал. Кит вваливается в спальню, стягивает с себя оставшийся от комбинезона защитный костюм — обтягивающая герметичная ткань на голое тело, надевает спальные шорты и без душа падает на кровать, несмотря на дневное время. Ему так необходим сон. Он и не думал при поступлении в Лётно-Космическую Академию, что станет смертником. Что после череды удач и признания его талантов и способностей, он будет кроликом, или крысой, или кого там чаще всего режут по делу и без. Фантастические мечты о полётах близ звёзд и непокорённых планет касались дразняще пальцев, а затем растворились в кислотной среде действительности. "Смертник". У жизни нет чувства юмора. Сон укрывает затронутое "полётом" сознание тёмным покрывалом. Сон лечит. Так ведь говорят? Или время... Мутная тёмная пелена рассеивается, и Кит разглядывает в свете вспыхивающих снарядов свои окровавленные руки. Подсохшая, липкая, отдающая ржавчиной кровь лезет под кожу, под ногти, склеивает складки грубой ткани. Снаряды взрываются один за другим, их грохот сотрясает внутренние органы, под пятками земля немощно дрожит. Кит поднимает не по своей воле голову, и глаза сами нашаривают клочок также окровавленного огнём неба в густых завитках непроглядного дыма. Искры, как весёлые светлячки, летят по ветру, скользят огненными крыльями по лицу и получувствительным ладоням. Кит не может пошевелиться. Руки не свои: вдруг хватают что-то с разбитого бетонного пола, собирают, щелкают этим, кидают в досаде. В небе переворачивается очередная жертвенная чаша крови — огненные языки трепещут, искры-светляки заходятся в безумном шаманском танце. Надо бежать. Кит не может открыть рта, но кричит: «БЕГИ!» Ноги отталкивают тело от земли, а рядом падает крошкой стена. Кита подбрасывает. Под открытой спиной мерзкие влажные простыни, дыхание ни к чёрту. Он подрывается с кровати и срывает с матраса простынь, отшвыривает её в угол, точно мёртвую крысу, неожиданно оказавшуюся у него на подушке. Воспоминания забивают его в угол комнаты, касаются холодными грубыми пальцами шеи и запястий, и кожу будто раскаленными углями осыпали. Кит вспоминает. Сизый сигаретный дым, заполнивший комнату. Настойчивые руки на плечах. Поцелуй, который он не ждал, но был так приятен. Безумный взгляд. И ненависть не к нему, но на него. Кит пытается справиться с набросившимся на него шакалом прошлым: оттягивает волосы, кусает бледные губы, отлепляется от стены и ударяется об неё спиной, чтобы прийти в себя. Щёлочь, заменяющая горечь и обиду в нём, всплёскивается внутри и расплёскивается снаружи некрасивым пятном, растворяя собой пол под ногами Кита. Его самого шатает и штормит от одной только духоты. Кит вываливается в ванну, по пути неловко скользнув по включателям, отвечающим за свет и вентиляцию. Зеркало над раковиной будто матовое от приглушённого света, но отражение в нём режет наждачкой по нервам. Слишком бледный. Худощавый. Глубокие тени вместо глаз и заострившиеся от потери веса скулы и нос. Слишком выделяющиеся ключицы. А кадык так и не заметно толком. Кит опускает под кран свои трясущиеся мелкой дробью тонкие ладони, потому что умыться и привести мысли в порядок после кошмара стоит, однако вместо воды с пальцев стекает кровь. Прозрачная вода, попадая на ладони, скатывается с них уже красной. Что это, черт подери? Кит переворачивает кисти, трет пальцы, но вода всё также становится кровью. Такого с ним никогда не происходило. И вряд ли такое бывает вообще. Он опасливо проводит по левому предплечью — на ладони остаётся осыпающаяся запекшаяся корка. Кит тут же сует под воду чистые руки по локоть, и с них в сток льется кровь с частичками струпьев. На секунду Кит поднимает ошарашенный взгляд на себя в зеркале и замирает. Оттуда на него смотрит он, но лицо в мазках копоти и саже, как... после пожара. Кит в ужасе умывается кровавой водой, оттирает яро щеки и лоб. Он буквально ощущает пальцами эту сажу, чувствует её запах горелого. Откуда она? Откуда? Из кошмара? За спиной вздох. Кит подпрыгивает и пугается, обернувшись, пустоты в дверном проеме. Неизвестность накидывает на него удавку. Попался. И она давит, давит, давит его, как ненужную никому псину, забавы ради. Галлюцинации. Так значит, теперь я свихнулся? После сеанса во "льве", да? Отлично. Это хорошо. Я знаю причину. Кит, наконец, спокойно выдыхает и набирает в ладони воды. Обычная. Никакой крови. Он выключает свет и вентиляцию и ложится спать на голый матрас. Теперь у него пара вопросов к Пидж. В темноте он невольно нащупывает старый шрам на запястье, которого там на самом деле нет.