***
Когда в дом Гуми стучится беда, она становится вялой и поникшей; Руби тогда серьёзно волнуется, потому что полоска не горит уже неделю. Гуми всего четырнадцать, когда умирает мать. Девочка тогда мечтает никогда не знать своего соулмейта, потому что полоса предпринимает попытку засветиться. Боль гложет её изнутри, и в ярости она перерезает метку на две неравные части. Кровь выливается из раны и заполняет, не до конца, меньшую часть, которая потом словно испаряется. У Руби метка так же распадается на два куска, и из горла, из глаз льются слёзы, потому что ей страшно: с соулмейтом произошло что-то нехорошее, она знает. Вторая часть больше никогда не светится. Им по четырнадцать, когда они теряют половину себя и соулмейта.***
В пятнадцать они узнают имена друг друга: на коже ярко светится зелёное Гуми и розовое — Руби. Гуми кажется, что у её соулмейта очень красивое имя. Руби не сдерживается и смеётся: для неё люди, всегда счастливые — обязательно глупцы, а Гуми — имя, ничуть не красивое, а смешное и дурацкое.***
Никто не знает о тайном дневнике Гуми, где она записывает даты, когда полоска светилась. За пятнадцать лет это было три раза, и Гуми очень счастлива, думая о том, сколько раз на дню она светится у Руби. Руби считает, что пора бы уже знать, сколько раз в день улыбается соулмейт, поэтому тоже заводит себе такой дневник. За сегодня, например, это было восемь раз.***
Когда в восемнадцать Руби приходится переезжать из родной Шотландии в Японию, она не очень довольна, но ей помогает забавная девушка с зелёными волосами, закрученными в милый пучок. Её зовут Мирай, ей восемнадцать, и она яркая и весёлая, а ещё до безумия солнечная. У обеих одновременно светятся полосы, но они не придают этому значения.***
А потом Руби видит Мирай на новой работе, на её груди бейджик с надписью «Мегпоид Гуми», и у неё ломается мир. Они тогда обе отводят взгляды, краснеют и спешат по своим делам, но где-то там, где сердце, сладко щемит, потому что встретить соулмейта, зная лишь имя — большая удача. После работы у Руби что-то трескается, ломается, и она, ведомая внезапным порывом, просит у начальницы выходной для неё и Гуми. Та мило и понимающе улыбается, говоря, что поразительно, девочки, вы подружились в первый же день встречи!». Выходной проходит замечательно.***
У Гуми в глазах — тысячи маленьких чёртиков, которые, вырываясь из глаз, управляют телом и разумом. Она не знает, что творит, ей кажется, что она в трансе, впала в мелтдаун прямо на улице, перед глазами пустота, но от Руби узнаёт, что тогда приглашала её на свидание. Теперь уже она просит выходной; начальница смотрит хитрым взглядом и спрашивает, что же у них там случилось, на что Гуми неловко краснеет и отводит взгляд.***
Они идут в парк развлечений — банально и просто, но Руби нравится. Купив по мороженому, — благо, на дворе бабье лето, которое не спешит заканчиваться, — они идут к небольшой скамейке, расположенной в тени деревьев. Им хорошо, но полоска Гуми почему-то не горит. Колесо обозрения — чудесное, лучшее изобретение человечества, думает Гуми, а Руби до обмороков боится высоты. Своими тёплыми объятиями Мегпоид успокаивает чуть не рыдающую Руби. Она кажется спокойной, но ей самой хочется плакать от слёз в глазах её соулмейта. На колесо они не идут, зато идут на глупые детские карусели. Они держатся за руки и смотрят на красивейший закат. Случайно пододвигаясь чуть ближе, у Руби что-то щёлкает в голове, и она целует совсем не готовую к этому Гуми. Им по двадцать, у обеих светятся остатки полосы, и это — чёрт-знает-какой раз за жизнь Гуми, и десятый — за двадцать лет Руби.