***
Где-то на уровне подсознательного Мун знала, что так будет. Нескончаемые курсы таблеток, навязчиво прописываемые психиатрами, не помогали. Препараты приносили лишь временное облегчение, они не лечили, а просто задерживали болезнь, со всеми её разрушительными свойствами. Почему-то все врачи Королевы Мьюнианской разом решили, что избавлять венценосную женщину от всяческих расстройств нужно именно медикаментами, хотя её проблемы заключались далеко не в химических процессах организма. И никому из докторов не пришла в голову мысль о том, чтобы элементарно поговорить. Впрочем, Мун и не нужен был собеседник. Из неё нельзя было вытрясти и крупицы информации о её чувствах и переживаниях. Королева привыкла держать в себе то, что медленно пожирает изнутри. Не в её правилах раскрывать кому-то душу, даже специалисту, даже семье. Мун считала, что при её титуле и работе очень безответственно говорить о страданиях, когда каждый день она сталкивается с проблемами куда хуже её собственных. И каждый день решает их, хотя бы старается решить. Однако даже понимание того, что кому-то намного больнее, намного тяжелее, чем ей, не спасало от навязчивых мыслей и саморазрушения. В конце концов, если бы Мун могла, она бы уже давно избавилась от всего этого, верно? Но она была не в силах. Королева понимала, что нужно и дальше бороться, стиснув пальцы в кулаках, закусив губы до крови, лишь бы не сдаваться. Не выходило. Каждый раз, стараясь уйти от себя самой, Мун понимала, что больше нет сил. Она больше не могла сражаться за собственное психическое благополучие, и тёмные путы всё чаще и чаще обтягивали горло, вынуждая душить в себе слёзы и крики. И от этого было только гаже. Мун знала, что так будет. Она знала, что когда-нибудь покончит с собой. Мун даже не заметила, когда успела подействовать убийственная доза снотворного. В какой-то момент Мун провалилась в мягкую тьму, диван, который она избрала последним пристанищем, исчез из-под её тела, и всё вообще куда-то исчезло, растворилось в мутной дымке, остался лишь мрак, поглощающий каждую её частицу. Мун была рада, что наконец-то умерла. Рано или поздно это должно было случиться. Она слишком ослабла, чтобы бороться. После смерти Мун ожидает увидеть белый коридор, беспросветный тоннель, ворота с поющими ангелами, на худой конец! Но уж никак не предполагает, что её душа забредёт в тесный лифт, а оттуда переместится в просторный бар с высокими потолками и цветными витражами. Мун замирает в ступоре, когда, выйдя из недолгого коридора, видит самую обыкновенную барную стойку и не самого обыкновенного бармена за ней. Мун приглядывается. Перед ней — статный мужчина в накрахмаленной рубашке и будто бы фрачном жилете, с педантично зализанными назад чёрными волосами и выхолощенной бабочкой на вороте. Но не только общий вид незнакомца поражает её: серая, как затёртый металл, матовая кожа не отдаёт бликов от многочисленных роскошных люстр и ажурных ламп. Губы едва очерчиваются на строгом вытянутом лице, зато прямой, но длинноватый нос виден сразу. Последнее, но не менее удивительное, что замечает Мун: чуть большие, чем нужно, золотые глаза, флегматично прикрытые верхними веками, сочатся мертвенным равнодушием. Незнакомец, видимо, ждёт её, ведь он поворачивается к Мун ещё до того, как она даёт себя заметить. — Добро пожаловать в бар «Тоффи». Моё имя Тоффи, я Ваш судья. Что Вы… — как мантру начинает декламировать бармен, но Мун обрывает его. — Тоффи? — иронично переспрашивает она. — И это тот, кого я должна встретить после смерти? Мой проводник в мир иной? Занимательно. Тоффи вздрагивает, не ожидая такого ответа. На его всегда бесстрастном лице проскальзывает недоумение. — …Что Вы помните? — несмело как-то продолжает мужчина прерванную речь, подмечая про себя растрёпанные серебряные волосы, словно сделанные из его же нитей, и бледное лицо с залёгшей под глазами синевой. — То, что я умерла, например, — Мун проходит дальше, в глубь бара, и присаживается за стойку. Она ощущает безмятежную расслабленность, о которой раньше и помыслить не могла. Что ж, не самое плохое окончание путешествия под названием «жизнь». Мун словно бы и не умирала: ужас того, что она сделала с собой, видимо, ещё не дошёл до неё, не стукнул жестоко в затылок. Мун оценивающе оглядывает оторопевшего Тоффи, вскинув бровь. — Вы что, бармен? Быть может, тогда, плеснёте мне чего-нибудь покрепче? Право, я устала с дороги, — Мун усмехается. Она чувствует внутри странную восторженность триумфа. Мун впервые позволяет себе подобное развязное поведение. Её речь боле не скована жёсткими королевскими правилами и беспощадным протоколом. Она наконец-то может побыть собой. Тоффи всё ещё пребывает в лёгком шоке, но покорно берёт алкоголь с хрустальных полок и смешивает коктейль. Когда Мун пробует разноцветную густую жидкость, приветливо плещущуюся в бокале, небывалое блаженство накрывает её с головой. Да этот Тоффи — мастер своего дела! — Это восхитительно! — королева готова с почти что детской экзальтацией захлопать в ладоши, но сдерживает себя в последний момент. Сделав ещё несколько совсем нескромных для королевской особы глотков, Мун только теперь замечает не отлипающий от неё взгляд золотых глаз, что сканируют, проникают внутрь и заставляют в душе что-то неприятно зашевелиться. — Что? — недоуменно спрашивает Мун, стараясь прочитать хоть какие-то мысли на лице Тоффи, но тот больше похож на монолитную скалу, нежели на человека. Тоффи уже знает, кто она такая. Воспоминания ударили в голову тогда же, когда Мун плюхнулась на барный стул. Самоубийство типично, исполняемая «должность», конечно, для смертных необычна, но для Тоффи никакой роли, по сути, не играет. Самоотверженность и выдержка Мун, с которыми она влачила невыносимое существование, безусловно, достойны уважения, но что в ней такого особенного, что она осведомлена о том, что мертва? Тоффи теряется в догадках, а догадки теряются в возгласах «невозможно!». Судья впервые не понимает, что ему делать. Тоффи растерян, он не сможет судить королеву. Благо, ему есть, к кому обратиться. Он терпеливо ждёт, когда Мун осушит бокал, после чего выходит из-за стойки и подаёт ей руку. — Позвольте, мне нужно отвести Вас кое-куда. — Куда же? — усмехается Мун, но, тем не менее, слезает на пол, принимая ладонь Тоффи. Он ведёт её к лифтам, над которыми совсем недавно (она запомнила) были маски — белая, улыбчивая и красная, грустная — а сейчас ничего. Они заходят в один из них, и Мун не чувствует, что они вообще куда-то едут. Мун ничего не понимает, да ей и неважно понимать, ведь она мертва, больше терять ей нечего. Когда лифт, как ей кажется, останавливается, Мун вдруг теряет сознание и свободно падает на уже подставленные руки Тоффи. Умерший не должен помнить, что он — мёртв. Необходимо понять, почему же Мун помнит.Часть 1
17 июля 2018 г. в 15:22
Дороги Мьюни всегда славились своей вопиющей неорганизованностью и неаккуратными водителями. Лорд Милдрю, приближённый к королевскому двору, всегда знал об этом. Всегда максимально осторожно пересекал переходы, то и дело поворачивая голову на сто восемьдесят градусов, дабы удостовериться, нет ли где поблизости какого-нибудь лихача. Всегда шёл только на зелёный свет, и то долго стоял на месте, прежде чем ступить на заветные полосы. И никогда не доверял машинам, даже если они покорно останавливались перед пешеходами. Да и сам ходил исключительно на своих двоих, не вверяя свою жизнь даже общественному транспорту.
Однако и такая дотошная предусмотрительность не может спасти от несчастного случая. Поэтому когда Лорд в вечернее время идёт по переходу, его закономерно сбивает автомобиль, приветливо сверкнув фарами в лицо.
Последнее воспоминание Милдрю — оглушительный рёв мотора, свист скользящих по асфальту шин и чьи-то отдалённые крики. Тоффи видит это, потому как все моменты памяти Лорда уже переданы ему прямо в сознание. По увиденному Тоффи заключает, что Лорд Милдрю — не самый лучший человек. Но судить пока рано. Необходимо провести честную игру.
Когда из коридора выходит вполне ожидаемый и совершенно растерянный Лорд, Тоффи первым делом спрашивает у него, что он помнит. Лорд Милдрю не помнит ничего, кроме собственного имени и каких-то разрозненных фактов своей биографии. Не объясняя ошеломлённому Милдрю ровным счётом ничего про его положение, Тоффи приступает к правилам.
— Прежде чем покинуть это место, Вы должны сыграть в игру, которую определит рулетка. Ставка в ней — Ваша жизнь. Вы не имеете права отказаться, также как не имеете права уйти отсюда до окончания игры.
Тоффи невозмутимо следит за изменяющимися гримасами Милдрю, который впадает то в отчаяние, то в ярость. Ему не понятно, как он здесь оказался и что ему предстоит. Но Тоффи не привыкать к излишне эмоциональным реакциям, поэтому когда Милдрю бросается на него, хватая за грудки белоснежной рубашки и идеально выглаженного чёрного жилета, крича о своём титуле и подобающем обращении, Тоффи даже не пытается остановить его.
— Крутите рулетку, — тихо, но отчётливо приказывает Тоффи, указывая изящным жестом руки на круглое приспособление с отделами.
Тоффи — судья. Его задача — быть максимально непредвзятым и основывать вердикт лишь на увиденных воспоминаниях и поведении человека во время проявления его тёмных или светлых сторон. Для выполнения этой задачи судья должен быть лишён эмоций, чтобы не ощущать эмпатии, симпатии или чего похуже. Тоффи — машина, инструмент справедливости, но только от его решения зависит дальнейшая судьба мертвеца: получить право на перерождение или сгинуть в небытие. И когда игра с Лордом заканчивается, Тоффи принимает за верный второй вариант. На одном из лифтов Милдрю, опаясанный тонкими серебрянными нитями, отправляется в абсолютное никуда
Умершие не должны помнить свою смерть и то, что они вообще — мертвы. Воспоминания будут приходить постепенно, во время игры, раскрывая перед судьёй различные грани личности, давая понять, что в ней превалирует: положительное или отрицательное. Умершие одновременно пары попадают на суд вместе, и играют против друг друга. Благодаря противостоянию судье намного легче вынести вердикт, нежели когда игрок лишь один.
Умерший не должен помнить, что он — мёртв.
Тоффи прохаживается по отведённому ему для судейства заведению — бару. Отовсюду виднеются пластиковые черепа кукол человеческих размеров. Тоффи славится своей странностью делать из тех, кто побывал у него, кукол — своеобразное напоминание о том, кто приглянулся ему. Тоффи уважает тех, кто жил полной жизнью, и ему никак не хочется, чтобы их существование кануло в лету, а потому увековечивает их в куклах. Необычная сентиментальность для отрешённого от эмоций судьи. Куклы одеты и наделены различными признаками, и каждая из них выполняет отведённую ей роль: одна в фиолетовом шёлковом платье восседает за роялем, другая, в сюртуке — стоит возле выхода из коридора, ведущего к лифтам, откуда появляются «посетители» и куда они потом уходят в последний путь.
Тоффи подходит к небольшому журнальному столику и берёт с него череп, поддевая пальцами за пустые глазницы. Человеческая жизнь такая хрупкая и одновременно такая крепкая. Кто-то выживает под натиском жутчайшей аварии, а кто-то давится яблочной косточкой и трагически умирает. За всю свою практику Тоффи перевидал столько нелепых смертей, что уже не удивлялся, если к нему приходил утопший в раковине собственной ванной. В такие моменты Тоффи всерьёз сомневался, стоит ли давать шанс переродиться тому, чья смерть была вызвана не несчастным случаем или скоропостижностью, а банальной глупостью.
Наверно, тяжело это, когда человек ходит по земле, когда он осязаем, что-то говорит или делает, кого-то любит, кого-то ненавидит, и вот в один момент его нет, просто нет. И никогда уже больше не будет. Впрочем, откуда Тоффи знать, каково это.