Притворство

— Если хочешь, забирай его, — холодно произнес Хоук. Слова резко подрубили все, на чем стоял новый мир Фенриса, заставив ноги подогнуться. Он устоял, но внутри все клокотало от шока, а сердце будто застряло в горле, сбивчиво постукивая, вызывая тошноту. На пару секунд в воздухе повисла тишина: казалось, шокированы были все. Даже чертов Данариус. Но что помешает такому ублюдку стремительно взять ситуацию в свои руки? Понурив голову, через пелену отчуждения как за толстым стеклом Фенрис слышал удивленные интонации в голосах спутников. Неужели ему нигде не найти места среди свободных существ, не бренчащих рабскими оковами? Видимо, так и есть. И доказательство тому стоит прямо перед ним. Он, не дрогнув, произнес, самые кошмарные слова в его жизни. Фенрис даже не смог в ответ найти силы, взглянуть на Хоука в последний раз. Он уже привык к ним — к этой, поначалу не внушавшей доверия компании, казалось, собравшейся исключительно для того, чтобы его раздражать. Даже держась на расстоянии, он всё-таки сумел к ним привязаться. Они научили его получать удовольствие от удачно завершенной миссии — кто бы мог подумать, что он когда-нибудь будет так радоваться обычной кружке холодного пива после очередной резни? Колкие шутки, раскатистый смех Хоука и Варрика, что заставлял содрогаться полюбившиеся ему стены «Висельника» — Фенрис наблюдал за всем этим настороженно, с тщательно скрываемым любопытством, как бы оценивая свою новую жизнь и новых людей в ней. И эта жизнь, казалось, начинала ему даже нравиться, несмотря на безуспешные попытки отыскать в ней смысл; и ему хотелось и дальше наблюдать за этими людьми, среди которых нашлось место даже такому, как Фенрис. Порой это воспринималось как что-то нереальное, как несбыточный сон. Так и оказалось: все это было лишь притворством. Маги, люди — они все одной породы. Потускневший взгляд изумрудных глаз, некогда сверкавших решимостью, понурые плечи, сгорбленная осанка, из-за которой он теперь казался каким-то мелким и хрупким — это был не тот Фенрис, что предстал перед Хоуком в первую их встречу. Теперь он снова, будто побитый пес, затравленно смотрел себе под ноги, даже не пытаясь ослушаться приказов, которые всем сердцем ненавидел. То и дело спотыкаясь, Фенрис рассеянно плелся за магистром, ориентируясь на подол его богато вышитой мантии. Снова и снова он спрашивал себя: «Почему я не обнажил меч?» Неужели он решил, что не справился бы с ними? Нет, не правда. Неужели это привычки раба так глубоко въелись в его сущность, как лириум — в кожу? Или же он был настолько потрясен предательством товарища, что не мог даже пошевелиться, пока не отдали команду? Возможно. Боль, словно молния, пронзившая его в тот момент, была не такой, как от свежего клейма. Она была другой, но не менее мучительной и настолько же отравляющей его тело. Фенрис знал, что Данариус лишит его всех воспоминаний — о побеге, о Киркволле, о Хоуке и его команде. Это было его последней надеждой на очищение, на избавление от эха, звенящего в его голове последними словами, что без колебаний произнесли уста человека, который, как ему казалось, понимает и даже поддерживает его. Но вот боль в его сознании начала понемногу обращаться в знакомую ему ненависть. Что ж, пусть будет так. Лучше не помнить, не чувствовать, не знать. Не создавать себе новых проблем, думая о той безмятежной, пусть и недолгой жизни, что не сопровождалась насмешливым звоном цепей. Буйные волны раскачивали корабль из стороны в сторону, готовые в любой момент проглотить барскую посудину и похоронить их всех на морской глубине, но предпочитая вместо этого щекотать нервы капитану и его команде, забавляясь с ними как кот с мышью. Так и Данариус неспешно приближался к своей игрушке, растягивая морщинистую физиономию в подобии улыбки и что-то тихо приговаривая. Даже когда магистр подошел уже вплотную, Фенрис так и не поднял голову. Словно оглушенный, он таращился пустым, неосознанным взглядом в пол. Он осквернен повторно. Пускай видимых следов эта скверна и не оставила, но отравила тело и разум куда сильнее ненавистного лириума. — Покончи уже с этим, — стиснув зубы, глухо прошипел Фенрис.