Хочешь — отгадай

Для того, кто любит, трудных нет загадок… Тьма предложит тебе все, что захочешь. Предстанет перед тобой в самом чарующем облике. Скажет любое слово, которое жаждешь услышать, и ничего не потребует взамен. Назовет себя другом. Поддержит каждое решение. Будет караулить, в какое бы жалкое состояние тебя не толкнуло твое окружение. Останется в мыслях, но всегда будет рождать только одно чувство. Похожее на слова давно забытой песни. Правда, это будет только горестный крик. Очередной жертвы… Существо, решившее убить друга ради кругляша из золота, мечтает о малом. И выражает это одним словом, оглушая так, что хочется взорваться — «Пре-еелес-сссть!» Голлум. Так оно назвало себя. Так представилось, когда его слабая воля упала в пучину более могущественной. Для того, кто любит, все они просты… Всякий раз, когда хозяйка надевала колечко на палец, оно размышляло над тем, что череда головокружительных приключений, выпадающих на его «кольцевую» долю, не закончится ровным счетом никогда. Даже грустно.       Как ни старайся, каждый раз наступает случай, когда тьма окрашивается ярким светом. В любом начинании появится незапланированный случай; деталь, которая обрушит все замыслы… Появилась из ниоткуда. Хищно улыбнулась той, кого увидела перед собой. Взгляд был оценивающий, но не было в нем намека на презрительное высокомерие. Подмастерье Аулэ не противилась такому вниманию. Поначалу она не понимала, что от нее требуется. Был задан только один вопрос, и на ту просьбу не прозвучало отказа… Хозяйка этих просторов давно не знает эмоций. Не видит их перед собой. Огненный дух столкнулась с непробиваемой стеной льда. И все, что майа чувствует, — это боль. От одиночества. От презрительного взгляда. От отсутствия внимания. От неосторожных слов. От нежелания говорить прямо. От каждого дня, проведенного здесь. И ничего больше. Майа меняется. Забывает свет. От грусти рождается песня, больше похожая на волчий вой. И вой этот душит. Преображает. Она уже давно потеряла чувство прекрасного… Высокая стройная фигура и ее приятный голос:       — Если что-то делаешь, то твори чужими руками. Ты тень. А твоя марионетка — всегда приманка. Помни это. Тебе не нужно ничего планировать заранее. Она все выполнит за тебя. Только покажи пример того, чего хочешь добиться. Все в твоих руках, — наставляет мятежная, рассматривая свою прислужницу пристальнее обычного.       — Почему ты говоришь мне это? — тихо спрашивает слуга.       — Только из тебя получится достойный последователь, — ровно отвечает Владычица Тьмы. Майа опускает голову перед ней. Не может спорить, но не верит в силу произнесенных слов. Знает, что та лжет. Всегда. И в этом нет особой тайны. Замечая недоверие, валиэ лишь усмехается, но не зло, как этого можно было ожидать. Впервые протягивает к ней руку и, приподнимая за подборок, напоминает:       — Я не даю праздных советов. Лучше слушайся…       Перебирается с одного живого на другого не в силах сломить окончательно. Одна нежить сменяет другую. И ненадолго. Ровно до случая, который невозможно просчитать. Все больше в ее речах проскальзывают просьбы, а не приказы. Неудачи всякий раз отдаются болью в груди, мучат своей ущербностью и незавершенностью… Искажая энтов, валиэ в свое время создала троллей. Всегда отличалась тем, что могла поступать, казалось, необдуманно. Порой майа отмечает для себя, что решения Владыки выдают в ней величайшего тролля Средиземья. Она, будто бы нарочно, смеется тому, что творит. Майа, как и любая бесовщина, презирает жизнь.       — Сдадим Утумно, — зевает, развалившись на троне.       — Зачем, Госпожа? — раскрыв глаза шире, удивляется майа.       — Эльфы. Хочу узнать о них больше. Есть что-то в них… Необъяснимое.       — Вы хотите уступить Манвэ?! — возмущается дух.       — Заодно узнаю, как ты будешь управляться с моими созданиями, — тоном не терпящим возражений, пресекает любые попытки высказаться валиэ, рассматривая так, будто бы желает прожечь. Прикосновения ее разума требовательны; не терпят возражений. Она не спрашивает разрешения, но это и не нужно. Не стремится ее уничтожить. Наоборот. Только загородить от внешнего мира. В голове, как червь, копается та самая мысль, словно нет еще ни одного наречия… словно та только подошла к ней ближе: «Моя…» Отчего, ты спросишь, я всегда в печали…       Молчание. Оно губит многих и ломает сильнейшего.       — Зачем ты призвала меня на свою сторону? — тихо и не поднимая взгляда; нельзя нарушать дистанцию.       — А почему ты пошла ко мне? — ровное замечание, почти насмешка.       Мертвое. Оба вопроса остаются без ответа…       Валиэ усмехается. Добродушно, что странно. Рассматривает майа, кажется, даже нежно, но это не так. От нее не дождешься нежности. Страх сковывает внутренности, когда Мелькора поднимается со своего места и подходит ближе. Возможно, в этот раз ответ ее не устроил. Возможно, настал тот самый день, когда почтительный поклон и смирение с уготовленной участью ей наскучили.       — Вот что, слуга. Сегодня ты делаешь следующее…       Гамбит задумали светлые. Выдумали чистый свет, которого так не хватало этому миру. Придумали ловушку, хитрее которой не создать сословию ниже. У них было много времени. И оно не на стороне темных. Финал близится. Мелькора попала в расставленные сети, как рыба. Клюнула на свет. Глупая рыба… Это злит, прожигая даже то малое, что смогла возвести против чужого равнодушия слуга. Она не может смириться до сих пор, хоть и понимает, что ничего не может сделать. Еще будучи в свите Ауле, майа никогда не могла нормально сделать замеры будущего изделия, получалось через раз и криво, с мятежной валиэ этого было не нужно — рассматривая ее спящей с украденными драгоценностями в обнимку, Саура тихо злится тому, что та не разрешает к себе приближаться. Замечая ожоги на ее руках, кривится от боли и дает себе обещание: «Твоя правда принесет тебе больше вреда, чем пользы, Унголиант. Я найду случай…»       — Зачем мне твои стекляшки? Ты понимаешь, что… ты важнее, — пытаясь привлечь внимание, но снова не выдавая основного, блеет перед Владычицей майа.       — Что ты сказала? — хмурится мятежная, обращая к ней ничего не выражающий взгляд. Как и всегда…       Вечные влюбленные. Рассматривая их с вышки, Саура чувствует злость. Необъяснимую. Воин поет своей возлюбленной песню. Почему-то у темной майа нет сомнений в том, что они никогда не расстанутся. У нее же все наоборот… Звон собственной песни нарастает. Преображения, следующие за ней, не поддаются контролю. Она проигрывает в схватке с Хуаном.       — Ты понимаешь, что твоя господа безумна, Саура? Эти камни стерли ее сущность. И ты знаешь об этом. Помоги нам это исправить, — вопрошает к ней Лютиэн. Дочь Тингола чувствует в темной крупицы света. И, как хищник, что придушил ее, тянет за эту ниточку. Подло. Жестоко. «Она станет смертной. Ее не будет в чертогах Мандоса. Это нужно запомнить», — захлебываясь кровью, думает майа, прежде чем в слезах указать верную дорогу до Ангбанда. Ее обманывают. Она знает, но надеется, что услышанное будет понято правильно…       Слагает песню. Мелькора же, мучащаяся своей ничтожностью перед светом, внимает. Голос, прекраснее которого, ей кажется, она не слышала никогда в жизни. Ошибается. И не в первый раз. Нестерпимая тяжесть исчезает. Она не замечает, как от ее короны откалывают драгоценность. Всего один камень. Раздора… Засыпает вместе со всем воинством. В отличие от других она слышит нечто иное. И видит сон. Перед ней девушка. Ее бледные волосы напоминают лучи солнца, которое Владычица давно мечтала уничтожить. Но не сейчас. Она пытается взять валиэ за руки. Она улыбается, рассматривая милые черты…       Хлесткая пощечина вместо объятий. Яростный выговор вместо благодарности. Они сказали, что заберут камни. Но взяли только один. Майа в отчаянии. Ничего не меняется… Изгоняет. Смотрит с презрением. Думает, что верная слуга забыла о преданности. Ошибается. Снова.       …оставшиеся в живых темные боятся подходить к ней. И правильно. Обезумевшая от горя разрывает каждого, кого заметит, словно лист бумаги, — без особого труда. Майа, как помешанная, сжимает в объятиях корону. Отсутствие камней в ее оправе напоминает пустые глазницы. И даже те рассматривают ее с отвращением. «На кого ты меня оставила?!» — безумный хохот перемежается с горькими криками… Слезы, подступая, льются через край… Находясь на пальце очередного владельца, оно скучает. Всякий раз владелец меняется, и даже предсмертная мысль у него одна — «Мое». Хозяйка не перестает рассматривать собственное детище с тихим восторгом, когда находит его вновь. Понимает ли она что сотворила. Или нет… Не принципиально. Собственные замыслы кольца туманны. Порой оно видит бессилие Ужасной. И слова «Она не отреклась от нее даже после ее падения» рвут ее внутренности сильнее, чем любое проклятие, брошенное в спину; чувствует порой как та сгибается и плачет, а страшное одиночество рождает ту самую неизмеримую пустоту в мыслях, тянущуюся, начиная с первого легкого прикосновения к щеке. Это одержимость. Никогда не исчезнет по собственной воле. Как странно, ведь и у Кольца есть подобная привязанность. У меня есть сердце… Орды хохочущих демонов так и видятся ему вдали. И такое же мыслящее создание. Оно создано с одной целью — поглощать чужие души. Быть оружием, стирающем все на своем пути. Кольцу завидно. Тот артефакт словно задорно подмигивает, обещая незабываемое веселье. Или потешается над тем, что одно из любопытнейших мест с его пилигримами досталось ему. Правда, не скрывает наименования. Их называют преторианцами. Не скрывает и области; ее название — Карнил… Оно словно зовет за собой. И обещает ждать ровно столько, сколько потребуется для важного решения. А у сердца — песня… Впервые Кольцо услышало зов Душекуба, когда покоилось на дне Андуина, размышляя над тем, что следующий хозяин должен быть как можно тупее предыдущего. Все же у кольца есть разум, а Единого их несколько. Оно порой грустит от того, что не может поделиться наблюдениями с создательницей, ведь слышит как та, словно потеряв разум, шипит во мраке: «Скоро, Келебримбор… Скоро», зная, что в скором времени потеряет последнее, что ей удалось восстановить. И ее голос в эти минуты напоминает сдавленный рык. Все ее чувства по-прежнему — боль; такая разная, но всегда скрывающая под собой одно. А у песни — тайнa… Готовность идти до конца.       Об отношениях Врага Мира и ее прислужницы — множества слухов; различная чушь, даже отдаленно не напоминающая правду. Иногда Саура слышит мысли Светлых и в отвращении изгибает губы. Словно нарочно ковыряют своими изящными пальцами никогда незаживающую рану.       — Она идиотка. Спустила все, что ей было отмерено Эру, на разрушение. Откажись, Мэрион.       — И зачем мне это? — не вопрос; яростное «нет» на попытки вернуть темную обратно, к свету. Кажется, валиэ не обращает на это внимание…       Майар могущественны; от них много можно добиться, просто попросив поделиться своими знаниями. Или силой. Многих валиэ призывала к подобному, в случае с ней выбрала другое. Все поняла. И стала пользоваться тем, что слуга ни при каких обстоятельствах не позволит уничтожить свою госпожу. Убивающая разум тоска майа не к лицу, но ощущение нарастает, как звон. Никуда не испаряется. Даже усилия схватить Владычицу Ангбанда за руку подобны попыткам поймать пылинку.       — Будь уверена, моя верная майа, я не забуду этого никогда, — целуя ее висок, шепчет наставница, но взгляд ее темен. Спокоен. Всегда. И стремление к порядку в такие моменты становится манией, что сдержать невозможно. Иногда майа желает хотя бы гнева или ненависти с ее стороны, но та почтительна в обращении с ней. Равнодушие. И ничего другого. Искать подобие бесполезно; нет сил взглянуть на то хоть раз. Порой Ужасная теряется во времени, не в силах разобраться, что происходит на данный момент, но, утопая в ее взгляде, майа чувствует, как, словно первая слезинка, срывается и рассеивается в небытие то самое завершение: «…Прелесть». И только для двоих этот морок ярче любого солнечного света. Поэтому всякий раз, размышляя над будущим, Кольцо позволяет себе ту самую мысль, которая ничуть не затрагивает никого из тех, кто находится поблизости. — Тайна — это ты.