Как я стала мушкетёром Его Величества

      Трактир, без сомнения, был оцеплен людьми кардинала, и Оливи не ошибалась, когда предположила, что дело пойдёт худо из-за этой чёртовой идеи остановиться здесь выпить вина, когда они переходят дорогу такому человеку, как Ришелье. Это была очень глупая затея, но прежде ведь всё было не так. В книге было не так, потому девушка надеялась на лучший исход, но его не последовало. Здесь был, по меньшей мере, полк гвардейцев под командованием Рошфора. Прежние слова ведь принадлежали ему — человеку, вошедшему в трактир после побега шпиона. — Отдайте свои шпаги и последуйте за мной, господа, — граф был крайне сосредоточен, ожидая видимо, какой-нибудь выходки от этой четвёрки.       Невольно Олив вспомнились слова, произнесенные тенью ранее: она — причина прихода подкрепления. За ней продолжили слежку и тем самым вышли на её друзей. Как глупо было с её стороны довериться своим чувствам тогда. Как беспечно… — Вы прибыли сюда за мной, граф, не так ли! — Оливи обуяла злость и, схватившись за эфес, она шагнула в сторону Рошфора, тут же очутившись под прицелом других военных. — В таком случае, арестуйте меня, потому что эти господа невиновны, — она указала на своих друзей, всё ещё держащих в руках обнажённые шпаги. Сейчас мушкетёры решали: погибнуть здесь или сдаться, наверняка предпочитая первое второму. Но поступок друга заставил их насторожиться. — В таком случае, шевалье, будьте добры поведать, куда едут эти люди. — Вам известно, что господин Атос прежде был ранен одним из ваших негодяев. Капитан относится к этому храброму человеку с благосклонно и позволил ему, в сопровождении друзей, отдохнуть за городом. — …вернее, в Англии? — лицо Рошфора на миг приобрело усмешку. — Зачем? Во Франции найдётся много мест, где порядочный человек смог бы провести свой досуг и подлечиться, — возразила на это Оливи, мимолётно бросая взгляд на Атоса, желая отыскать в нём помощь, которой не последовало. Граф источал лишь холод и малую долю презрения, которое было воспринято девушкой несколько неверно.       То, что произошло за эти несчастные пару минут, когда он покинул юношу и отошёл к друзьям, вызвало в душе мушкетёра много различных чувств, от банального беспокойства за юного товарища, страха за его жизнь, до подозрений его в содействии их поимке. Но последнее Атос скорее считал ненамеренным поступком. Мальчику всё это время угрожала опасность, он смог в этом убедиться сегодня. К тому же, он говорил ранее о встрече с шпионами кардинала. Наверняка за ним следили и… Графу жутко не хотелось уверять себя в обратном. Снова сомневаться в этом юноше и держать на него обиду. Но быть может, он представлял для них угрозу с самого начала? В таком случае, он будет корить себя за то, что уже испытывает к нему долю привязанности. Впрочем, пусть он скажет ему об этом сам. — О, я подготовил для мсье Атоса и его друзей отличное место в Париже, где их примут со всей французской любезностью. — Где же это, не угодно ли сказать? — Самое гостеприимное и защищённое здание города, сударь, — на последнем слове Рошфор подал какой-то знак своим людям, и двое человек подошли к Оливи, подхватив её под руки. — Вы поедете со мной. А господа… — Мы предпочтём смерть Бастилии! — возразил Портос, отвечая за всех четверых друзей. — Я предвидел это, потому готов ответственно сообщить, что мадам Бонасье не дождётся вашего возвращения из поездки, если вы не соблаговолите последовать за нами.       Дальнейший разговор Оливи не довелось услышать, её подхватили двое сильных мужчин в гвардейской форме и силком вынесли на улицу, где им пришлось побороться с упирающимся юношей, который в никакую не хотел покидать трактир, своих друзей и, в особенности, свою лошадь. А также ехать неизвестно куда со шпионами кардинала. Правда, все попытки девушки сбежать были тщетными и пресекались военными практически сразу, потому она была усажена в карету достаточно быстро.       Странно вообще, что Рошфор приехал не верхом, он же шпион, как-никак. Но, судя по тому, что ехать обратно она будет вместе с ним, а не в соседней карете, было ясно, что всё так и задумывалось. Поймать её и разлучить с друзьями, вот только зачем? Её отвезут в другую тюрьму, поскольку она безродное дитя, которое уже просили не влезать в дела кардинала? Наверное, так.       Девочка вжалась в угол неудобной «коробки на колесах», как она сама назвала это сооружение, и постаралась забыться, храбро борясь с мыслями, настигающими её всё быстрее со временем, проведённым в одиночестве. Атос разочарован и зол на неё и на этот раз точно не простит, уличив во вранье и измене. Друзья отвернутся от неё, также заняв эту позицию. Впрочем, она сама виновата. Рвалась к приключениям и сама же подставила их. Она, наверное, так глупа, что следует за своими чувствами и мечтами о дружбе, семье… Да Дьявол! Почему всё так сложно, и жизнь даже в книге не может быть проще, наивнее, расположенной к ней? Раздражает. Собственное бессилие и глупость — раздражает. — Вы… плачете? — Олив вздрогнула от голоса графа, который сел в карету, оставшись незамеченным. — Нет, — голос предательски дрогнул, и она закрыла лицо руками, отвернувшись.       В карете воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь стуком колёс и лёгким подпрыгиванием на неровной дороге. Граф ловил себя на мысли, что не умеет ладить с детьми. Хотя куда там, скорее юными девами, которые вечно лезут не в свои дела и проявляют слишком много эмоций. — Зачем вам я? — вдруг произнесла Оливи, успокоившись и придя в себя. Она ровно села в карете, приняв гордый, слегка надменный вид, говорящий о презрении к собеседнику. — Вы — нахохлившийся птенец, которому я настоятельно рекомендовал ранее не впутываться в мои дела. — Ваши или кардинала? — Наши дела, мадемуазель! — Рошфор облегченно выдохнул, когда ребёнок отошёл и заговорил с ним сам. Всё-таки, слишком обижать её тоже не стоит, это чревато последствиями. — Куда мы едем? — девушка отвернулась к закрытому решеткой окну, пытаясь вглядеться в темноту проезжающих улиц. — И почему вы не убили меня снова, а везёте куда-то? — Вскоре узнаете… Убили? — лицо графа исказилось удивлением. — Разве я пытался убить вас прежде? — Ваши люди пытались. — Кто именно, договаривайте. У меня не было подобных приказов. — Диеро, кажется… Я ваших головорезов не обязана знать! — возмутилась девушка. — Ах, он… Он подал в отставку около двух недель назад. — Подал в отставку?.. Но это невозможно, он был здесь вместе с вашими гвардейцами и едва не зарезал меня, подобно животному!       Рошфор на это лишь пожал плечами, замолкая. Видимо, его утомила болтовня девушки и он предпочёл не поддерживать диалог, дескать, это не его проблемы, и если её пытались убить, значит, заслуженно, но он к этому никакого отношения не имеет.       За то недолгое время, что они пробыли в трясущейся карете, Оливи успела задремать на короткие полчаса, после чего была разбужена тяжёлой ладонью, упавшей на её плечо. Она вздрогнула, хватаясь за эфес шпаги, но это был всего лишь Рошфор, до этого тихо сидевший рядом, не мешая девушке отдыхать. — Приехали.       С этими словами он открыл дверцу кареты и покинул её, поджидая свою узницу на улице и протягивая ей ладонь, но она была гордо проигнорирована. — Где мы? — Олив спрыгнула на землю и подошла к спутнику, который дал ей знак следовать за ней, ничего не ответив взамен.       Сон помог отогнать от себя тягостные мысли, и сейчас в голове было пусто, было слишком леностно размышлять о том, где она и куда её ведут. К кардиналу — пускай. В Бастилию — ещё лучше. Но, похоже, ни туда, ни обратно ей не попасть, память подняла из воспоминаний отрывки первой её прогулки по Парижу и восхищение домами, находящимися на Королевской площади. Как странно… Зачем они пришли сюда? Неужели поблизости построили новую тюрьму?       Но ответ оказался проще, когда они зашли в один из особняков, находящихся здесь, и проследовали в темную гостиную, которую освещал лишь один канделябр, потому убранство самого дома рассмотреть было никак нельзя. На лестнице послышались шаги.       Женщина, спустившаяся навстречу Оливии, была молодой, миловидной особой, которую писатели тех времён сравнили бы, пожалуй, с самой Афродитой — богиней красоты и непостоянства моря, пылкой и прекрасной, как сама любовь. Но мы дадим ей более подходящую её характеру богиню — Гера, властная и злопамятная, но не менее прелестная девушка двадцати, может, двадцати пяти годов. Впрочем, её возраст было сложно определить лишь по внешнему виду, за которым скрывалось коварство и хитрость змеи — не менее благородного существа, имеющего в своих клыках яд.       Что правда, Оливи не смогла как следует оценить облик вошедшей особы, но всё же признавала её прекрасной ранее, когда не знала лично, или, точнее, забыла её. Прошло двенадцать лет с момента их последней встречи, последнего проведенного дня вместе. — Рошфор, вы смели меня разбудить в такое время, значит, случилось нечто важное, — в голосе женщины прозвучал гнев и лёгкая раздражённость, что отразилось на её слегка неопрятной причёске. Светлые вьющиеся волосы были взлохмачены. — Мадам, мы прибыли незамедлительно, как вы и просили, — Рошфор отошёл от Оливии, открыв её для взора миледи. — О, — женщина смягчилась и едва заметно улыбнулась. — Я благодарна вам. А теперь оставьте нас наедине. Оставьте и подите прочь! — последнее было брошено резко, и граф не смел возразить, лишь послушно удалившись. — Ну вот, мой ангелочек, мы увиделись с тобой снова…       Эти слова, произнесенные так ласково, с той же теплотой, какими она слышала их в последний раз, развеяли сомнения Олив. Перед ней — леди Винтер, графиня де Ла Фер, миледи — её враг. Перед ней — её мама. — Я не имею честь знать вас, мадам, — несмотря на огромное желание броситься в объятия этой женщины, Оливи сдержалась и лишь замерла, с испугом и грустью взирая на неё.       Её мама… Она такая же, как на фотографии, оставшейся у неё после её исчезновения, после последнего четвертого дня рождения, когда она навсегда потеряла, пускай и маленькую, но всё-таки любящую её семью. И вот теперь она видится с ней снова и узнаёт в ней персонажа книги, женщину, способную на убийства, женщину, которая прежде была женой её друга и была повешена им, убита. Её мама… — Ты не умеешь лгать, Оливия, ты так и не научилась этого делать достаточно искусно, чтобы я смогла в это поверить, — миледи с той же милой улыбкой приблизилась к дочери и, немного робким движением коснулась её плеча. Всё-таки, они не виделись слишком долго, и она выросла. Стала ещё больше подходить на ненавистного ей человека…       Оливи сперва отшатнулась, но после… После её разум прекратил бесчисленные попытки абстрагироваться и мыслить разумно, она отдалась чувствам, забыв обо всех размышлениях, что настигли её ранее. Это её семья и, в отличие от всё ещё холодного к ней Атоса, мама помнит её и любит. Она же не может играть с ней? Не может снова играть в любовь? Пускай это будет не так… — М-ма-ма… — произнеся это, девушка не стала сдерживать своих чувств и подошла к протянутой руке, прижав её к своей щеке, по которой второй раз за день покатились слезы, схватилась за тонкую ладонь дрожащими пальцами и замерла, боясь, что оттолкнут. — И контролировать эмоции за эти годы ты тоже не научилась… Моё глупое дитя… — миледи сделала шаг навстречу ребёнку, и Олив, ободрённая лаской, быстро, но достаточно боязно прижалась к груди матери, с которой она была уже практически одного роста. — Мамочка…