Коллекционер эмоций.

— Эй, Сонхва, у тебя какая-то красивая улыбка. — Что..вот же придурок. — Грэй накидывает поспешно на плечи пальто и кутается в почти что безразмерный шарф, распихивая ладони по карманам. Саймон всегда такой чересчур добренький — расточительство; чуть ли не в рот заглядывает своим подчиненным, а к Ли вечно относится так, будто тот половая тряпка. Да просто оставь в покое мою студию и дай возможность создавать нормальную музыку. У них все практически, делаем на этом слове яркий акцент, взаимно. У Ли Сонхвы, вредного домашнего кота, заядлого шопоголика и любителя поязвить — неприязнь к одному из своих боссов. А у Чон Кисока, загульного завсегдатая тусовок, ответственного начальника и порой грубого тирана — недолюбовь к главному диджею. Как так вышло? Да Саймон с самого начала не зашел, так сказать. Как человек, как руководитель, как личность. Касательно Грэя, ох, там именно 'касания' имеют своеобразный смысл, Кисока бесит то, что он задевает его плечом, когда спешит на последний автобус; то как облизывает фруктовый лед, заботливо принесенный Джеем, чтобы развеять немного угнетающую рабочую обстановку; и ноги эти худющие в изрезанных модой джинсах, потому что Сонхва — это коленные чашечки явно нездорово, но изящно обтянутые белоснежной кожей, темные глаза, непонятного кофейного оттенка : то ли крепкий эспрессо из придорожной закусочной, то ли мягкий гляссе с шариком ванильного мороженого из элитного ресторана на главной улице Сеула. Кисок вздыхает театрально и швыряет папку документов на стол с такой гримасой, будто весь смысл его жизни сосредоточен на этих «бесполезных» бумагах, а мысли-то все там, где-то вне кабинета, вне времени и пространства. Давно бы уже распрощаться с кашей в голове — размешать, распределить по тарелкам и раздать каждому «таракану» по порядку, правда, поток настолько бурный, что не выходит никак, будто черпаешь воду кружками из Ниагарского водопада, надеясь тот осушить. И Саймон еще много чего прокручивает в своей пленке, уходит в философию, тем временем дверь неприятным скрипом берет тишину за грудки и властвует в комнате, отчетливый профиль вошедшего человека мутнеет перед глазами, потому что сам Доминик сконцентрирован на какой-то собственной волне движения молекул в пространстве. Через расплывчатую зону таки сложно не разглядеть до боли в сердце «тошнотворный» образ главного красавчика AOMG. — Доброе утро, мистер Сонхва, — слетает с губ Кисока приближенным к сарказму тоном, а чего ты ожидал? Ли Сонхва —язва. Ли Сонхва — колющая, ноющая и одновременно режущая боль под ребрами и Саймон всего лишь расплачивается с ним за это. Пусть и выглядит оно совсем не по-взрослому. — Директор Чон, вам снова некуда направить свое внимание вкупе с красноречием? Язык, должно быть, уже устал без остановки говорить, — Грэй отвечает наполовину выпущенными иголками, хочет сказать «заткнись, придурок», однако соблюдает нейтралитет, ведь Джей неоднократно просил не забывать о тормозах. «мой язык способен вытрахать из тебя душу» — вертится на уме у старшего, Локо во время забегает в кабинет со стаканчиками, вручая радостно хенам кофе иначе бы здесь точно случилось стихийное бедствие. Да что там говорить, оставлять Саймона наедине с Грэем подобно неведомой разрушающей силе, предугадать последствия которой невозможно. — Еще немного, — шепчет Чон, пока Ли слизывает с губ кремового цвета пенку, в этот момент в одной маленькой вселенной случается настоящий армагеддон, сосредоточенный целиком и полностью на ширинке «узких» джинсов. Гребаный Ли Сонхва, с опухшими от горячего кофе и вечных укусов губами, их так хочется смять грубо своими, увлечь в поцелуй, задохнуться от удовольствия или нехватки дыхания. И в такие неловкие моменты молчания Грэй тайно расчленяет себя по нервам от нелепой мысли о том, что мог бы смотреть на Саймона даже не моргая, потому что стоит ему прикрыть глаза даже на долю секунды и властный образ Доминика теряется перед глазами, от чего внутри появляется неприятное ощущение теплоты. Раз. Кисок втягивает шумно носом потяжелевший воздух, пока Сонхва мелькая кольцами на пальцах, роется в папках у стеллажа. Два. Ли старается не обращать внимание на резкое перемещение Чона по кабинету целенаправленно в его сторону. Три. Внутри у младшего все сжимается, завязывается в тугой морской узел, когда бархатный, как пиджак на плечах голос обволакивает перепонки, переливается нотами. — У тебя крем в уголках губ. Будь ты проклят со своими пончиками, Хёку. Ген.директор Доминик просто до всеобременяющей тошноты внимателен к мелочам касательно главного диджея и так порой это напрягает, что свой образ хочется довести до мнимого совершенства : пусть смотрит и подавится идеалом, не к чему придраться, но всевозможные обстоятельства этой жизни идут против Сонхвы, делая все для того, чтобы титул придурка занял именно он, а не Саймон, которому оно гораздо больше к лицу. К горлу Грэя подступает очередной приступ язвительности, но Кисок пальцем беззвучно стирает белую эссенцию и в этот момент бедная гордость вынуждено сбрасывает иголки — чужой указательный на пару секунд оказывается во рту у Ли, пламя стыда сжигает его прекрасное лицо, а Чон вскидывает бровь, явно не понимая подобных действий. — Не нужно делать одолжения, губы — мои; крем на них — тоже мой. Занимайся своим делом. Джей своим резким появлением пихает в рот Саймона кляп, едва заскочив в студию приобнимает Сонхву за плечи и предлагает уединиться где-нибудь на остаток вечера, а Саймон уверен — не дождется таких подарков судьбы, между ними не проскакивает особой химии, но вопреки ожиданиям второй соглашается и позволяет увести себя. — — — Чжэбом не любит встречать гостей у себя дома, потому в свой день рождения приглашает к себе лишь родных ребят из компании. Рядом вертится Грэй, нервничает знатно, но ладонь именинника на колене приводит его в чувство, в процессе застолья Джей уже объявляет об решении слиться в крепкий и звучный союз, а их идиллию некстати разрушает Саймон Ди разбитым бокалом, отчего Худи наводит переполох, а диджей смеется «на счастье», в руках Кисока более не появляется легких напитков для «расслабона», судя по выражению лица : боль он глушит чем-то противно крепким. Сонхва дальше обманывает себя слепой любовью к другому человеку, может, оно и верно. Чжэбом — любит, а Саймон —калечит, хоть и в своей ублюдской манере он до жути восхитителен, но одумайся же. Под конец вечера Грэй уже не ощущает себя живым. Из него будто высосали всю энергию и капли воды маленькими бусинами глухо разбиваются об отшлифованный мрамор раковины в кухне. В какой-то момент все неправильное резко превратилось в неизбежно правильное. Внутри что-то трескается, выворачивает наизнанку и Доминик тому виной. — Уж не думал, что ты так поступишь. — Ах, прости, задело? Обычно ведь я обязан спрашивать у тебя разрешение. Что на этот раз? Хочешь снова использовать меня? — Я люблю тебя. Пьяный Кисок вжимается в столешницу на противоположной стороне от «предмета» воздыхания, а у Сонхвы немеет язык. Не верь, не смей. Все снова повторится, как и всегда. В этой жизни всему свойственны перемены, кроме Чон Кисока. Тело все равно хочет к нему, да и мозг туда же в бездну. Спишем все на количество выпитого — порядок. Нервные смешки трогают опухшие губы, дьявольские пальцы врываются в биополе уложенных волос. Но Грэя целует не тот самый желанный зверь в человеческом обличии, пьяный Пак зажимает у стены и его губы на вкус — терпкий мускус, нельзя отказаться. Чертов Доминик всего лишь смотрит на всю ситуацию, объективной оценки дать не может — в уголках глаз образуется соленое море. Ли сокрушается, медленно отламывая от себя по кусочку, правда, быстро оставляет сожаления на далекое «потом», позволяя своему парню украсть остатки разума и заковать в железные цепи. А на утро лично Саймон уже ничего не помнит. Только горечь предательства, ту самую открытую рану, которую после себя оставил Ли Сонхва. То, как другие губы страстно целовали его, а руки позволяли себе гораздо больше, чем простые объятия и лживое «Кисок, мы — друзья».