Коллекционер эмоций.

Кисок обыгран в собственную шахматную партию. Выхода из той клетки, в которую его загнал Сонхва будучи жертвой, а далеко не хищником просто не существует. Их последний разговор в отношениях выглядел слишком нелепо. Прокрутим? Вперёд. – Кисок, убери руки. – Мистер минетные губы ты не просто так имеешь этакое прозвище, твои нижняя и верхняя в дуэте дают отличный тандем, когда скользят по моему члену. – Ты меня, кажется, не слышишь, пусти. – Сонхва, хватит думать, делай уже то, что у тебя получается лучше всего. – Нет, ты не понял, я не буду тебе сосать. Остановимся здесь и сейчас. Саймон никогда не поймёт Грэя. Какого это, если твой любимый человек на глазах у всего клуба обжимается с какой-то пьяной сучкой, а потом будто ничего не случилось просит ласки от тебя; когда ты псиной побитой смотришь в его бесстыжие глаза и чувство вины, оно пожирает, хотя с помадой на рубашке пришел вовсе не ты, а если бы посмел, то эти пятна пришлось бы вылизывать до победного; и тебе тошно от увиденного, от его мерзкой властной ухмылки, которая колени заставляет дрожать под натиском своей гребанной исключительности. Сонхва сейчас заточен до неприличия, способен предугадывать каждый шаг словно шарлотан-провидец. — Доминик, это все между нами – финиш. — Если ты ждешь извинений, о мой великодушный мистер «люблю преувеличить», не дуйся. Та шлюха просто попыталась мне отсосать, и то безрезультатно. Саймоновы жалкие оправдания тщетно пытающиеся загладить накаленную обстановку, таким неожиданно приятным звуком разбиваются вдребезги о натянутые нити терпения. — Нет, ты не понял. С этого момента меня не интересует, кто и где берет у тебя в рот, даже больше : скажи, что ты теперь свободен; можешь блядовать с ними 24/7. Ты больше не хватаешься за меня в последний момент, дабы не проебать свой шанс в светлое будущее с тем, кто позволит вытирать о себя ноги, а я более ничем ради тебя не жертвую. Сказать, что Кисок был в шоке — обесценить чужие чувства. Первое апреля? В календаре вроде бы осень, но кого это волнует. Шутки закончились и где-то примерно с этого момента Саймон Доминик перестает считать дни, недели, может, месяца. Грэй появляется в его жизни какими-то яркими вспышками или оборванными кусками старых воспоминаний о том, какая же чертовски очаровательная у него улыбка, когда он видит тебя в домашнем махровом халате с влажными после душа волосами, ебать. Она просто против всех законов об адекватных реалиях мира, где не существует богов. А сам Саймон словно профессор, который опровергает теорию о том, что боги не способны ходить по земле, даря счастье людям вокруг своей невыносимой красотой. Вранье, все пустая ложь. Сонхва скорее посланник Ада, призванный искать опустившихся на дно грешников и ещё больше топить их в нескончаемом потоке собственного гребанного величия, хоть и для подобного существа он неестественно добр. Кисоку кажется, что чувство вины ежедневно пожирает сознание и от этого жутко становится, потому что Грэй уничтожит все изнутри, разъест внутренности словно серная кислота и усмехнется на прощание, оставив умирать в луже всепоглощающей печали. Он видит его в клубе aomg, часы непривычно громко отдают тиканьем в ушах, а цацки Грэя сверкают переливаясь в свете разноцветных огней всеми цветами радуги – красота, не иначе. Потом у бара, потягивающего из трубочки что-то легкое, маргарита возможно. И там же возле него крутится какой-то накаченный парень с татуировкой на шее. Первому безразлично внимание к себе и он всего лишь прикрыв глаза, поддается на провокации и закатывается смехом от шепота на ухо. Саймон словно хищник, поджидающий добычу сидит напротив на диване, внимательно наблюдая за развернувшейся картиной, но на самом деле ждет, когда тонкая грань похуизма, пересекающая неизбежный поток жесткой ревности канет в небытие. Ладонь на колене. Вторая вверх по бедру и приоткрытые губы диджея равно бешенство. Чон вскакивает, оставляя все здравые мысли в этом углу, на кожаном диване из какого-то мебельного салона от именитого дизайнера, расталкивает грубо каких-то девушек и нескольких парней, одному богу известно, как он в считанные секунды пробирается через кучу пьяных тел к проклятому бару, пихает качка в плечо, с другой же стороны подкрепляет представление сочным хуком слева. За что последствия заботливо награждают апперкотом в нос, испачканной кровью белой рубашкой и испуганным взглядом Ли Сонхвы : это бесценно, правда. — Слыш, man, ты попутал. Здесь занято, сейчас же съебался в страхе и чтобы я тебя более не видел возле этого ебабельного пидора, у которого, кстати, в этих кожаных джинсах задница выглядит соблазнительнее, чем обычно. — Не-не, погоди, а ты чего это тут раскомандовался? Может, тебе ещё разок в нос дать? — Смотри-ка, babe , какого тупоголового ты выбрал, не соображает нихуя. Надеюсь хоть куда вставлять знает. Парень замахивается, но Грэй кидается на него, просит уйти и тот почему-то [почему же? ] поддается легко природному очарованию, а Саймон натягивает свою горькую усмешку и тут же опрокидывает рюмку такого же противного, как и вся ситуация виски. — Надо поговорить, — просьба больше похожа на приказ, Грэй не оставляет выбора и чертов галстук, словно удавка. Но хер с ним, послушаем, как говорится. На балконе одиноко, холодно и безлюдно. Ветер пробирается по спине и оба дрожат осиновыми листами, хотя Саймон старается не показывать слабости, но главная его дрожь грэевские слова. — К чему весь этот цирк? Я же просил оставить меня в покое, мне не нужна твоя опека. Ты думаешь, что выглядишь круто, но это жалко. — Я не мог просто смотреть молча на то, как этот переевший стероидов геюга лапает тебя, так что считай помог избавиться от ущербного ухажера. — Это вообще не тебе решать, Доминик. Саймон хочет выпалить что-то еще, но глаза темноволосого полны печальных разочарований, во избежании слишком бурной ссоры просто затыкается, и впервые в жизни вовремя. Неловкая тишина режет раскаленный воздух и спасением для двух разбитых сердец становится вид на ночной Сеул во всех его красках. Прохлада уже становится приятной, наверное, оттого что внутри забурлило. Кажется, будто проходит целая вечность за таким увлекательным делом. Кисок поджигает сигарету. Такую мерзкую, с привкусом вишневого коньяка и он не будет Саймоном Домиником, если перестанет так изящно и пленительно курить, прикасаясь опухшими губами к фильтру. Похоже на восьмое чудо света. Грэй морщится от запаха, но поперек горла встает ком и хочется присоединиться. — Тяжку? — доверительно низким тоном протягивает Кисок, Сонхва обезоружен. — Не хочу, чтобы пальцы и одежда пропахли табаком. — Могу как раньше, избавить от данных переживаний и позаботиться о том, чтобы от тебя пахло конфетками.¹ — Ну, давай. Только вот без своих прелюдий. Просто поделись дымом. — Хах, без прелюдий говоришь, okay, — Кисок сводит к нулю расстояние в цифрах между собой и объектом внимания, удерживая в клетке из рук по обе стороны расположившиеся на удобных перилах, наклоняется к лицу ошарашенного Сонхвы и выдыхает в губы так осторожно, тот подается слегка вперед, а руки сами обхватывают инстинктивно его тонкую талию, стремятся удержать в своём плену подольше. Лёгкие получают порцию никотина, у Грэя кружится голова от одного глотка и то ли оно так повлияло, то ли какая-то неведомая химия до сих пор между ним и Домиником, но через минуту уже невинно предложенная помощь, утаскивает с головой, потому что губы впиваются в те, что некогда обещали не совершать таких чудовищных глупостей. Сумбурный поцелуй, переполненный скучающими друг по другу эмоциями, разжигающий внутри пламя желания, привязанности и оставляющий внутри клеймо «с тобой никто не сравнится». — Ты же обещал без. . — Я сдержал слово, прелюдий не было. Лишь четко продуманные действия.