***
Солнце слепило глаза. Итан сощурился, закурил и пнул гравий под ногами. Угнетающий пейзаж тюрьмы напоминал ему частое видение перед рассветом — пустынная земля и привкус железа на губах. — Вызвать такси? Под козырьком фуражки охранника скрывались, возможно, добрые глаза. Журналист покачал головой и пожал его сухую руку. — Прогуляюсь. — До города больше километра… — Я выносливый. Итан шагал вдоль дороги, скрываясь от палящего солнца в тени деревьев. Машины встречались редко — горожане избегали трассы, которая проходила мимо тюрьмы. Именно поэтому одинокая велосипедистка со счётчиком калорий на предплечье выглядела странно. — Это тебя убьёт, знаешь. Итан некоторое время молчал, с сомнением изучая загорелые ноги в очень коротких синих шортах. Она спрыгнула с велосипеда и теперь шла рядом, толкая свой транспорт за руль. Незнакомка чувствовала себя уютно в обществе журналиста. — Именно это? А я думал, всё дело в моей зависимости от чужих исповедей. Юноша отсалютовал сигаретой и чуть усмехнулся. Девушка недовольно нахмурилась. — Перестань. От курения симптомы возвращаются быстрее. — Теперь ломку так называют? — прищурился Итан. — Твоими стараниями я редко сижу без работы. — Реклама никому не мешает, — пожала плечами она, скривившись от слова «ломка». — Смертники считают тебя своим духовным отцом. Плохо? — Там холодно. — У тебя нет выбора, Второй. Это необходимо, иначе умрёшь, понимаешь. — Звучит как выбор, — невесело усмехнулся юноша. — Не в мою смену. Девушка прикрыла глаза, в тени её кожа призрачно светилась. Итан докурил и кинул окурок под ноги, получив укоризненный взгляд от велосипедистки. — Мы говорим об этом каждый раз, — после долгого молчания сказал юноша. — И всегда итог один: или умирай, или пожирай. — Фу, — мгновенно отреагировала она, — как грубо. — Сама говорила, я пожиратель грехов. А что делают пожиратели? Пожирают. Девушка поморщилась, фыркнула и рассмеялась, поддаваясь веселью в глазах Итана. Он улыбнулся и вдруг без всякого перехода спросил: — Так что случилось с Первым? Девушка резко прекратила смеяться и разочарованно поджала губы. — Дурацкий вопрос, знаешь. — Знаю, но ещё хочу знать, что случилось с предыдущим… пожирателем. — Ещё увидимся. По лицу девушки прошла знакомая волна пробуждения. Она встрепенулась, испуганно отшатнулась от журналиста. — Как я сюда попала? — наконец спросила она, с подозрением глядя на него. Итан вздохнул. — Приехала. Жвачку?***
Каждую ночь Итан тонул. Всё начиналось с толчка, оглушительного скрежета стали, а потом наступала темнота, холод и спокойствие. Обжигающе ледяные воды смыкались над его головой, убаюкивая, гостеприимно приглашая стать частью их целого. Каждую ночь Итан тонул, но никогда не боялся утонуть. В ушах отдавался размеренный ритм сердца, пока руки ангела не поднимали его над водой, над мостом, над облаками. Над миром. Каждую ночь Итан тонул. Это вошло в привычку. Ангел бережно укладывал его на асфальт и ласково приглаживал волосы, потемневшие от воды. Каждую ночь Итану было семь лет, и он переживал снова и снова то, что позже назвали в газетах «ужасной аварией». После этого следовало много соболезнований по поводу смерти мистера и миссис Эйвери, два надгробия рядом с третьим, но пока Итану было семь, его родители были живы, а ангел ласково напевал: — Проснись, проснись… Итан! Последний окрик врывался во сны юноши нечасто — только когда он забывал выключить воду и давал соседям снизу повод сделать ремонт, или когда кое-кто жаждал с ним поговорить. Перед глазами всё ещё маячили серые надгробия — двоих, составлявших его семью, и третьей, которая могла быть старшей. — Ты проспал почти сутки, знаешь. Итан с первого взгляда понял, что с ним говорит не соседка — престарелая скрюченная афроамериканка с пучком на голове и в очках на цепочке, — а другая, знакомая. — Ты теперь каждый день будешь меня доставать? — Я волновалась, — пожала плечами она, знакомо прищурив глаза за линзами очков. — Откроешь? Когда она необыкновенно резво для своего возраста вошла в гостиную-тире-спальню, Итан запер дверь и прислонился к ней спиной. — Я сделал что-то не так? — А ты сделал? — Пришёл домой и лёг спать. Всё. — Ты уверен, что всё в порядке? — спросила она, сняв очки и изучив тёмное жилище журналиста ясным взглядом. — В последнее время ты ведёшь себя странно. — Ты о том, что мне не хочется избавлять насильников и убийц от грехов? Предпочитаю, чтобы такие люди тонули в кровавой земле. Такой у меня прикол. — Итан почесал затылок и направился на кухню. — Чай или кофе? — Я не задержусь, только хотела проверить, как ты. — Заботливо, — заметил юноша. — Раз уж ты здесь, расскажи, почему не можешь находиться в одном теле всё время? — Я уже говорила… — Наказание, да, — перебил Итан, появляясь в дверном проёме. — Но за что? Из глубины афроамериканки на него взглянула чья-то грустная душа. — За нарушение приказа, знаешь. — И кто тебе приказывает? — Знаешь. Женщина вздохнула, погрузила ладони в складки на боках и пошагала к порогу. — Береги себя, знаешь, — сказала она напоследок, скрываясь в коридоре. — Принципиальность — это хорошо, но смерть того не стоит. Итан мог бы поспорить, но она никогда не давала ему шанса.***
На следующей неделе, когда началась «ломка», она не пришла. Итан нашёл на коврике перед дверью конверт с именем и датой встречи. В тюрьме его уже знали, да и сами заключённые слышали о нём, передавали от одного к другому слух о местном пасторе-журналисте, значит, мосты наводить не надо было. Итан вышел на улицу и закурил. Воздух с трудом пробивался сквозь горло, но ему нужно было продержаться всего лишь два дня. Жизнь по распорядку — почти три года — была сомнительным удовольствием, больше похожим на работу. Только вот невыполнение служебных обязанностей приводило к летальному исходу. Жаль. — Эйвери? Итан Эйвери? Бывший одноклассник. Заместитель прокурора. Принципиальный, кажется, и, в общем, неплохой человек. — Ты здесь по делу или случайно? Ты же теперь журналист, да? Итан рассеянно пожал руку и огляделся. Случайно или нет, он оказался у здания суда, к которому непрерывным ручейком тянулись люди. — Серьёзное дело? — спросил он, снова закурив, не обратив внимания на обеспокоенный взгляд бывшего одноклассника. Юноша знал, как выглядел в такие моменты. Как призрак, как мертвец. — Да, серийный убийца. И назвал имя. То самое имя. Итан сжал конверт в кармане и бросил под ноги сигарету после двух затяжек. — Проведёшь? — Прессе проход закрыт… — Не для печати. Любопытство. Даю слово. В отражении в мраморном полу Итан выглядел как наркоман без желанной дозы — осунувшийся, бледный, с мешками под глазами и сухими потрескавшимися губами. Юноша сел у прохода ближе к двери и слушал. Не записывал. Просто слушал. — Слушается дело… Было много свидетелей, лиц, голосов. Весь город против одного человека, запертого в клетке, как кровожадное отвратительное животное. — Эй, Эйвери, ты в порядке? Итан через силу кивнул и расстался с завтраком, уткнувшись лицом в мусорное ведро. — Это что, кровь? Юноша отрицательно покачал головой и вытер алые губы протянутой салфеткой. Перерыв вытолкнул его и остальных в коридор, поэтому, подняв глаза, Итан встретил множество любопытствующих взглядов, один из которых особенно сильно впечатывал его в стену. — Слушай, ты же ничего не напечатаешь? Если это вскроется, будет очень плохо… — Кто это? В бледности лица и истощённости она запросто могла с ним соревноваться. Мяла, пыталась рвать манжеты на рукавах, не вздрагивала от голосов и, казалось, даже не видела никого. На черноте костюма выделялись мраморные руки под цвет окружающей отделки и могильных надгробий. — Дочь первого. — Первого? — Первой жертвы, — поправил себя заместитель прокурора и похлопал Итана по плечу. — Помни наш уговор — не для печати. — Не для печати. Итан судорожно выдохнул, почувствовав, как вода заливается в рот, наполняет лёгкие. Итан зажмурился и шагнул вперёд, зная, что неподвижные пустые глаза провожали его покачивавшуюся фигуру.***
Воспалённую сетчатку резал солнечный свет. Как можно глубже спрятав голову в капюшон, Итан брёл домой. Каждый шаг давался ему нелегко, поэтому обычная пятиминутная дорога значительно затянулась. — Подайте, пожалуйста, мячик. Футбольный снаряд ткнулся Итану в кроссовки, а мальчишка с облупившимся от загара носом и большими передними зубами, прищурившись, смотрел на юношу. Слабо усмехнувшись, Итан пнул мяч и отвернулся, но ребёнок продолжил: — Тебе нельзя было ходить в суд, знаешь. Юноша обернулся и взглянул на мальчишку, который твёрдо держал мяч в руках и не обращал внимания на оклики товарищей. — Это случайность. — Плохая случайность. — Если нельзя, почему никогда не запрещала? Мальчишка поджал губы и нахмурился. — Тогда ты бы точно пошёл. — Реверсивная психология? — Здравый смысл. Выглядишь плохо, знаешь. Итан горько усмехнулся. — Ты умеешь сглаживать углы. — Если хочешь что-то сказать, то говори, пока есть время. — Кажется, я узнал, что случилось с Первым, — криво улыбнулся юноша. — Не смешно, — вдруг зло выдавил ребёнок и кинул мяч за спину в товарищей по игре. — Я встретил кое-кого, — вдруг признался Итан. — Девушку. — Ура? — Она похожа… — На кого? — На ту, что меня спасла. Мальчишка упрямо сжал кулаки и вздохнул. — Я уже говорила, никто тебя не спасал. Ты выплыл сам, знаешь. — Я никогда не умел плавать. — Итан… — Ты знала, что за два года до моего рождения у меня была сестра? Не дождавшись ответной реплики, Итан направился прочь. Похожие разговоры у них случались регулярно, когда юноше снились новые детали о незнакомке. Итан говорил, что не умел плавать, а она утверждала, что данных о спасительнице не было и не могло быть, потому что её и самой не было. При этом она кривилась так, словно принимала отвратительно-горькую микстуру, и переводила тему. Например, рассказывала, откуда берутся покровители вроде неё. Тогда кривился уже Итан и предлагал прекратить разговор. Когда старик-сосед с первого этажа в старомодном котелке и в костюме цвета мокрый асфальт захотел с ним заговорить, Итан запрыгнул в лифт, закрыв перед его носом двери. Сейчас он меньше всего хотел разговаривать с кем-либо, будь то реальный человек или она. Казалось, между лопаток всё ещё сверлил пустой неподвижный взгляд дочери Первого. Итан не задумывался над тем, был ли это тот самый Первый, тот, кого ему пришлось сменить на этом сомнительном посту пастора для отбросов человечества. — Это твоя миссия, Второй, ты поможешь им обрести покой. — Что будет, если я умру? — Не в мою смену. За дверью ждал спасительный полумрак и прохлада. Итан не помнил, как сделал шаг за порог, отрезал себя от мира и потерял сознание.***
Этой ночью всё было иначе. Вода жгла льдом, впивалась иглами в лёгкие, щекотала остриями сердце. Итан барахтался в толще холода, пытаясь понять, где верх, а где низ. Ангел всё не прилетал, не спускался с неба, не разводил крыльями реку. Итан очнулся, когда дождь тёплыми редкими каплями застучал по лбу. — Итан, очнись, Итан! — Чьи-то холодные руки рвали рубашку на детском теле. — Не умирай… Не в мою смену. Влажные чёрные кудри щекотали щёки и нос, заставляя мальчика недовольно морщиться. — Ты должен жить, Итан, — с облегчением улыбалась девушка, наклоняясь над ребёнком. — Не вздумай больше умирать. Итан запомнил отчаянные голубые глаза, прежде чем громкий крик скинул его с дивана. — Итан, впусти меня! Металл входной двери приятно холодил лоб. Юноша на четвереньках добрался до выхода, но не смог найти в себе силы подняться. Его поминутно бросало то в жар, то в холод. — Я не открою тебе. — Завтра у тебя встреча, ты должен на ней быть. — Буду, если ответишь на вопрос. За дверью послышался тяжёлый вдох. — Опять про свою спасительницу? — Нет. Не знаю. У меня в голове всё смешалось. Теперь она говорит, как ты. «Не в мою смену». Может, её и не было. Повисла пауза, во время которой Итан смог подняться и прислониться спиной к двери. — Тогда что за вопрос? — Что случилось с Первым? — Второй — это не порядковый номер, знаешь. — Если есть Второй, значит, когда-то был Первый. — Может, да, может, нет. Итан хрипло рассмеялся. — Уходи. — Ты пойдёшь на встречу? — Нет. — Ты умрёшь, знаешь. — Может, да, может, нет. — Ты больше не будешь меня слушать, да? Юноша почувствовал, как толстовка липнет от пота к спине, как подкашиваются ноги. — Когда мне было семь, я чуть не погиб, — хрипло проговорил он. — Мне выпал шанс на жизнь, а я трачу её на то, что освобождаю преступников от вечного наказания. Я не знаю, почему не умер тогда, но жить нужно ради большего. Лучшего, чем это. Понимаешь? В коридоре было тихо, Итан подумал, что там уже никого не было, но после раздалось приглушённое: — Понимаю. Но что, если именно для этого ты был оставлен в живых? — Мы этого никогда не узнаем. — Ты говорил, у тебя была сестра. — Нет, не было. Она умерла до моего рождения во младенчестве. — Почему ты вспомнил о ней? — Она… Не приходи больше. Юноша ждал возражений и поток проповедей, но ничего не произошло. Шаги временного носителя её души затихли на лестнице. Осталась только пульсирующая боль в жилах и вспышки холода и жары под кожей.***
Когда она ушла, стало невыносимо тихо. Итан включил телевизор, чтобы его разноцветные вспышки развеяли темноту и тишину. Сил дойти до кухни и найти там еды уже не осталось, поэтому юноша снова упал на диван, прикрыв глаза, чувствуя, как механический свет играет на лице. — Так что случилось с Первым? — прошептал Итан, с трудом проталкивая спёртый воздух квартиры в сторону лёгких. С нездоровым чувством удовлетворения он ощущал, как разрушается изнутри, как жажда изъедает его худое тело. Казалось, впервые за долгое время он сам распоряжался своей жизнью, не ожидая звонка в дверь, конверта в ворохе почты. Не ожидая ровным счётом ничего, что могло бы вернуть его к жизни. Итан уже чувствовал горячий ветер на лице и чувствовал запах запёкшейся под ногами крови, когда в его разум точечными уколами проникли слова: — Я расскажу вам, откуда берутся наставники. Такие, как я. На экране разыгрывалось псевдо-реалистичное шоу, но эта реплика заставила юношу открыть глаза и прислушаться. На лице девушки отразилось непонимание, а после она взглянула в камеру — на Итана — и сказала: — Переверни страницу. Юноша с трудом нашарил под собой пульт, который так и норовил выскользнуть из влажной от пота руки, и переключил канал. Ведущая телевикторины, секунду назад сиявшая неправдоподобно счастливой улыбкой, серьёзно произнесла: — Мы — дети, не успевшие произнести свои первые слова. — Умершие рано младенцы. — Я отвечу на твой вопрос. С ним говорил толстый повар из кулинарного шоу, диктор теленовостей, жертва домашнего насилия с лицом, прикрытым чёрным квадратом. — Да, я знаю, что у тебя была сестра. — И я врала, чтобы уберечь тебя. — Но теперь это не важно. Итан выпустил из рук пульт и изо всех сил надавил пальцами на глаза, будто заставляя их заглянуть внутрь черепа, где был написан правильный ответ. — Ты должна была всё рассказать, — еле слышно прохрипел юноша, пытаясь сфокусировать взгляд, но реальность смешала краски и не давала разглядеть лицо на экране. — Я не могла. — Я всё исправлю… — Прощай, Второй. — Пер… Вода мощным потоком хлынула сквозь экран телевизора, со скрежетом выместила окна. Ледяной оккупант впивался под кожу, кристаллами бился в венах — Итан утонул быстрее, чем смог сделать вдох.***
— Эй, спящая красавица! Пора вставать! Итан рванулся вперёд, пытаясь избавиться от потока воды, льющегося с потолка, и ударился о чугунный край ванны. Над головой кто-то гулко рассмеялся. — Проснулся? Ладушки, а то ты уже бредил. Юноша попытался встать и увернуться из-под струй воды, направляемых рукой незнакомца, но тот сильно и грубо толкнул его обратно. — Не прыгай, ладушки? Я твой новый наставник. С трудом открыв глаза, Итан увидел перед собой громилу в костюме из старой кожи, которая когда-то была коричневого цвета. Ковбойский галстук перетягивал широкую шею, а над ней усмехались полные малиновые губы. — Что случилось? — Что случилось? Ты перестал подчиняться — и вот я здесь! Мужчина выключил воду и, прищурившись, изучил юношу, которого била дрожь. — Где она? — спросил юноша, собравшись с мыслями, и скривился от громкости вторгшегося в его квартиру тела. — Она? Теперь нигде. Итан прикрыл глаза и приложил лоб к кафелю стены. — Её разжаловали давно за вмешательство в судьбу, — продолжал мужчина из гостиной, в которой выискивал чистую и сухую одежду для Итана. — Спасла ребёнка, а он должен был сдохнуть… вместе с родителями. Спрятала, до сих пор найти не могут. А найдут — убьют, как и положено. — Она умерла? — Умерла? Ха! Давно уже, давно. Её просто… развеяли. Теперь она везде и нигде одновременно. Громила вернулся в ванную с набором одежды и полотенцем. — Так… я слышал, она называла тебя Вторым. А где Первый? Итан выбрался из ванной, стянул с себя мокрую толстовку и прошептал: — Везде. И нигде.***
Спустя два месяца. В комнате было холодно. Итан пододвинул к заключённому пачку сигарет и зажигалку. — Пожалуйста. — А вы?.. — Не курю. Юноша дождался, пока мужчина в оранжевой робе выдохнет дым в сторону тускло мигающей лампочки и произнесёт: — Говорят, ты помогаешь… смириться. — Так и есть. — Всё, что я сделал… Это будет преследовать меня вечно. Итан откашлялся, потёр никотиновый пластырь на предплечье и досчитал до двух — первая, второй. — Не в мою смену.