Sooner Than You Think

      — Мастер Брюс? — голос Альфреда эхом разнёсся по бэт-пещере.       Ответа нет. Брюс сомневается, что его ожидали.       Он слышит усталый вздох, а затем тихие шаги Альфреда по каменному коридору и электрический гул лифта.       Брюс сидит на полу тренировочной комнаты, слева от него стоит нетронутая тарелка с сыром и крекерами и стакан воды. Металл решетки пола больно впивается в кожу, оставляя красные следы, но Брюс и не думает сесть на стул. Его спина упирается в тренировочную консоль, голова откинута назад, и сам Брюс смотрит куда-то в пустоту.       Альфред не понимает. Альфред не может понять, потому что Брюс тоже этого не понимает.       Он вспоминает свою мать, когда умер её отец: он вспоминает похоронную одежду и потрепанные ленты в её волосах и пальто, вспоминает ткань, висящую на зеркале в комнате своей бабушки, которая умерла менее чем через год после этого, но больше всего, Брюс вспоминает, как его мать сидела со своей матерью, в тишине, на диване. Он никогда не видел ее такой раньше, с растрепанными волосами, без макияжа, без обуви, без правильной осанки. Фактический образ её размыт, потому что это было так давно — сколько ему было? Шесть?  — но он помнит, как чувствовал себя, видя её такой, и как отец тихонько подтолкнул его, прося оставить маму на некоторое время.       « — Что она делает, отец?»       « — Она молится за своего отца, Брюс».       Они с отцом медленно прогуливались по площадке.       « — В течение недели твои бабушка и мать будут сидеть тихо, так как они скорбят по твоему деду. Это сложно, но ты поймешь это лучше, когда будешь постарше. У тебя есть вопросы?»       У Брюса были вопросы. Теперь он не помнит, какие именно.       — Что случилось, Бэтси? Ты ведь не грустишь, правда?       Брюс почти видит его, стоящего там, уперев руки в бедра и склонив голову в бок с этой большой ухмылкой на губах.       — Ох, это смешно. Это действительно… знаешь, это уморительно. Большая летучая мышь сломалась, из-за старого меня!       У Брюса пересохло во рту, но ему не хочется пить.       Джокер делает несколько шагов вперед, глупой походкой пингвина, настолько близко склоняясь к Брюсу, что тот смог почувствовать горячее дыхание на своём лбу и запах пороха с тошнотворно-сладким оттенком цветов, который словно въелся в ткань.       — Это не имеет большого смысла, не так ли, Бэтси? — шепчет Джокер на ухо Брюсу, который прикрывает глаза, пытаясь отвлечься. — Ты даже не пошёл в храм, а тихо сидишь для меня? Должен сказать, детка — я польщён! Кто я для тебя тогда, хех? Мамочка? Папочка? Бро?       Пальцы Джокера мягко поглаживают щеки Брюса, проводят линии челюсти, едва касаясь подушечками пальцев.       Пульс Брюса учащается, когда Джокер наклоняется ещё ближе, почти соприкасаясь своим носом с носом Брюса и, похоже, собирается…поцеловать его?       Если бы он был Бэтменом, он бы ударил его коленом в правый бок или в солнечное сплетение, а затем бы уложил его на спину.       Но он не Бэтмен.       Он Брюс Уэйн. И Брюс Уэйн сидит один в пустой пещере, представляя себе, что мертвец угрожает поцеловать его.       Он открывает глаза и смотрит в пустоту, окружающую его, на шероховатые стены пещеры, на манекены с их пустыми лицами и на сложенные в пирамиду ящики с гаджетами, стоящие в углу.       — Мне кажется, что я должен быть твоим любовником, Бэтти-бой, если ты просто сидишь и молчишь. — шепчет Джокер ему на ухо, и Брюс против воли тихо, хрипло всхлипывает.       Чем он сейчас занимается? Почему ему стало плохо, когда он смотрел, как Джокер умирал на земле, когда он почувствовал безжизненное тело, лежащее на его руках? Почему, когда он слышал крики и слезы Харли Квинн, он чувствовал, что должен присоединиться к ней?       — Жаль, что во время скорби нельзя заниматься сексом, да?       — Прекрати, — шепчет Брюс.       Его голосом эхом отдается от стен, точно также, как и голос Альфреда — но от голоса Джокера нет эха, потому что клоуна тут нет.       Брюс сходит с ума.       — Разве это не смешно, Бэтси? — губы Джокера прижимаются к мочке уха Брюса, пока тот вспоминает то хрупкое тело, которое он нёс, и звенящую тишину в Готэм-Сити после смерти клоуна.       Брюс хотел бы умереть.       — Ох, давай! Сделай это, сделай это! — Джокер хлопает в ладоши, радостно подпрыгивая.       Его кожа морщинистая и облезшая, глаза стеклянные и налитые кровью.       Джокер мёртв.       — Много способов сделать это, дорогой, сладкий, малыш. Ты можешь использовать бэт-верёвку, бэт-бритву или бэт-таблетки! Будет ли это самоубийство или ты всё подстроишь под несчастный случай? — хихикает Джокер, а затем иллюзия исчезает и наступает тишина.       Альфред не может понять.       Брюс поворачивает голову в бок, смотрит на чёрствый сыр и крекеры, аккуратно лежащие на тарелке.       Ему нужно выйти.       — Вот и все, Бэтси. Сходи к Харли. Она будет так рада тебя видеть… — Джокер хихикает, а Брюс вздыхает, откидывает голову на консоль, больно стукаясь об неё затылком. — Мы снова будем вместе, раньше, чем ты думаешь, Бэтмен. Раньше, чем ты думаешь.       Брюс встает, чувствуя волну тошноты и головокружение, заставившую его схватиться за консоль, для сохранения равновесия.       « — Раньше, чем ты думаешь», — повторяет он про себя, направляясь к своему костюму.