Не ложись с драконом, как с мужчиною

Напоённый запахом цветов и влажной травы ветер развевал длинные светлые волосы, открывая острые уши, улавливающие каждый незначительный звук. По озеру пошла волна, всплеск — Гилтиас споткнулся, выбираясь на берег; дыхание тяжёлое — волнуется; шелест за спиной — медленно и нерешительно подходит ближе. Ботар-Эль обернулся порывисто, льдисто-серые глаза не поймали золотые — юный дракон отводил взгляд. Весь внешний вид лучника выражал отстранённость, но ладонь сильной руки мягко опустилась на округлое плечо, привлекая внимание. Кожа под пальцами была горячей и сухой, хотя вода, в которой они смывали пот и усталость, ещё не прогрелась, кровь древнего создания не давала телу остыть ни на градус, капли быстро испарялись. Решительно преодолев разделяющее их расстояние, Ботар-Эль обнял кудрявого юношу, вдыхая чистый запах. Он чувствовал, как гулко и быстро бьётся в прижатой к нему груди сердце, порадовавшись, что успел надеть свободную тунику и брюки, иначе всё случилось бы слишком быстро. — Мы же… попробуем, да? — раздался возле уха голос, полный внезапной и непривычной нерешительности. Тот же оттенок был и в прикосновении к лопаткам, и в движении тела, когда Гилтиас переступил с ноги на ногу. Доля смущения тоже улавливалась — но смущения отнюдь не тем, что он стоял, не прикрытый ничем, при свете дня, подставив спину ветру и прильнув всем телом к тому, кто одним своим видом и взглядом исподлобья мог внушить боязливый трепет и желание держаться на почтительном расстоянии. Однако каким угодно, но не почтительным можно было назвать взмах головой, которым Гилтиас откинул потяжелевшие от воды волосы назад и потянулся вверх, ожидая поцелуя. Сначала на губы легло прохладой чужое дыхание, Ботар-Эль не делал резких движений, словно боялся спугнуть доверившегося ему зверя. Практически охотничья чуткость читалась и в том, как язык тронул тонкую кожу, и в крепком контакте, усиленном сжавшими выгнутую поясницу руками. Они застыли в одной позе, но время не текло медленнее, только поцелуй тянулся, распадаясь на короткие и поверхностные касания губ, глубокие, настойчивые движения языка по нёбу, тихие вздохи дракона, шелестящее дыхание лучника. Осторожно, удерживая ладонями прижатое к себе тело, Ботар-Эль переместился к загорелой шее, провёл носом под подбородком, напрягся весь, ощутив бедром попытки юноши удобнее расположить начавшую возбуждаться плоть. Этого было ничтожно мало для него самого, но слишком много для Гилтиаса, который в попытках растянуть удовольствие цеплялся пальцами за грубую ткань, мысленно собирая растекающееся от прикосновений тепло в закрытые формы. Влажная полоска на ключице — стекающая с тела вода озера, широкие ладони, глядящие спину, — трава под лопатками, вернувшиеся поцелуем губы… Мысль уплыла, дракон всхлипнул, вздрогнул, отёрся вставшим членом о шершавую материю, отдалённо напоминающую мох. Гилтиас клятвенно обещал предупредить, когда его тело будет готово ринуться навстречу своей истинной природе и вернуть первозданные пропорции. Но что этого не произойдёт, Ботар-Эль понял вовремя, когда за выдохнутым ему в рот стоном последовал вместо слов другой стон, и ещё, и ещё, руки дёрнули вверх его тунику слишком резко, а спина под прикосновениям выгнулась в спазме. Сильно, даже грубо он оттолкнул от себя разгорячённое тело и отступил, отводя глаза. Чтобы не видеть, как приятная глазу и губам золотистая кожа сменяется чешуёй, искажаются формы, растут конечности, прорезаются крылья и смертоносные когти. Превращение заняло всего пару секунд — жаркая волна возбуждения и тянущая судорога мышц, почти животный восторг от торжества природы, — и на берегу озера уже был сияющий в солнечных лучах дракон. Ботар-Эль без лукавства мог бы сказать, что он красив, если бы на его месте не был только что юноша с человеческим телом и лицом, чью красоту он по достоинству мог оценить и измерить в силе желания оттащить его в спальню и на мягкой кровати быть с ним сначала нежным и внимательным, потом жёстким и властным, пока они оба не свалятся на подушки без сил. Однако сам он для Гилтиаса не утратил ни грамма привлекательности, и тот шагнул к нему всё с тем же возбуждённым дыханием и сияющими огромными глазами, скользящими полным надежды взглядом от лица к узким бёдрам. Эльф проследил за направлением взгляда и смежил веки, пытаясь сосредоточиться на ощущениях и мыслях. Возбуждение, плавно накрывшее и опустившееся на пах тяжестью, в этот момент всегда стопорилось и шло на спад. Он искренне хотел увидеть в огромном звере перед собой привлекательного юношу, но мог различить только внушительное, древнее создание, вызывающее благоговение. Решимость набиралась постепенно, каждое воспоминание, попытка получить удовольствие и позволить телу откликнуться на чужое желание наполняли уверенностью. Гилтиас наблюдал, переминаясь с лапы на лапу, как Ботар-Эль медленно открыл глаза и вскинул голову, устремляя пронзительный взгляд прямо в его морду. Ладонь легла между ноздрями, шаг — расстояние становится незначительным, а запахи пьянят, принуждая отираться тяжёлым, истекающим смазкой членом о траву. Тонкое обоняние дракона уловило терпкий мускус, пот, жар. Неослабевающий жар плоти, которую, пристально следя за его реакцией, эльф сжал у основания сквозь брюки. Снова и снова восстанавливая в памяти нежные прикосновения рук, Ботар-Эль стянул с себя одежду, поверив внезапно что именно это выражение направленных на него больших золотых глаз заключает в себе вожделение и мольбу. Что точно так же смотрел Гилтиас вечерами, сидя рядом с ним под раскидистыми кронами деревьев, что он хотел бы положить голову ему на плечо, что откликнулся бы на объятия. Ботар-Эль мягко потянул рогатую, заострённую к носу морду ближе, выражая принесённое наваждением облегчение в ласке, не смущённой прочной чешуёй, во вздохе, когда дракон ткнулся в грудь, и это оказалось приятно. — Ты такой красивый, — раздалось из чуть приоткрывшейся пасти, и магическим образом голос драконьей ипостаси был неотличим от голоса человеческой, словно бы и не было различий в связках и дыхании, которое сейчас опалило кожу горячей волной. Следом за воздухом из-за тщательно — но безуспешно — скрываемых клыков вынырнул терракотовый язык и тут же устремился к плечам и шее, которым Гилтиас не успел уделить достаточно внимания руками и губами, несмотря на всё рвение. Он теперь знал, что именно такого и ждёт его любовник, однако мог лишь с удвоенным трепетом обводить самым кончиком жилы и ярёмную впадину, затем ниже, очерчивая мышцы, не скульптурные, но массивные и упругие на ощупь. Влажное скольжение коснулось небольших тёмных ареол и дрогнуло, тронув твёрдые соски. Так необычно было ощущать на нежной коже неровности, что дракон задержался на них, тщательно исследуя, играя и жалея только, что не может сделать что-то ещё, ведь эльф отреагировал на ласку шумным выдохом и поглаживанием горячего чешуйчатого носа. Охотно помогая в исследовании собственного тела, Ботар-Эль потёр освободившийся от языка сосок пальцами, напряжённо выгнувшись навстречу жаркому дыханию, такому сильному, что член ощутимо пульсировал под ним, яички поджимались и непривычность партнёра перекрывалась старанием. Гилтиас действительно сосредоточился на открытом ему теле, нетерпеливо ёрзая по траве и размахивая хвостом, не пытался уже торопить и просить о прикосновениях, принимая поглаживания тех частей своей морды, до которых у эльфа получалось дотянуться, не прерывая пытливых исследований. Язык покружил ещё немного по груди и спустился ниже, оставляя после себя немного липкую влагу, и серые глаза внимательно проследили, как он поочерёдно проскальзывает по левому боку и по правому, возвращается к середине. Пресс выделялся нечётким монолитом, грудь над ним вздымалась, но не было ни звука: ни слов, ни стона, только шум собственной огненной крови в ушах у Гилтиаса и сердцебиение, которое чуткий слух мог уловить — оно билось во всех венах и артериях, вплоть до самых маленьких сосудов, часто и сильно. Чем ниже дракон спускался, тем крепче становился мускусный аромат, от которого в голову отдавало дурманом, а возбуждение усиливалось: ближе к тазовым костям показалось, что не осталось ничего, кроме запаха и кожи, а стоило спуститься к бёдрам, как чувствительного места между ноздрями коснулся член. От такого контакта Гилтиас едва не фыркнул, но смог только едва заметно качнуть головой и продолжить действовать последовательно: закончить с одним бедром, не оставив сухого места, со вторым, и только тогда подняться языком к подрагивающему стволу и поддеть его снизу. Ботар-Эль инстинктивно качнулся вперёд, скользя яичками и промежностью по мягкой, приятной влажности. Ощущения напоминали погружение в жаркий, призывно открытый рот, только на этот раз горячая полость удивительным образом была не на члене, а там, куда сложно добраться, чтобы подарить такие острые ощущения. Дракон замер, удивлённо скосив глаза на любовника, чьё лицо всё ещё выражало предельную сосредоточенность и даже спокойствие, но у тела свои слова, и он читал их. Красноту на скулах, движения мышц под бархаткой кожей, сжимающиеся и разжимающиеся пальцы, скребущие по его чешуе ногти. А самое главное взгляд: над постоянной острой серьёзностью поволока вожделения, с какой эльф наблюдал за движениями длинного языка. Вверх по члену, вызывая желание прижаться, вниз, скручиваясь на основании, кольцом к головке, чтобы развязаться, проскользив упругой нитью прямо по уздечке. Гилтиас ещё не слышал от Ботар-Эля звука, изданного при этом движении, низкого, гортанного, рокочущего, переходящего в глубокий вздох. — Да, вот так, — впервые за то время, что они находились на пляже, лучник позволил себе произнести несколько слов, поощряя эксперименты любовника. Обрадованный такой реакцией дракон зарычал, бодро дёрнувшись вперёд и чуть не боднув его, взмахнул крыльям, ударил хвостом по кромке воды. Конусообразная, изгибающаяся вверх плоть с округлым концом раскачивалась над травой, поднявшись к самому животу. Гилтиас испытывал сильное желание прижаться ею к широкому, плотно сложенному телу, вес которого ощущался носом, потому что эльф положил на него руки и навалился, раскачиваясь. Твёрдый, с большой головкой член входил в кольца свернувшегося языка, при каждом движении шевелящегося сжимающегося, ощупывающего по всей длине. И возбуждение от этого тесного, чувственного контакта не умалял нисколько тот факт, что дракон даже не знал ничего о том, насколько эта интимная часть чужого тела красива по меркам эльфийской расы. Она отличалась от его собственной, но явно была ему приятна. Впрочем, о том, какие иные места эльфы в принципе считают наиболее достойными удовольствия, он тоже понятия не имел, и нечему было сдержать тягу идти дальше. Язык, извиваясь и дразня, облизал яички и двинулся по промежности, между ягодиц, добрался до нижних позвонков и вернулся, и снова. Чувствительные окончания не дали упустить во-первых, то, как напряглись мышцы, а во-вторых, как конвульсивно сжался вход в тело, наощупь оказавшийся плотным кольцом, на котором дракон старательно вычертил несколько медленных кругов, пока ягодицы не сжались настолько плотно, что двигаться стало невозможно. Но отказать себе совсем в неожиданно оглушительной ласке Ботар-Эль не смог, а потому, прерывисто отдышавшись, шире расставил ноги и пальцами направил пульсирующий член немного вниз, с мокрым звуком шлёпнув уздечкой по гибкому языку несколько раз, и непрошенная дрожь в коленях вынудила крепче упереться второй рукой. Гилтиас ласкал теперь сразу везде, длинный извивающийся жар волнами скользил немного назад и тут же возвращался, стимулируя прижатую к нему плоть, яички, промежность, вход в подрагивающее тело. В какой-то момент он понял, что весь безропотно следует заданному ритму, покачивает мордой, шевелит крыльями, бьёт хвостом и припадает на задние лапы, чтобы тереться, тереться хотя бы основанием и серединой собственного члена о ставшую острой и малоприятной траву. Слишком мало было контакта, когда хотелось прижаться и водить всем стволом по любовнику так же, как он водил своим, то отнимая его от языка и грубо дроча плотно сжатой ладонью, то прижимая и быстро толкаясь навстречу скольжению. Иногда влажная головка касалась незащищённого места прямо над пастью дракона, тогда он чувствовал, что на нём остаётся что-то липкое, одуряюще пахнущее Ботар-Элем. Угадать приближение оргазма оказалось нетрудно: пальцы на уздечке перестали пригласительно разжиматься навстречу языку и больше не отпускали, требуя остаться ниже, не прекращать кружить по спирали, не останавливаться. Только не тогда, когда больше не получается хранить молчание и прекратить ронять будоражащие звуки, побуждая дракона вложить всё старание в судорожные, но точные движения, когда всё тело лучника натянулось, как тетива его лука, и толкалось навстречу со всем возможным рвением, стискивая на члене судорожно скользящую руку. Голова склонилась, волосы плотной завесой скрыли напряжённое лицо и невидящий взгляд, когда Ботар-Эль согнулся, позволив себе слабость не удержаться под напором надавившего на вход языка. Неожиданно долгим и дрожащим вышел стон, с которым он размазывал сперму по стволу, стараясь не запачкать Гилтиаса неконтролируемо брызжущими каплями — почти успешно. Это он увидел, лишь отступив на шаг и выпрямляясь, пытаясь быстрее отдышаться и прийти в себя. Дракон наблюдал за ним, чуть повернув голову, с нечитаемым выражением расширенных, будто тарелки, зрачков, а кончик языка всё ещё ехидно торчал из-за клыков. Ветер улёгся, и испарина на коже ощущалась тёплой и клейкой, мышцы под ней — тянуще-лёгкими. Ботар-Эль отступил на полшага назад, отряхивая руку и думая уже, что неплохо было бы сейчас нырнуть в озеро с головой, а потом развалиться на траве, но исполинская фигура, преграждавшая дорогу к вожделенной воде, готовности пропустить не выражала. Огромные когти взрывали нетерпеливо чёрную землю, роскошная чешуя играла почти ослепительными пересверками, будто на гобелене, вышитом золочёными нитями. Словно в героической сцене: храбрый воин бесстрашно заглядывает в глаза древнейшему существу и тот в знак уважения чуть склоняет рогатую голову. Но никогда ни на одном гобелене не вышивали, как огромное тело дрожит от возбуждения и со вздохом переворачивается на спину, как вытягивается по земле длинная шея, а хвост плещет в нетерпении по мелководью. И тем более никто не стал бы изображать глянцевито поблёскивающий на солнце огромный, относительно тела эльфа, член, покачивающийся теперь над гладким животом. Забираясь по драконьей шее на широкую грудь, Ботар-Эль с заметным усилием вызывал в сознании образ златокудрого юноши, распростёртого на простынях и тянущего его ближе для поцелуя, толкающего к паху. Иной вид тела не умаляет желания и надежды на ответные ласки, убеждал он себя, медленно, но решительно ступая по брюху, заключая, что если мог убить дракона, то удовлетворить тоже смог бы. Сзади раздалось одобрительные мычание — Гилтиас поднял голову и был крайне обрадован видом крепких ягодиц и тренированных ног. Однако, поднявшись выше, взгляд подёрнулся горечью, и довольный звук стих: три красноватых, заметно выпуклых полосы расчерчивали спину, напоминая о том, что знакомство эльфийского командира с драконьим народом было непростым. Ботар-Эль слегка повернул голову, рассматривая не то горизонт, не то попавшую в поле зрения морду древнего зверя. Совсем ребёнок, даже непривычные, чуждые его расе черты не скрывали терзающих эмоций. Мысль вызвала бы улыбку у кого угодно, но эльф, вернувший себе полную концентрацию, не искривил губ, только коротко кивнул, делая последний шаг к жаждущей прикосновений плоти и отчаянно, рывком, опускаясь перед ней на колени. Уверенное, хоть со стороны могло показаться несколько скованным, движение ладони началось с кончика, где заметная была большая, влажно блестящая щель уретры, и закончилось на середине. Дальше лучник наклоняться не стал, вся его поза повторяла что-то покорно-воинственное с древних гобеленов: спина выпрямлена, колени слегка раздвинуты, пальцы левой руки лежат на бедре, пшеничная копна волос частично рассыпалась по спине, частично скрыла от Гилтиаса лицо. Но дракон уже не был способен увидеть и оценить красоту чётких линий, его золотые глаза щурились, крылья трепетали, а тело напряжённо прогибалось под уверенными поглаживаниями. Ботар-Эль придвинулся ближе, ухватившись за ствол двумя руками, и начал дрочить без размаха, сильно сжимая пальцы и наблюдая, как нежная, ярко-красная кожа скользит в плотном захвате. Ниже к члену, куда он уже не мог дотянуться, прилипло несколько травинок, а на толстом, едва ли меньше в диаметре его бедра, основании складками собралась бледно-золотистого цвета шкура. Это совсем не было похоже на то, что он видел у Гилтиаса в человеческом обличье, и не было никакой уверенности в том, где основные эрогенные зоны. А на большие, поджатые, скрытые толстым мешочком яйца, смотреть без сдержанного онемения не получалось. Однако, дракон реагировал более чем положительно, стонал совершенно обычным голосом так, что не будь эльф выжат оргазмом и сосредоточен на чуждом теле, непременно почувствовал бы прилив возбуждения. — А ты можешь… ну… языком? — подрагивающий голос донёсся из-за спины, в нём явственно слышалось смущение. Не прекращая возвратно-поступательных движений и не ослабляя нажима, Ботар-Эль ещё раз оглядел драконью плоть снизу вверх, находя ещё одно небольшое сходство с человеческой: под скользковатой кожей вились тёмно-лиловые вены, но ничего похожего на уздечку и крайнюю плоть не было, и не было понятно, откуда начинать. На пробу эльф провёл языком по кончику немного сбоку и услышал частый плеск — хвост заметался по мелководью, посылая во все стороны волны; было влажно и очень гладко, но без какого-то специфического вкуса. Не было и отвращения — с заметным успехом Ботар-Эль концентрировался не на облике и размере, а на том, как, должно быть, сильно любовник жаждет продолжения и сколько пламенеющего желания слышится в громком шёпоте: — Выше, выше, ещё… Будь у Гилтиаса человеческие пальцы, он бы сжал пшеничные пряди и направил сразу же туда, где больше всего хотелось ощутить мягкий язык, но лапы с когтями могли лишь беспомощно дёргаться в воздухе, а он сам — только надеяться, что это не будет слишком, не оттолкнёт, и его не оставят тереться об жёсткую траву, превращая почву под собой в жидкую грязь. С почти благоговением он смотрел на коленопреклонённую фигуру на себе, стоном выпрашивая ещё хотя бы одно прикосновение, и Ботар-Эль медленно и без нажима лизнул уретру, собирая прозрачную смазку — дракон под ним глухо ахнул — и тут же несдержанно отплёвываясь. Слишком непривычно, слишком много влаги, похожей на прозрачный тягучий мёд, в этом месте ощущался слабый мускусно-пряный запах, и он не преминул возблагодарить природу, что это не сера. Ладони, массирующие ствол, на секунду замерли и сразу же задвигались опять, с ещё большим нажимом и даже немного скручиваясь, отчего тренированные мышцы заныли в напряжении, но это стоило благодарных хрипов позади, и Ботар-Эль вновь провёл языком по щели, та легко раскрылась. Внутри было горячо и липко, а Гилтиас так шумно и сильно задёргался, что можно было подумать, будто ему больно. Да и удержаться на извивающемся, порыкивающем драконе было непросто, эльф привстал, ухватившись за ствол и скользнул чуть ниже, зажимая мягкое снаружи с ощутимой твёрдой сердцевиной основание коленями. Горячий, пульсирующий член прижался к его телу, а зверь издал серию низких гортанных стонов и вскинулся, отираясь, оставляя на бархатной коже прозрачные, незаметные разводы. Ботар-Эль терпеливо замер, схватившись за середину плоти, кончик оказался близко к его лицу и, когда пресыщенный ощущениями Гилтиас возбуждённо дрожал, можно было снова и снова проводить языком по чрезвычайно мягкой, пышущей жаром коже вокруг уретры. Забираясь внутрь как можно глубже, гадая, что же чувствует так активно выражающий удовольствие исполинский зверь, лучник возобновил движения руками, ускорив их настолько, насколько позволяли уставшие мышцы. — Вот… вот так… поглубже, — дракон почти хныкал, его хвост скрутился вокруг яичек, оттягивая и массируя, насколько позволяло положение, шкура на них сильно натянулась, чувствительность возросла. Непонятной на вкус, непривычной смазки становилось всё больше, Ботар-Эль сплёвывал, продолжая водить кончиком языка от края к краю щели, чтобы выполнить просьбу, ему пришлось прижаться лицом. Первый порыв отшатнуться успешно потонул в одобрительном ахе, эльф закрыл глаза и сосредоточился на движениях, не замечая устремлённых на него золотых глаз. Гилтиас выгнул шею и теперь жадно вбирал в себя все детали ласки: контраст его шкуры с бархатной, светлой кожей, очерченные мышцы, к которым прижимался его красный член. Он чувствовал каждую упругую часть великолепного тела, тёрся и наблюдал, как кончик плоти упирается в припухшие мягкие губы, как пальцы вдавливаются во всё больше твердеющую поверхность, а яйца в захвате хвоста как будто увеличиваются ещё сильнее. Ботар-Эль же этого видеть не мог — стоило лишь попытаться оторваться, чтобы глотнуть воздуха, как член дёрнулся, и Гилтиас отчаянно зарычал, не прося, но требуя, окончательно растеряв всякое уважение к выпачканному в смазке эльфу. Любыми средствами он готов был снова добиваться горячего, отзывавшегося где-то глубоко внутри давления языка, напрягающегося внутри и обводящего скользкие, конвульсивно сжимающиеся стенки. И наравне с желанием выплеснуть этот жар нарастало стремление показать, убедить, что дракон ничем не уступает человеку ни в чём: от силы возбуждения до оргазма, и огромные тела такими же яростными и неудержимыми рывками помогают любовнику довести их до пика, что так же бешено бьются их сердца и пульсируют, будто каменея, вены на стволе, и с таким же восторгом они стонут и вскрикивают, чувствуя давление спермы и расслабление. Ботар-Эль отшатнулся, но тщетно: тугая прозрачно-белая струя рванулась вверх, но тут же обрушилась на вскинутое лицо горячей влагой, другая окатила грудь и живот, третья — бёдра, а дальше крупные капли просто потекли, покрывая его ноги. Он судорожно попытался протереть глаза, но только размазал густую жидкость, и пришлось не раз отряхнуть руку, прежде чем он смог раскрыть веки и увидеть перед собой всё ещё покачивающийся и содрогающийся в эхе удовольствия член, а потом повернуться и с крайним возмущением лицезреть блаженно запрокинутую морду и поджатые лапы. Гилтиас почувствовал движение боком, но был слишком расслаблен и обессилен, чтобы попытаться перевернуться и посмотреть, что происходит. Чуткого слуха коснулся плеск воды, ускоряющиеся волны — эльф бежал, гулкий удар — нырнул. А ощущение непомерного напряжения постепенно уходило, пока совершенно не покинуло громадное тело, позволяя вновь обратиться человеком. Ботар-Эль не видел, как, пошатнувшись, любовник сел в траве, пытаясь разглядеть его в озере. Он проплыл несколько метров под самой поверхностью, с облегчением понимая, что сперма дракона легко смывается и не приносит дискомфорта, и только вынырнув, и оглянувшись на взъерошенного кудрявого юношу, улыбнулся.