Справедливость

Кларк думает, что вселенная хорошо посмеялась над ней, когда в один прекрасный (отвратительный) день на её запястье огненным клеймом прочертилось имя — Костия. По идее, когда на теле появляется имя соулмейта, это должно стать лучшим мгновением. Что может быть прекраснее того, как с нежностью касаться заветного имени, думая о том дне, когда они, наконец, встретятся? Гриффин назвала бы много чего, но её не спрашивали, а навязываться она не собирается. Костия неплохой человек, но на её запястье нет имени. Она, блядь, девственно чиста. Но не мило ли, а? Кларк хочется посмеяться с этой ситуации, но она лишь молча поджимает бледные потрескавшиеся губы, закуриваясь дешевым «Мальборо». Так легче, наверное, надо же хоть как-то притуплять боль от горящих на коже меток. Это несправедливо, что именно она должна чувствовать боль, а не Костия, которая не отказывает себе в ничего не связывающих отношениях, трахая девушек одну за другой. Почему именно Кларк должна сдерживать слёзы, кусая губы до крови, чувствуя, как болезненно ноют те места, что ласкает Костия на теле совсем другой девушки? Где чертова справедливость? *** «Справедливость» врывается в жизнь Кларк неожиданно: нагло садится за её столик в кафешке без разрешения, виновато улыбается, мол, спешу, а мест свободных больше нет. «Справедливость», все ещё улыбаясь, протягивает ей руку. — Лекса, — говорит она, и уже за этот мягкий, чарующий голос Гриффин готова причислить эту девушку к лику святых. — Кларк, — представляется она в ответ, пожимая протянутую ладонь, завороженно смотря в невозможные изумрудные глаза напротив. Возможно, в её жизни не всё так паршиво.