Не с тобой

Перелет в Дублин с двумя пересадками был изматывающим. — Черт, как же я, оказывается, соскучился! — пробормотал Колин. Он сидел на диване в гостиной, откинув голову на спинку и закрыв глаза. И сидел так уже минут сорок. — Подъем! — сказала Алиса, подбираясь к нему и дуя в нос. — Пошли наверх, иначе ты уснешь прямо здесь. Она была после душа, в легком домашнем халате, надетом прямо на голое тело. Колин сгреб ее и притянул к себе, утыкаясь носом куда-то в живот и вдыхая чистый и свежий аромат. — Колин! — строго сказала она, расцепляя его руки. — Давай вставай, я помогу тебе подняться. — Я вполне самостоятелен, женщина! — пробормотал он. — Конечно, — согласилась она, подныривая ему под руку, — только из четырех конечностей у тебя действующих ровно половина. В спальне он тут же растянулся на постели. — Колин! — заныла Алиса. — Ну, что это такое! Ты собирался в душ. Или приготовить тебе ванну? — задумчиво сказала она и тут же сама ответила: — Нет, не вариант. Если ты заснешь, я тебя потом не вытащу. — Хочу ванну! — В душ! Стеная и кряхтя, как столетний старик, он поковылял в ванную. — Тебе помочь? — спросила Алиса, неуверенно глядя на повязки, украшавшие его ногу и руку. — Да! — быстро согласился он, ни на что, впрочем, особо не надеясь. Она ловко стянула с него одежду, нацепила водонепроницаемый чехол на лангету, после чего он немедленно ее облапил. — Пошли со мной! — горячо задышал ей в ухо. Алиса засмеялась и, легко вывернувшись из объятий, закрыла за собой дверь. «Буду жить в постели! — решил он, стоя под упруго хлещущими струями. — Неделю. А может и все две. И ее не выпущу!» Теперь он был безмерно счастлив, что так удачно навернулся с той трибуны. Вывалившись из душевой кабины, долго рассматривал свою физиономию в зеркало, решая судьбоносный вопрос: побриться или оставить, как есть? Темная щетина отливала синевой, что составляло тошнотворный контраст с блондинистой шевелюрой. Теперешний цвет волос всякий раз надолго лишал его душевного равновесия. Вздохнув, он выдавил на ладонь воздушную горку пены, похожую на взбитые сливки. — Эли, — выглянул он из ванной, — а что у нас на ужин? Алиса лежала на животе, подложив ладони под подбородок и болтая в воздухе согнутыми ногами. Ноги были гладкие и загорелые, и он сразу же забыл, о чем только что спрашивал. — Закажем что-нибудь, — ответила Алиса и зашарила вокруг в поисках телефона. — Я телефон внизу оставила, — огорчилась она. — Возьми мой, — предложил Колин. — В джинсах, в кармане. Он все так же стоял в дверях ванной в пене по самые глаза. — Брейся уже! Вздохнув, он вернулся обратно, слыша, как она возится с его штанами, ища телефон. — Тебе сообщение пришло, — сказала она. — Это, наверное, от Дона из автосервиса. Ты же знаешь, он никогда принципиально не звонит. Я вчера просил Кло отогнать машину ему. После приключения в пустыне, он предпочитал перестраховаться. — Глянь, что там, — сказал он, берясь за станок. Мурлыча что-то себе под нос, он брился. Алиса почему-то молчала. — Эй, кошка, ты что, уснула? — позвал он. — От кого сообщение? Тишина. Колин выглянул из ванной. — Эли? Она сидела на краю кровати, держа телефон в одной руке и глядя в пол. И ему внезапно стало страшно, так страшно, как еще никогда не было в жизни. Потому что он понял, что сообщение было вовсе не из сервиса. — Кошка? — севшим голосом позвал он. Алиса подняла голову, взглянула на него. В серых глазах плавала растерянность. Несколько секунд она смотрела на него, прежде чем спросить: — Кто такой Джеймс, Колин?

***

Он проснулся, как от толчка. Открыл глаза, долго, до боли вглядывался в темноту, пытаясь сообразить, где находится, пока, наконец, не понял, что заснул на кухне, лежа щекой на столе. Мучительно ныла затекшая шея. С трудом встал. Нога тут же отозвалась уже привычной тупой болью. Он равнодушно подумал, что давно следовало принять таблетки, и тут же забыл об этом. Держась за стену и приволакивая негнущуюся в лодыжке ногу, побрел в гостиную. Он ходил так весь вечер и большую половину ночи. Кухня, холл, гостиная. И обратно тем же маршрутом. Садился, где придется, и спустя минуту вскакивал, начиная кружить снова. И вместе с ним закольцованной магнитофонной лентой кружили его мысли. Несколько раз он поднимался наверх, останавливался перед запертой дверью. — Эли! — звал тихо. — Пожалуйста, открой! За дверью стояла тишина. — Кошка, пожалуйста… — шептал почти беззвучно. Ни шороха, ни движения. И он ковылял вниз, цеплялся за перила, с трудом преодолевая пролет. Ногу, которую нельзя было нагружать, за свой марафон он убил в хлам. И думал об этом с какой-то отстраненностью. Словно это его не касалось. Как глупо все получилось. Так невообразимо глупо, что в это не хотелось верить. Дамский роман. Сериал для домохозяек. Только вот беда, никто не скажет: «Стоп, снято!» и ты не выйдешь из кадра, чтобы сбросить очередную личину и вернуться в реальную жизнь. Ибо куда уж реальней. Если бы она закатила ему скандал! Закричала, обвиняя, или разрыдалась, или отвесила пощечину. Повела себя, как полагается обиженной женщине. Он почти мечтал об этом. Но она молчала. Молчала с того самого момента, как он взял телефон из ее безвольно опущенной руки, молчала во время его сбивчивого монолога и молчала после. А он, едва только глянув на текст сообщения, красноречивый и прозрачный, понял окончательно и бесповоротно, что время его молчания закончилось, что вот сейчас ему предстоит сказать то, что, возможно, перечеркнет все их прошлое и, так или иначе, изменит будущее. Если не уничтожит вообще. И ничего тут уже не поделаешь, не солжешь, не вывернешься, не разыграешь недоумение. Потому что лгать, глядя в глаза ей, он так и не научился. Она ждала ответа. И тогда он, весь подобравшись, словно прыгун на десятиметровой вышке, на коротком выдохе произнес: — Сын, — и уточнил непонятно зачем, словно после того, что он уже сказал, это имело какое-то значение: — Ребенок. Алиса подняла на него глаза. И стремясь стереть потрясение с ее лица, он быстро сказал: — Но все на самом деле не так, как выглядит! Совсем не так! — А как? — тихо спросила она. И Колин начал говорить, быстро, сбивчиво, все больше увязая в путаных объяснениях, теряя мысль и возвращаясь к началу, без конца повторяя одно и то же, пока, наконец, в отчаянии не замолчал. Тогда она встала, словно не видя его, обошла кровать и открыла балконную дверь. Вдохнула прохладный воздух и спросила: — Когда ты собирался сказать мне об этом? Теперь молчал он, и Алиса ответила за него: — Никогда. Полгода назад у тебя родился ребенок, и ты собирался держать меня в неведении бесконечно долго, а если повезет — до гробовой доски. Она не спрашивала, спокойно констатировала очевидное. Очевидное выглядело неприглядно. Со всех сторон выглядело оно мерзко. — Это ничего не меняет в моем отношении к тебе, — сказал он, беспомощно глядя ей в спину. Алиса обернулась и посмотрела так, что у него моментально взмокло между лопатками. — Ты переспал с другой женщиной, более того, ты зачал с ней ребенка и говоришь, что это ничего не меняет? Колин, ты сам слышишь себя? — Это было… Эли, это было всего один раз. Я был тогда пьян… Да, черт возьми, я вообще почти ничего не помню… — он осекся, увидев побледневшее лицо Алисы. «Господи, что я несу!» — с ужасом подумал он, понимая как нелепы и чудовищно жалки его оправдания. Особенно в тех вещах, которым оправдания не было. — Прошу, избавь меня от подробностей, — глухо попросила она, снова отворачиваясь. — Я понимаю, что просить сейчас прощения просто глупо, — пробормотал он, — но если бы все можно было вернуть… если бы только все можно было вернуть назад… — И что тогда? Ты надел бы презерватив? Она имела право. На все едкие, болезненные, унизительные слова. Она на все сейчас имела право, но почему-то не пользовалась им. — Как давно это длится? — Эли!.. — Я просто хочу знать, как давно ты скачешь по чужим постелям! — ее голос завибрировал. — Ради Бога, Эли! — взревел он. — Я виноват перед тобой, но не надо мне приписывать того, чего никогда не было! Все сенсации в таблоидах стряпаются по одному сценарию из слухов и сплетен. И если… — Довольно! — оборвала его она и вновь отвернулась. Тяжелое и густое, как кисель, молчание, снова повисло между ними. Было лишь слышно, как в ванной монотонно капает вода из неплотно закрытого крана. — Чем болен твой… сын? — неожиданно спросила Алиса. — Что? — он растерялся. — Почему болен? Она повернулась к нему и терпеливо, словно дурачку, пояснила: — Потому что многократно повторяющиеся судороги и припадки у шестимесячного ребенка — это свидетельство серьезного заболевания. Что с твоим сыном? Колин молчал. Он прочитал сообщение, но совершенно не уловил смысла, зацепившись взглядом лишь за слова «наш мальчик» и «Джеймс». О каких судорогах речь? — Я не знаю, — выдавил он. — Как не знаешь? — не поняла она. — Врачи не могут поставить диагноз? — Черт возьми, Эли! — вдруг заорал он так, что она отшатнулась. — Я же сказал, что не вижусь с Ким, не общаюсь и не поддерживаю никаких отношений! Да я, вообще, никогда его не видел… Алиса смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых все еще отражалось непонимание. — Не видел собственного ребенка? — почему-то шепотом спросила она. — Ни разу за полгода? Ему нечего было сказать. За все это время он, большей частью, вообще не вспоминал о существовании сына и совершенно им не интересовался, с чистой совестью ограничиваясь финансовой помощью. Алиса прижала ладонь к щеке. — Что ты за человек, Колин? — произнесла она дрогнувшим голосом. — Как тебе удалось за такое короткое время предать сразу всех? Когда ты стал способен на подлость? Да что с тобой произошло? Слова хлестали, доставляя почти физическое страдание. — Эли! — он сделал шаг по направлению к ней, но она выставила вперед руку в предостерегающем жесте. — Боже мой, я тебя совсем не знаю, — мертвым голосом произнесла она. — За восемь лет я так и не смогла разобраться в тебе. Он стоял, не шевелясь, словно парализованный, четко осознавая, что только что между ними закончилось что-то очень важное, что-то, что делало их одним целым существом с единым дыханием и сердцебиением, с едиными нервами и кожей. И теперь совершенно непонятно было, как жить дальше этой обрубленной половиной. — Я хочу побыть одна, — сказала она. — Нет! — он не собирался никуда уходить, но она смотрела холодно и непреклонно, своим взглядом вмиг возведя прозрачную, но непреодолимую стену между ними. — Я хочу побыть одна. И Колину ничего не оставалось, как развернуться и выйти из комнаты. Она так и не открыла дверь, не откликнулась на его тихий зов. Он  и  не  надеялся на это. Он уже вообще ни на что не надеялся. Теперь казалось невозможным, что еще несколько часов назад он строил игривые планы, твердо веря, что нет на свете той силы, которая могла бы помешать их воплощению. Сила нашлась. «Наверное, что-то серьезное», — совершенно отрешенно подумал Колин, вновь вспоминая панический тон сообщения. Должно было случиться действительно что-то из ряда вон выходящее, если Ким решила обратиться к нему. Ведь за эти полгода она ни разу не нарушила своего обещания, ни разу не позвонила ему и не дала о себе знать каким-либо другим способом. В том, что это его дитя, сомневаться не приходилось, данные экспертизы были достаточно красноречивы. А теперь Ким твердит что-то о судорогах, случившихся четвертый раз за последние два месяца. Колин вдруг почувствовал раздражение. Он не врач. Чем он-то может помочь? Он достаточно хорошо обеспечивает их, чтобы она могла воспользоваться услугами самых лучших клиник. Зачем было отправлять это сообщение? В глубине души он прекрасно понимал, зачем. Ким была напугана, смертельно напугана, и это был жест отчаяния. Только вот ему от этого понимания никак не легче. Откинувшись на спинку дивана, Колин закрыл глаза. «Господи! — взмолился  он, обращаясь к тому, кого вспоминал не так уж часто в своей полной удовольствий жизни. — Я признаю этого ребенка, я дам ему свою фамилию. Я буду заботиться о нем. Я буду любить его. Только… помоги, помоги мне сохранить ее… Мою Эли». …Негромкий шорох разбудил его. Яркий солнечный свет заливал гостиную. Колин вскочил и сразу же увидел Алису. Она стояла в дверном проеме, одетая в джинсы и толстовку. И он все понял еще прежде, чем увидел собранную сумку позади нее. — Нет! — покачал он головой. — Даже не думай! Я никуда тебя не отпущу! Прихрамывая сильнее, чем обычно, он приблизился, схватил ее за руки. — Ты никуда не пойдешь! — прорычал он ей в лицо. Алиса не шевелилась, только подняла на него глаза. Глаза, которые ничего не выражали. — Я сама заберу Ориона у Риты, — сказала она. — Эли, — он взял ее лицо в ладони, — прошу тебя, не разрушай все! Я люблю тебя, ты нужна мне, а я нужен тебе! Мы не сможем друг без друга. Черт возьми, Эли, ты знаешь это! Она покачала головой и, взявшись за его запястья, оторвала его руки от своего лица. — Я все исправлю! — с тоской проговорил он. — Как?! — с горестным недоумением сказала она. — Все, что мог, ты уже сделал. — В жизни нет ничего непоправимого! — Я не верю тебе больше, Колин… — тихо сказала Алиса. — И я, правда, не знаю, как это можно исправить. Она замолчала, а потом произнесла сквозь сжатые челюсти: — Прости, но я… видеть тебя не могу! Она достала из кармана толстовки кольцо, с тихим стуком положила его на комод. Наклонилась, взяла сумку. — Не уходи! — его беспомощный шепот настиг ее у самой входной двери. Алиса на секунду замерла, а потом бесшумно закрыла за собой дверь. Ту самую дверь, которая только что разделила его жизнь на две половины. Колин подошел, зачем-то потрогал холодную металлическую ручку. «Почему я стою здесь? — с отчаянием подумал он. — Почему не бегу вслед за нею?» И он до боли зажмурил глаза, прижимаясь лбом к гладкой деревянной поверхности. Конец I части