Унизительные игры

— Почему ты сдерживаешься? Кунай, застывший на пальце в идеальном равновесии, почти падает от ее испуганного движения. Она снова прислоняется к стене и награждает его злым взглядом — за внезапное появление и почти совершенную ей ошибку. — Не надо так подкрадываться к людям. Это невежливо. — Не делай вид, что не знала, что я здесь. Это не так. — Неважно, — она сбита с толку его появлением. Разумеется, она знала, но ожидала, что он пройдет мимо, просто кивнув. Они перекинулись едва ли пятью предложениями за все миссии, которые она провела в Скрытом Песке до этого момента. В их отношениях нет холодка или неприязни — только пропасть неизвестности. Она всегда считала, что у них нет ничего общего, а он не пытался разубедить ее в этом. Пообщаться возможности никогда, фактически, не было, они встречались лишь мельком, и сразу расходились каждый своей дорогой. Она обычно шла на тренировку с Темари, а он — создавать разрушительных кукол (в ее представлении, во всяком случае). У нее почти вырывается вздох, когда она достает точильный камень из мешочка для кунаев, чтобы сгладить зазубренные края оружия в руке. Сколько еще продлится эта встреча? Свиток переходит из рук в руки, читается получателем, потом им составляется ответ, и задание выполнено — можно возвращаться в Коноху. Обычно такие миссии не занимают много времени, но, зная обоих мужчин за дверью, которую она охраняла, там происходило намного большее, чем просто передача свитка. Встреча сил воли, тайное состязание духов, правила которого известны лишь им. Как двое молчаливых мужчин могут дружить, но конкурировать в мелких делах, она до сих пор не знает, но принимает это за мужскую причуду. Уголки губ поднимаются, когда она представляет себе перетягивание свитка, как каната, между Казекаге и Неджи. Свиток это вряд ли переживет. — Ты не ответила, — голос ломает тишину, возвращая ее в настоящее. — Я забыла вопрос, — отвечает она, нисколько не дерзя. Она обратила внимание не на его слова, а на факт, что он вообще заговорил. Впервые за семь лет их знакомства, отчего она ощущает себя выбитой из колеи. Впрочем, никто кроме Неджи не способен этого заметить. — Почему ты сдерживаешь себя? — повторяет он с той же интонацией и громкостью, что и в первый раз, он кажется спокойным, не задетым ее невнимательностью — это почему-то успокаивает. Он не раздражен, по крайней мере. — Не поняла, что? Сдерживаю себя? — отвечает она, честно — в замешательстве. Он прислоняется к стене прямо напротив нее: расслабленная поза намекает, что она точно должна знать, о чем он говорит. И ухмыляется. Слегка, но этого вполне хватает, чтобы спокойствие, почерпнутое от его терпения, испарилось. — С ним, — кивок головой в сторону двери за ее спиной. — Почему ты скрываешь правду от него? Внезапно она осознает смысл вопроса, и равномерное скольжение камня по краю стали останавливается. Глаза с недоверием суживаются. Почему он спрашивает о том, что его не касается? Она изучает раскрашенное лицо, пытаясь разглядеть в фиолетовых линиях на щеках и подбородке вероятные мотивы. — Не понимаю, о чем ты. Он мой капитан и мой друг. Я ничего не скрываю от него. Не совсем, правда, но ему-то откуда об этом знать? — Скрываешь. Его спокойная уверенность действует ей на нервы. Почему сейчас и почему именно это? Разум, способный вычислять углы, траектории, приложение силы сотен объектов за раз, сейчас пуст. Нет формулы, которую можно применить к этой ситуации, и никакая физика не способна объяснить его поведение — это раздражает ее. Она ненавидит быть неподготовленной. Это ощущение не посещало ее с тех пор, как она была чунином — тогда она еще сталкивалась с неизвестным оружием, силу и слабость которого не могла предугадать. Сейчас она Мастер, джонин, член АНБУ, что абсолютно неважно, потому что ее атакуют, а она понятия не имеет как противостоять. — Твое мнение меня не касается, так что держи его при себе, — в голосе больше нет дружелюбия. — Обиделась, — ухмылка медленно тает, и он награждает ее почти усталым взглядом. — Я не пытаюсь загнать тебя в угол. Воздух вокруг снова наполняет скрежещущий звук, и, хотя ее глаза снова опускаются на кунай, они оба знают, что она наблюдает за ним, ожидая объяснений. Она все еще в обороне, но не ждет ошибки, чтобы ударить в ответ. Пока. — Давай попробуем еще раз? Мы так и не познакомились нормально. Я Канкуро, брат пятого Казекаге, капитан АНБУ и непревзойденный кукловод. Приятно познакомиться. — Тен-тен. Очень рада, — они оба улыбаются ее ответу, когда за спиной распахивается дверь. Она плохо знает Гаару, но способна уловить в воздухе легкий намек на самодовольство, когда двое мужчин выходят из кабинета Казекаге. А вот и победитель в перетягивании каната. Неджи смотрит на Канкуро, стоящего напротив, и кивает, а потом проходит мимо, сжимая в руке свиток с печатью Суны. Значит, ей тоже пора. Она убирает кунай, и, прежде чем последовать за капитаном, кидает взгляд на фигуру в черном. Посылает легкую улыбку и отворачивается, догоняя Неджи. Она упускает разочарование, мелькнувшее на разукрашенном лице, когда он машет ей в спину. Именно тогда они преодолевают семилетнюю пропасть незнакомства. Возможно, он решил попробовать извиниться за бестактность, или же они оба осознали бессмысленность попыток быть незнакомыми людьми, когда можно было стать друзьями. Почтительная дистанция и молчание почему-то вдруг оказались неуместны и отброшены в сторону, и сразу стала ясна нелепость предыдущей вежливости. Хотя она все еще не понимает, почему именно сегодня, уголки губ слегка приподняты, пока они с Неджи идут к воротам деревни. Осталось разве что подружиться с Гаарой — и тогда она сможет бегать голой вокруг Суны без намека на смущение. Она искренне хохочет, представляя поднимающего бровь Гаару, когда они с Канкуро и Темари пробегают голыми, точно только родившиеся младенцы, мимо открытой двери в его кабинет. Неджи недоуменно смотрит, слегка пожимая плечами, и трехдневное возвращение в Коноху начинается. * * * — Почему ты сдерживаешь себя? Улыбка, не покидавшая ее с начала вечера, мгновенно слетает с лица. Ему надо было все испортить! — Ты действительно снова решил меня спросить? Они так хорошо проводили время, гуляя и смеясь над его дурацкими шутками. Первые шаги навстречу друг другу, сделанные несколько месяцев назад, сейчас кажутся очень далекими по сравнению с близостью, возникшей между ними с тех пор. Она обнаруживает, что очень ошибалась в своих предположениях относительно него; сейчас они общаются и полагаются друг на друга с удивительной легкостью, которую Тен-тен никак не ожидала обрести с кем-то за пределами своей деревни. На самом деле, их культурные различия стали одной из самых частых и наиболее интересных тем для разговоров. И все же, он никогда не упускает возможности застать ее врасплох — и Тен-тен старается не отставать в этом. Они порой спаррингуют вместе, и это тоже что-то вроде тренировки. Но нападение во время обеда оказывается неожиданным. — Ты так и не ответила тогда, — ей интересно, осознает ли Канкуро, что спросил точно так же, как и в первый раз? — Я забыла вопрос, — отвечает Тен-тен и сверлит его взглядом, хоть и понимает, что это ребячество. Почему никакие его выходки не нервируют так, как этот вопрос? Наверное, дело в его тоне — том самом, из прошлого, когда он ничего о ней не знал. Она принимает этот вариант за правильный, запоминая. Жесткая линия рта Канкуро подсказывает, что он раздражен. — Я думал, мы уже прошли стадию, когда вместо ответов на вопросы ты начинаешь обороняться, — он опускает палочки, над раменом продолжает клубиться дымок. Рассеянная, она замечает новый порез на тыльной стороне его левой руки. В глубине сознания ее беспокоит, что она не знает, откуда он взялся. Их последняя встреча состоялась при совместной операции стран Огня и Ветра — они проникли в страну Дождя для расследования сообщения о деятельности Акацки. Ни одна из команд АНБУ не нашла убедительных доказательств, однако их полное отсутствие в сочетании с молчащими местными жителями беспокоило. Затаившиеся враги опаснее атакующих. С того момента дипломатические отношения между странами Огня и Ветра стали еще более тесными. Канкуро и Темари сделались обычной частью обстановки Конохи — хотя никто не мог назвать мужчину с разукрашенным лицом и женщину с огромным веером обычными. — Прости. Считай, инстинктивно отреагировала, — она с усилием борется со своими чувствами, которые кричат о том, что за вопросом кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Просто очередная игра. Никакой паники. Это всего лишь Канкуро! — Хотел бы я, чтобы твои инстинкты иногда молчали, — его тон раздраженный, и она вдруг начинает злиться в ответ. — Может и будут, когда ты перестанешь задавать вопросы ответы на которые и тебе и так известны. Канкуро знает, что это для нее наболевшее. По правде, они никогда не обсуждали это прямо и откровенно, но оба достаточно умны, чтобы читать между строк несказанного. — Зачем же мне спрашивать, если я знаю ответ? — Понятия не имею! Ты получаешь удовольствие, раздражая людей. Может, за этим. — Почему ты расстроилась? — Почему ты спрашиваешь о вещах, о которых я не хочу говорить? Прекрасно зная об этом, черт возьми? Во вспышке раздражения забыты и самообладание, и еда. — Ты не знаешь, что я собирался спро… — Знаю! И хочу, чтобы ты перестал на меня давить. Между нами все не так! — Кем — нами? — его очевидное замешательство немного вытесняет из голоса гнев. — Мной и Неджи. У нас с ним… — …ничего нет, — он мелочен. Она кидает на него злобный взгляд, но не прерывается: — …все прекрасно так, как есть. Я хочу, чтобы окружающие перестали мне давать рекомендации, что делать с собственными чувствами! — впервые она почти признается вслух о своей влюбленности в Неджи. Канкуро проглатывает резкий, почти готовый вырваться ответ, замечая раскрасневшиеся щеки и прерывистое дыхание. Она по-настоящему расстроилась, а, значит разговор нужно вести в другом ключе. Глубокий вздох. — Слушай, веришь или нет, но я не об этом хотел спросить. Правда, думаю, это связано, в некотором роде, но совершенно не то, что… Путанность его объяснений словно бальзам для пылающих нервов, она слабо улыбается. — Эй, остынь. А то говоришь как подросток, пытающийся пригласить кого-то на свидание. — Как мужчина, спасибо большое, — усмехается. — Я пытаюсь сказать, что мой вопрос касается только тебя, а не каких-то там «отношений», которые ты сама себе выдумала. Откровенно говоря, ответ на этот вопрос я знаю уже много лет. Небольшое чувство облегчения сопровождает недоумение. — Знаешь? Но… мы ведь почти не говорили до… — Мы виделись часто, и надо быть слепым, чтобы не заметить, какие взгляды ты на него кидаешь, — в голосе Канкуро есть что-то несоответствующее дразнящему выражению лица, но Тен-тен не замечает этого, улыбаясь в ответ. — Неужели так очевидно? — она знает ответ еще до того, как он открывает рот. — Для всех, кроме него. — Да, я так и думала. Он ужасно слеп, — они посмеиваются над ее слабой шуткой, и все возвращается на круги своя. Этот груз больше не оттягивает ее плечи. Они заканчивают обед, ждут счета, и Тен-тен понимает, что ей все еще хочется узнать его вопрос. — Если ты хотел спросить не о нем, то о чем тогда? Он оборачивается, награждая ее столь оценивающим взглядом, что она задается вопросом, не заляпала ли белую блузу. Ее посещает странное ощущение, словно он старается предугадать ее ответ, хоть еще и ничего не спросил. Канкуро неожиданно наклоняется так близко, что она чувствует его опаляющее дыхание, пока он шепчет ей на ухо. Тен-тен делает глубокие вздохи, закрывая глаза… и сердце от незнакомых ощущений. А потом осознает его слова. — Канку… Но его уже нет. На столе деньги за оплату всего обеда, а об его уходе свидетельствует только легкий пар от рамена, дымкой струящийся ему вслед. — Почему ты сдерживаешься, хотя уже достигла большего, чем когда-либо сумеет он? Тен-тен беспокоится. Из-за того, что всерьез раздумывает над этим вопросом. Из-за того, что понравилось ей ощущение его дыхания на коже. * * * — Почему ты сдерживаешься?! Она слышит крик, но не разбирает ни слова. Наверное, из-за крови, что течет из ушей (это только догадка, она не способна поднять руки и проверить). Руки ниндзя из Травы грубо сжимают шею, но это мелочь, в сравнении с болью в руках и ногах. Ладонь, пробитая кунаем, истекает кровью, на ноге — огромная рана. Перерезанные подколенные сухожилия отдаются болью, рука пригвождена к дереву, а давление на шею увеличивается. До крика Канкуро в мире есть, кажется, только одно — оглушительное биение собственного сердца. — Тен-тен-чан! — Тен-тен! Кажется, кто-то еще заметил ее положение. Она почему-то чувствует смущение, как если бы ее застукали в компрометирующем положении с парнем. В общественном месте, к тому же. Маленькая часть ее напоминает, что она никогда не веселится во время битвы, а значит — все действительно плохо. — Я буду наслаждаться, наблюдая, как твое миленькое личико становится фиолетовым. Как раз под цвет макияжа твоего дружка. Что? Дружка? Откуда у меня… не помню… И вдруг осознает — это неправда, просто душащий ее противник издевается над ее смертью. В ее вселенную снова врывается крик. — Почему ты сдерживаешься? Сражайся с ним, Тен-тен! — он справа, одновременно борется с двумя ниндзя из Травы с помощью Куроари, и защищает не способного сражаться, но живого Шикамару. За его спиной она может видеть Неджи, атакующего сразу четырех врагов стилем мягкого кулака и катаной. Ино и Темари не видно, но Тен-тен предполагает, что они пробиваются к остальным, отделенные ранее засадой. Они все слишком далеко или заняты — она умрет раньше, чем придет помощь. На горле сильнее сжимаются руки. Иронично все же принимать смерть от первого оружия, которым она мастерски овладела. — Я тебе никогда не прощу, если ты умрешь сейчас! Ты сдохнешь трусихой и лгуньей! Медленно закрывающиеся глаза снова распахиваются. В венах сметающей все на своем пути волной проносится ярость — она не может стерпеть такие оскорбления. Только не от друзей. — Я тебя убью! — обращается ли она к ухмыляющемуся перед ней ниндзя или к тому, кто продолжает свою битву — Тен-тен не знает. В конце концов, это не так уж важно. Секунда пугающей тишины — она вырывает кунай из раненой ладони здоровой рукой и погружает его в живот противника. Его глаза расширяются, мозг явно не успевает обработать информацию, потому что он даже не кричит, когда Тен-тен вскрывает его точно добычу на охоте — от пупка до шеи. Она отвлекается на мгновение, чтобы вытереть кровь с глаз, а потом метает кунай прямо в горло противника Ино с хирургической точностью, которая сделала ее знаменитой. Подрезанные сухожилия мешают, но Тен-тен поднимается и здоровой рукой разворачивает свиток. Она пускает чакру в левую руку, раскрывает свиток, и все оставшиеся вражеские ниндзя падают на землю — распотрошенные, безголовые, растерзанные на куски. На все уходит примерно тридцать секунд. Остальные ошеломленно смотрят друг на друга, кажется, не до конца понимая, что случилось. Все внимание обращается к Тен-тен, но ее взгляд прикован только к Канкуро. Она шагает вперед, молча кривясь от боли, волоча одну ногу за собой. Взгляда достаточно, чтобы никто и не пытался помочь. Спустя минуту — хотя ей кажется, что прошло добрых десять, — Тен-тен оказывается рядом с ним. В глазах Канкуро плещутся неуверенность и гордость одновременно; он молчит и не пытается к ней прикоснуться. — Никогда. Не называй. Меня. Так, — она протыкает его плечо сенбоном и валится, теряя сознание, ему под ноги. Остальные сразу приходят в себя, точно отходя от эффекта гендзюцу. Тен-тен изучают пронзительные белые глаза: белый жилет, пропитанный кровью, разорванный материал черных штанов АНБУ демонстрирует глубокие раны, а через дыру в ладони можно рассмотреть траву. Солнце искрится в каплях крови на складках одежды. Неджи делает шаг вперед, но его опережает Канкуро: поднимает ее и бережно, чтобы не потревожить раны, прижимает к себе. Он направляется к замершей от шока Ино, затылком чувствуя преследующий его взгляд. Неджи еще использует бьякуган — а значит, уже узнал правду. Ино стряхивает с себя оцепенение, когда Канкуро мягко опускает Тен-тен на землю. Руки светятся зеленой чакрой, и она опускается на колени. Раны тяжелые, сложные, с такими, по идее, даже стоять нельзя. Она вся в крови, которая до сих пор течет. Ино качает головой. — Когда ты стала так опасна, Тен-тен? — в голосе благоговение, слегка приправленное страхом. — Когда получила звание Оружейного Мастера, — по Ино было заметно, что она не ждала ответа, и уж тем более не от Канкуро. — Она Мастер уже два года, с тех пор как стала джонином, — голос Шикамару твердый, хотя сквозь пальцы, прижатые к боку, сочится кровь. Ино кивает на рану, молча предлагая лечение, но он качает головой и кивает на Тен-тен: ей помощь нужнее. — Да, — односложный ответ заметно тревожит остальных. — Ты что-то недоговариваешь, Канкуро, — легкое напряжение в голосе Неджи не остается незамеченным. — Никогда не видел ее такой в битве, — он опускает глаза, как будто… стыдится. По его тону всем становится понятно, что он никогда не думал, что что-то мог в ней проглядеть. — Твои глаза многое упускают, — отзывается Канкуро, просто констатируя факт, не пытаясь его задеть. Он не отрывает взгляда от женщины у своих ног. Атмосфера искрит напряжением, и он добавляет, пытаясь смягчить молчание: — Владение оружием — тонкое искусство, но тот, кто им владеет, не может убивать с изяществом или нежностью. Нельзя убить человека оружием, не запачкавшись кровью. Оружейный Мастер убивает быстро, грязно и жестоко. Красоты здесь ждать бессмысленно, — последнее предложение явно направлено в сторону Неджи. — Отличная речь, но ты до сих пор ничего не рассказал нам, — бледные костяшки на руках капитана становятся еще белее, когда он сжимает кулаки, готовый взорваться. Молчание кукловода и его внимание к Тен-тен действуют точно подпитка для злости. — Откуда у нее вдруг взялось столько чакры, хотя она почти кончилась? Отвечай, Канкуро! — Я уже, Хьюга! Она Оружейный Мастер, как до тебя не доходит? Драка между двумя союзниками кажется неизбежной — Темари и Шикамару напряжены, готовы вмешаться в любой момент. — О чем ты говоришь? Скажи прямо! — У тебя есть титул Мастера Мягкого Кулака? Я спрашиваю не о том, владеешь ли ты им, потому что уже вижу, что ты уже открыл рот, чтобы ответить положительно. — Неджи не отвечает, но глаза его вспыхивают злостью. — Ты, вероятно, освоил стиль, но не получил звание от тех, кто тоже его использует. А Тен-тен получила, уже два года назад. Расскажи, ты когда-нибудь встречал другого Оружейного Мастера? — Нет, — голос Темари напоминает, что их слушают, что они здесь не вдвоем. Судя по взгляду, Неджи не уверен — рад он ее вмешательству или нет. А Канкуро заметно расслабляется от голоса сестры. — Нет, не встречали. Потому что их не существует. Она получила свой титул от Каге сразу после экзамена на джонина. Никто из них не знал специалиста в оружии достаточно талантливого, чтобы бросить ей вызов. И до сих пор не знают. — Значит, в один прекрасный день ее титул могут оспорить, если Каге посчитают, что кто-то способен на это? — никто не осознает, что Ино закончила лечить Тен-тен, пока та не начинает говорить. Она махает рукой Шикамару, подзывая его. Тен-тен уже не истекает кровью, направленные на нее глаза Канкуро полны облегчения. — Откуда ты все это знаешь? — спрашивает Неджи уже без злости, но глуховато, что могут заметить лишь те, кто хорошо его знают. Он получает в ответ усмешку. — Забыл? Мой младший брат — Казекаге. И иногда любит посплетничать, — они отзываются смешками и недоверчивым фырканьем, и ситуация перестает быть такой напряженной. Они только сейчас окончательно осознают, что стоят посреди поля боя в компании пятнадцати растерзанных трупов, и поэтому начинают собирать оружие и готовиться к возвращению в Коноху, представляя в красках лицо Хокаге, когда он узнает о неожиданном нападении шиноби из Травы. Неджи делает шаг к Тен-тен, но его задевает плечом Канкуро, который снова с нежностью подхватывает ее на руки. Прежде чем уйти, он оборачивается к Неджи. — А еще она сама мне рассказала. И, думаю, ты знаешь, почему не рассказала тебе. Неджи не пытается уточнить, о чем идет речь или кто такая «она». Не дожидаясь ответа, Канкуро с женщиной на руках прыгает на ближайшую ветку. — Думаю, да, — слова Неджи уходят в никуда — их уже некому слушать. И он тоже забирается на дерево, догоняя команду. Поравнявшись с кукольником, он кое-что замечает. — Ты будешь что-то делать с этим сенбоном? Ответом ему служат взгляд на торчащее из плеча оружие и улыбка. * * * — Почему ты сдерживалась? На минуту она решает, что застряла в чем-то вроде чистилища, где ей раз за разом задают вопросы, на которые не хочется отвечать. Тен-тен довольно быстро осознает, что вопрос задан не Канкуро. Она медленно открывает глаза, обнаруживая себя в белой комнате с белым полом, на кровати с белыми простынями, а на нее направлена пара белых глаз. Больница. Неджи. — Неджи? Что я тут делаю? — последнее, что она помнит — собственную праведную злость, а потом… Ох, черт. Память подтверждает худшее — у нее больше нет секрета, который она хранила два года. В голове сам по себе начинает формироваться план уклонения от разговора. Он не знает, что я уже все вспомнила. — Ты была серьезно ранена. Ино сказала, осложнений или длительных последствий не будет, если дать повреждениям зажить естественным путем, — в его словах слышится замешательство. — Речь идет о поперечных связках запястья и подколенных сухожилиях. Она невольно кидает взгляд на раны, и Неджи утверждается в мысли, что она все помнит. — Чтобы восстановить руку, нужны будут дополнительные тренировки. Поможешь с этим, когда меня выпустят? Неджи молчит — это непривычно, странно, и Тен-тен боится того, что может быть сказано дальше. — Почему ты сдерживалась? — спрашивает он едва слышно. — Столько времени? Вот тебе и план уклонения от разговора. Она вспоминает оскорбления Канкуро, и, хотя они преследовали благую цель, их тяжесть опускается на плечи Тен-тен. Дальше так продолжаться не может. — Я не хотела, чтобы ты знал. — Почему? — он уязвлен и не принимает это в качестве ответа. — Потому что… да не знаю я! — этот разговор больше похож на кошмар, и Тен-тен отчаянно хочет его избежать. — Тен-тен, — одно лишь ее имя, но в нем мягкий приказ. А она никогда не умела их игнорировать. — Просто я не хотела, чтобы все изменилось! — первые слова даются тяжело, но потом ее словно прорывает. — Кровь стала бы моей второй кожей. Ты восхищаешься изящностью и грацией, тогда как я — затупленное оружие, — голос Тен-тен дрожит так, что Неджи почти просит повторить. — Я боялась признаться, что я сильная, что больше не нуждаюсь в тебе. Потому что тогда бы ты ушел. Вот она, прямо здесь — ее любовь, обнаженная перед ним, так долго ожидающая взаимности. Тен-тен видит, как он читает между строк несказанные слова, лежащие в основе обмана. Я тебя люблю. Я лгала, потому что я люблю тебя. — Я знал, — глаза Тен-тен, мокрые от слез, расширяются. — Не всегда это понимал, но, кажется, догадывался. — А теперь знаешь наверняка, — она удивляется тому, что еще способна говорить. — Тен-тен… я… я не… — Я знаю, что нет. Во всяком случае, не так, как я того хочу. Знаю из каждого твоего слова, взгляда и прикосновения за много лет. Хотя услышать, конечно, лучше. Вот и все, между ними больше нет места надеждам. Конец, от которого она так бежала, но который тайно ожидала. Острая рана на сердце со временем заживет. — Тренировки начнем через пять дней, когда тебя отпустят из больницы, — самые близкие к извинениям слова, что она может получить. — Ино рекомендовала заниматься не в полную силу, чтобы не потревожить восстанавливающиеся сухожилия. Он готов продолжать их сотрудничество, пусть и в абсолютно другом ключе, чем раньше. И этого хватает, чтобы Тен-тен ощутила себя немного лучше. — Хорошо. Он улыбается в ответ так, как может улыбаться только Неджи Хьюга, и идет к двери. Тен-тен хочется проверить кое-что еще. — Только не ной, когда я начну надирать тебе задницу. — Буду готов, — прощальный взгляд, и дверь закрывается. Думаю, все будет хорошо. Вряд ли она сумеет скрепить осколки обратно как были, они будут прилегать неровно, мешаться… но течение времени сгладит края, принесет облегчение. Но для начала ей нужно отскрести сердце с пола. * * * — Почему т… — Я тебя убью, если ты закончишь это предложение. Тен-тен точно знает кто это, несмотря на оглушительную музыку и громкую болтовню вокруг. И знала бы даже без исключительного слуха — знакомую чакру она почувствовала еще до того, как он зашел в бар. А я думала, когда же ты появишься. — Ты ведь не знаешь, что я собирался спросить, — протестует он слегка жалобно, что забавляет. — Может, это было: «Почему такая красивая девушка сидит здесь одна?» — Зато я знаю тебя, так что… — Тен-тен поворачивается, и замирает, глядя Канкуро в глаза. Наверное, Канкуро в глаза, потому что она не уверена, кто перед ней. Взъерошенные темно-коричневые волосы невольно напоминают о Кибе. Загар, точно въевшийся от постоянного солнца. Стандартная форма джонина, только без жилета. Тен-тен уже почти готова признать, что у нее слуховые галлюцинации и извиниться перед незнакомцем, когда он ухмыляется ее ошеломлению, и она сразу узнает его. Как если бы ей нужны были дополнительные доказательства, он хватает ее за руку, начиная трясти: — Привет, я Канкуро, брат пятого Казекаге, капитан АНБУ и непревзойденный кукловод. Приятно познакомиться. — Тен-тен. Очень рада, — вежливой формальной улыбки хватает на пять секунд, а потом она смеется, похлопывая приглашающим жестом по соседнему стулу. — Ого, ты выглядишь… по-другому. — Это ты обычно говоришь парням в барах? Да, думаю, ты у них страшно популярна, — он явно наслаждается ее реакцией, но будь она проклята, если упустит возможность смотреть на него без раскраски и привычных черных одежд. Он на секунду отворачивается, чтобы заказать выпить, и Тен-тен берет себя в руки, стараясь не походить на охотницу за мужиками. — Мне принимать это за одобрение? — Ты… симпатичный. Очень остроумный ответ. У него достаточно наглости, чтобы сделать почти оскорбленный вид. — Да брось, ты знаешь, что я имела ввиду. Просто никогда не думала, как ты будешь выглядеть без шапки и краски. Что за повод? Канкуро наконец-то дарит ей улыбку, а не ухмылку — настоящую. И знает, что впечатлил ее. — О, мою подругу неделю назад выписали из больницы после серьезной травмы. Ее Каге хочет, чтобы она начала с миссий попроще, а не ныряла с головой в самые опасные, как делает обычно. Так что ее отправили на дипломатический обмен в Суну, и я пришел с ней встретиться. Не видела ее тут? — Возможно. Как она выглядит? Он умело обошел стороной момент, когда ей пришлось бы вспомнить о том, кого здесь нет. Последние две недели Тен-тен провела слишком много времени, собирая свое сердце. Она заслуживает отдыха… и немного внимания. — Каштановые волосы, обычно она связывает их в пучки, хотя мне больше нравится, когда они распущены. Шоколадного оттенка глаза с вечным вызовом. Среднего роста, считает себя худой, но тело у нее — ух! — не поверишь, дух захватывает. Канкуро улыбается, скользя взглядом по каждой описанной детали. И смотрит ей в глаза — она слегка ошеломлена. — Ты узнаешь ее, если увидишь. Она не такая, как все. Тен-тен делает вздох, с трудом вспомнив, как это. Она невольно затаила дыхание, пока он раздевал ее глазами. Игривый флирт не нов в их отношениях, но никогда Канкуро не делал это так откровенно, так смело. Как будто… по-настоящему. Нет! Даже не думай. Ты не можешь с головой нырнуть во что-то подобное. Помни, это просто Канкуро и его игры! — Хорошо, я буду внимательно смотреть и обязательно позову тебя, если ее увижу, — отзывается Тен-тен, надеясь, что эффект от его слов незаметен. — Буду весьма признателен, — он принимает напиток от бармена и делает длинный глоток. Дабы убедиться, что дальнейший разговор не будет столь смущающим, она возвращается к первоначальному вопросу. — А если серьезно, почему в таком виде? Не то чтобы мне не нравился сюрприз, но все же. — Чтобы спокойно гулять по Суне — люди часто заговаривают, узнавая во мне брата Казекаге. Ну и чтобы увидеть твое лицо, конечно. Тен-тен улыбается. Это уже больше похоже на знакомого Канкуро и его чувство юмора, с которым она примирилась почти год назад. Они проводят время бездельничая, болтая и шутя, и Тен-тен в какой-то момент ощущает дикую благодарность Наруто, что он отправил ее на эту дипломатическую миссию, а не сопровождающим в Страну Чая, куда она изначально просилась. Снаружи темная и холодная ночь — это Тен-тен узнает, когда он расплачивается за напитки, — «Тен-тен, я настаиваю», — они выходят на улицу и медленным шагом идут к резиденции Казекаге. Гаара переселил послов из других деревень в то же здание, где жили его брат и сестра — когда Тен-тен подружилась с Канкуро, она оказалась этому рада. «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе», — кажется, именно это обоснование заставило совет старейшин дать положительный ответ. Она наклоняет голову Канкуро на плечо, наслаждаясь теплотой руки, устроившейся на ее талии, когда он резко разбивает умиротворенность всего вечера. — Как дела у вас с Неджи? — В порядке, — но резко напрягшийся позвоночник говорит об обратном. Надеясь предотвратить дальнейшие вопросы, Тен-тен добавляет: — Ему было неприятно по понятным причинам, но мы работаем над этим, и все стало почти как раньше. За исключением того, что в спаррингах теперь чаще побеждаю я. Канкуро в ответ посмеивается, и она начинает думать, что сработало — полуправде удалось скрыть самые болезненные и нелицеприятные места. Но он не может не знать, что она скрывает что-то. И умеет быть беспощадным, когда хочет. — Все возвращается на круги своя, а? — В некоторой степени, надеюсь. — Пожалуйста, перестань! — Ты врешь, Тен-тен. — Следи за словами, Канкуро, — злоба в ее голосе его не останавливает. — Не буду, пока не услышу правды. Ты снова сбегаешь. Снова трушу, ты имеешь ввиду, да? Она слышит скрытый выпад, который отбрасывает ее в то время, когда он впервые ее оскорбил. И наполняется гневом. — Значит, хочешь узнать правду? — они останавливаются у самых дверей резиденции, глядя друг другу в глаза — напряженные, точно готовые к битве. Глаза Тен-тен пылают, челюсть Канкуро сжата. — Всегда. — Ладно, — она вздыхает и дает свободу эмоциям: — Это невыносимо! Каждый день я завоевываю все больше и больше его уважения, но знаю, что у меня никогда не будет шанса быть вместе с ним. Он никогда не мог, и не сможет почувствовать ко мне то, что чувствую я к нему! А значит — вся моя ложь, обман… трусость… — Ты никогда не была трусливой! — Канкуро готов отступить, пытаясь остановить волну льющейся из нее ненависти к себе. — …были напрасны! Вместо того чтобы прятаться за желаемое, но недоступное, мне надо было работать над своими силами и техниками, и никогда не оказываться в ситуации вроде той засады. Потому что, как оказалось, ему наплевать — слабая я или сильная, — ведь я никакая ему не нужна! — слезы бегут по щекам, и даже гневу не под силу их остановить. — Вот! Вот твоя правда! Доволен? Канкуро смотрит на нее: на лице, таком знакомом и незнакомом одновременно, напряжение. Когда Тен-тен уже почти готова развернуться и уйти, он отвечает: — Нет. — Почему же нет, черт тебя побери? — несерьезность его тона выводит ее из себя еще сильнее. Ей кажется, что она буквально вывернула себя перед ним наизнанку на этом песке, а он просто продолжает стоять! Ответ так тих, что ветер сразу подхватывает и уносит слова. — Почему ты сдерживаешься? Этот вопрос прямо-таки бьет ее, точно камень — стекло, Тен-тен бросается на него, желая причинить боль, чтобы он чувствовал себя так же, как она. Канкуро уворачивается от ударов, блокирует пинки и даже пытается успокаивать ее. Но слова — точно горючее для злости, и Канкуро приходится перейти в наступление. Ему везет, она открывается — спокойной Тен-тен никогда бы не допустила этой ошибки. Он хватает ее за запястья, прижимая их к стене, и наваливается сверху всем весом. Его лицо слишком близко — на расстоянии дыхания. Перестановка сил ненадолго притупляет ярость Тен-тен, и Канкуро не упускает шанса. — Я сказал это не тебе! — непонимание в ее глазах дает еще больше времени, но Канкуро решает, что объяснить действиями будет проще. И приникает в сильном и напористом поцелуе. Слезы Тен-тен останавливаются, когда она пытается осознать происходящее. Канкуро целует меня? Ох, блять, Канкуро целует меня! Но, прежде чем она успевает решить, нравится ей это или нет, он отстраняется, нежно прикасаясь к ее лбу своим. — Канкуро… — Я сказал это себе, — на ее лице начинает медленно проступать понимание, и он спешит объяснить раньше, чем она успеет сделать свои выводы: — Трусом был я. Последние несколько лет… но осознал только сейчас. — То есть, все это время… ты правда… Тен-тен не отталкивает его, и Канкуро воспринимает это как знак продолжать. — Да, правда. С тех пор, как был твой экзамен на джонина, о котором рассказал мне Гаара. — Так вот почему ты начал ко мне приставать. Всегда было интересно. Назревает неизбежный вопрос, но ни один из них не способен что-то сказать. Тен-тен призрачным теплом на щеке касаются воспоминания, и она думает об изменениях в своей жизни за последний год. Наконец, когда они оба достаточно отдышались, она принимает решение. Возможно, самое пугающее в своей жизни. Тен-тен готова воспользоваться шансом. — Канкуро? — Да? — Думаю, нам надо перебраться в твою комнату. Люди будут пялиться. Секунду она видит недоверие во взгляде и широкую улыбку, а потом он уже несется по лестнице вверх с нечеловеческой скоростью, таща ее перекинутой через плечо. Канкуро отпускает Тен-тен только когда открывает дверь — да и то на долю секунды, чтобы щелкнуть замком. Она впечатлена обстановкой — круглые окна, темные ткани, несколько ярких картин на стене, но на осмотр у нее всего секунда, потому что они сразу кидаются навстречу и падают на кровать. Они изучают друг друга несколько минут, когда Тен-тен отрывается и с веселым блеском в глазах говорит: — Знаешь, я могла бы подняться и сама. — Так было быстрее. И потом, я мог полапать тебя за задницу, — Канкуро ухмыляется, но это не способно скрыть выражения счастья на его лице. От этого выражения туманные, мало сформированные чувства вдруг становятся кристально ясными. Тен-тен позволяет себе вспомнить, что сердце недавно было разбито, что Канкуро — один из ближайших ее друзей, и что все обязательно изменится, если они продолжат. Канкуро талантливый шиноби и никогда не упускает деталей: он замечает изменения, и начинает подниматься, только вот счастье уже сменилось пустотой. Но Тен-тен хватает его за руки, не позволяя — нет уж, у них не будет этого разговора, а у него — выражения лица, как будто он наказан. — Канкуро, — он реагирует, поднимая взгляд. — Я… ты знаешь обо всем случившемся, и я не хочу, чтобы ты считал, что здесь нет никаких сложностей. Прекрати! — он тут же останавливает свою попытку вырваться. — Ты вдохновляешь меня, даешь стимул перестать держаться за удобное и привычное, но… — Я не он. В голосе покорность. По выражению его лица Тен-тен догадывается — он считает, что сейчас она встанет и уйдет. — Знаю, что нет. И не хочу, чтобы был им! Я действительно его пока не… — Да, знаю, изви… — …но разлюблю, потому что хочу этого. Потому что это правильно, хоть и непривычно. Потому что, кажется, все это время я влюблялась в тебя. — А новая Тен-тен добивается всего, чего хочет, так? Канкуро все еще не убежден. — Ты уверена? Потому что после этого я вряд ли смогу больше притворяться. — Уверена. А теперь заткнись и поцелуй ме… Он выполняет команду до того как она успевает договорить. Поцелуй так долог, словно они находят в себе умение дышать под водой. Ей хочется большего; она отстраняется, стягивая с него рубашку. И замирает. Если задуматься, я много чего о нем не знаю. У него пресс кубиками и мускулы, как и у всех шиноби, но он больше полагается на силу, чем на скорость, поэтому сложен намного лучше. Руки — сплошные мышцы, благодаря многолетней работе с тяжелым деревянным оружием. Тен-тен поднимает глаза и ухмыляется, поняв, что загара на теле нет, в отличие от лица. — Думала, уж тебе преимущества солнцезащитного крема должны быть известны лучше других. Почему ты не мажешь им лицо? — В детстве меня бы задразнили другие дети, не будь я загорелым, — кажется, ее реакция радует Канкуро даже больше чем та, в баре. Он ухмыляется в ответ. — Давай сравним. Рубашка стянута через голову в мгновение ока. Тен-тен радуется, что маленькой груди не всегда нужен бюстгальтер. — М-м… твое мне нравится больше. Тен-тен смеется и краснеет одновременно. — Мое что, Канкуро? — Все. Он проводит дорожку поцелуев от губ до груди. Тен-тен задыхается в ответ, задаваясь вопросом, почему никогда не понимала, как чувствительна ее грудь. Канкуро медленно стягивает с нее штаны, и тело невольно приподнимается, позволяя снять их вместе с нижним бельем. Канкуро отстраняется, глядя на ее обнаженную кожу. Неестественное молчание Тен-тен сразу воспринимает на счет бесчисленных шрамов, покрывающих тело. — Они не слишком красивы, но зачем так пялиться? — она безуспешно старается скрыть нервозность усмешкой. Тен-тен знает, что ей далеко до миловидности Ино, соблазнительности Хинаты, гибкости Сакуры, и что ее боевой стиль так или иначе приводит к огромному числу шрамов, но лишь сейчас она настолько остро чувствует разницу. Что, если теперь он считает меня отвратительной? Прыгнула с первым попавшимся парнем в постель, называется! Паника растет в животе, и Тен-тен страшно хочется спрятаться от немигающего взгляда Канкуро. Она слабо шевелится, желая подняться, но его руки не позволяют, толкая обратно на постель. — О, нет. Ты будешь лежать, и дашь мне как можно крепче закрепить это в памяти, — ее глаза расширяются от безумно соблазнительного тона; он и до этого был соблазнительным, но сейчас... — Боже, Тен-тен, я знал, что у тебя прекрасное тело, но чтобы такое… Вряд ли я еще позволю тебе носить одежду. Она ощущает одновременно сильное облегчение и досаду на собственную глупость — за мысль, что его может удержать что-то столь поверхностное, как привлекательный внешний вид. — Если только ты и сам будешь ходить без нее. В глазах Канкуро пылающая неистовость. — По рукам. Он возится со своими штанами, и Тен-тен решает взять миссию по снятию его нижнего белья на себя. Они стонут, целуются, изучают друг друга и умудряются перекидываться фразами. — Всегда считала, что ты предпочитаешь боксеры. — Не, боксеры прилегают куда плотнее, чем я предпочитаю, — он умудряется привычно шутить, даже когда Тен-тен царапает его спину ногтями. — Примерно так? Он закрывает глаза и выдыхает громкий стон ей в шею, ощущая движение руки Тен-тен по всей длине члена, что почти слишком для него. — Ты изучила это в какой-то книге по соблазнению или вроде того? Можешь убить меня хоть прямо сейчас, я сдамся без боя. — Нахваталась в разных местах. Они оба не девственники, и оба это знают, хоть никогда не обсуждали. Ведь они шиноби. В их профессии властвуют насилие и жестокость, а людях, служащих в АНБУ не может быть ничего невинного, хотят они того или нет. И оба рады тому, что не нужно сдерживаться. — Ну что ж, не могу отдать тебе все веселье, — он возвращает услугу, и Тен-тен сбивается, прекращая движения своих пальцев. Любая нервозность давно растаяла под обжигающим огнем где-то в животе, и она отдается во власть чувств, накрывающих ее волнами. Очевидно — руки Канкуро умеют талантливо управляться не только с куклами. Пальцы неожиданно сменяются губами, и она выгибается, дергаясь на кровати от ощущений. — Канкуро! Он сжимает ее бедра, показывая, что оценил реакцию. Минутой спустя к языку присоединяются пальцы, и Тен-тен знает, что обречена. Огонь внутри сворачивается так туго, что его больше невозможно удерживать. — Я… Она не заканчивает мысль, нервы взрываются, и разум на несколько мгновений пустеет. Бедра сжимает спазм, мышцы напрягаются, и Тен-тен способна сосредоточиться лишь на волнах удовольствия, разливающихся по венам. Она медленно приходит в себя от оргазма и обнаруживает его, лежащего рядом и ухмыляющегося — хоть зарисовывай для учебника в качестве примера мужского самолюбования. — Думаю, спрашивать, было ли тебе хорошо, необязательно. Смешок прерывается, когда Тен-тен рычит, оседлывая его, и страстно целует. Он ощущает, как она прижимается к каменной эрекции, готовая сесть сверху — что на секунду заставляет его замереть. — Ты уверена? — задыхаясь, спрашивает Канкуро в последний раз. Вместо ответа она опускается на его член. Они оба вздрагивают, выдыхая и пытаясь привыкнуть к ощущению тесной близости. За весь свой опыт Тен-тен никогда не ощущала кого-то так сильно, а себя — столь наполнено. — Ах… ты… — Да, ты тоже. Они больше ничего не говорят, спеша подобрать идеальный ритм. И находят. Тен-тен толкается бедрами, прижимая его к матрасу с каждым толчком, а он направляет ее, отчего голова сладко кружится. Комнату наполняют стоны и вздохи, когда они стремятся соединиться сильнее и ближе. Канкуро ощущает, как сильно дрожат ее ноги, сжимается влагалище вокруг его члена, и резко меняет позу, подминая Тен-тен под себя и толкаясь в нее как можно глубже. Она кричит его имя, пока он слабо шепчет в ответ ее, прижимаясь к шее. Тен-тен узнает ощущение теплоты в нижней части живота, пока спазмы медленно спадают, и улыбается в волосы, что щекочут щеку. — Ты, хитрый ублюдок, я хотела сверху. Канкуро поднимает голову и улыбается ее самому раздраженному взгляду, который она способна выдать в данный момент. — Думаю, ты можешь попробовать еще раз. Она так и делает. Спустя несколько часов Тен-тен лежит на теплой груди — вымотанная до предела и не способная перестать улыбаться. Так вот о чем говорят другие девушки. Размеренное дыхание Канкуро успокаивает, а рука обвившая талию — усыпляет. Находясь где-то на грани между сном и явью, она не может не задуматься о том, что ждет их в будущем. Они не идеально подходят друг другу, и не скоро начнут. Ей еще предстоит бороться с бледными глазами, а Канкуро — с ней самой. И ему предстоит увидеть не лучшую часть ее души. Но она уверена, что они смогут заставить это — что бы то ни было — работать. Они еще лишь учатся не отвергать друг друга, но Тен-тен осознает, что ради счастья светлых часов готова бороться с темными. Хватит унизительных игр в ее жизни.