Не(люди)мые

— Просто прицелься получше, — шепот Анны прозвучал прямо около уха.       Шарлотта морщится. Она до сих пор не привыкла к такой физической близости. — Я сама знаю, прекрати. — Шарлотта крепко сжимает пистолет.       На миг вместо мишени видится лицо Анны. У Шарлотты проходит дрожь по всему телу, и пять пуль летят вперед, словно бы способные сбросить наваждение.       На мишени Анна смеется. Рядом с Шарлоттой Анна заматерилась. — Серьезно? Это не такое большое расстояние, чтобы ты промахивалась! — Анна взмахнула руками. Шарлотта молча стягивает наушники, наблюдая, как мишень приближается.       Иногда Шарлотте интересно, как Анна еще умудряется слышать, как она не валяется на полу от боли в ушах, учитывая то, что наушники только на одной из них. Идиотка самоуверенная, неужели не могла и себе взять? — Ну и? Где мои заветные попадания в яблочко?       Шарлотта не отвечает, просто снимает наушники, забирает мишень, сдает пистолет и выходит из бойцовского клуба дяди. Разговаривать с этой зудящей осой сейчас не хочется. И без того вечер насмарку.       Домой они идут в тишине, и иногда Шарлотте кажется, что по улице идет только она сама.       Вокруг маячат разноцветные витрины, и Шер хочется не сдержаться и пробить одну из них. Сегодня, 25 сентября, очередной парень Анны оказался мудаком. Шарлотта пришла разбираться сама, оставив Анну в плачевном состоянии, парень спокойные угрозы убеждения понял, про дядю с оружейным клубом знал и успокоился, но кое-что Шарлотту продолжало беспокоить. Это был не первый раз. Да и вряд ли последний.       С тех пор, как Анна показалась на пороге ее комнаты, приехав из Англии и прихватив ужасный акцент, жизнь Шарлотты начала меняться со скоростью раскрученного волчка. Волосы Анны тоже были выкрашены в светлый, но каждый день грозилась перекраситься, но почему-то никогда этого не делала. Анна была вспыльчивой и невыносимой, особенно по утрам. Она умела подкрадываться в самые неожиданные моменты и доводить до белой горячки, фантастически общалась с собаками и каталась каждый вечер на роликах. Им было абсолютно не о чем говорить, но они оставались вместе жить в квартире, подаренной в свое время дядей, потому что так было уже привычно. Все было на двоих: одежда, еда, комнаты, знакомые, чуть ли не жизнь. Эта самая дележка жизни на двоих подчас выматывала хуже нелегальных 14-часовых смен в магазине, которые Шарлотта была вынуждена в свое время брать, чтобы прокормить Анну, пока та болела. Ну как болела. Иногда это были действительно болезни, а иногда её словно бы выключало: Анна лежала целыми днями с открытыми глазами и не принимала участия в течении жизни. Шарлотта скрипит зубами и достает пачку сигарет. Слишком много Анны, теперь даже в ее мыслях. Неужели она не может подумать о том, как плохо сейчас ей самой, а не Анне Хэмфрид? Кстати, раньше у нее тоже была фамилия Денуар, но из-за тяжелых вечных переездов она ее сменила. Блять. Опять. Шарлотта резко останавливается, все еще игнорируя факт присутствия Анны рядом, и достает ключи. Добраться до комнаты, все время размышляя об Анне и её странностях — верх идиотизма и отсутствия заботы о своих проблемах. Уже приставляя ключ к двери, она вдруг убирает его и касается ручки. Просто предчувствие, верно? Но предчувствия нужно проверять. Шарлотта тянет дверь на себя, и та открывается, словно бы девушки никогда её и не закрывали, да и вообще ей замочная скважина нужна как новорожденному планшет. — Анна, я только хотел поговорить…! Шарлотта резко захлопывает дверь вновь, желая, чтобы этому придурку попало, но, к искреннему сожалению, она всего лишь изолирует себя и сестру от него. Временно. — Сделай так, чтобы он исчез. — Когда Шарлотта переходит на еще более размеренный тон, становилось понятно, что если её не послушать, исчезнут все. *** Что хуже: быть без чувств или с их избытком? Плакать или бить? Умиляться или гордиться? Радоваться или таять? Умереть от старости или умереть от оргазма в молодом возрасте? Шипеть или визжать? У Анны остановки в игре нет. Не су-щест-ву-ет. Зачем, если примеров может быть еще куча, пока сестра топает впереди и разве что не выдыхает обиженный паровозный углерод? Нервничать или злиться? Бояться или разрушать? Спасать или дарить? Остановки в игре нет, но рано или поздно все надоедает, поэтому надо придумывать что-то другое. Придумывать обидно. Ну как, придумывать обидно было именно сейчас, когда есть с кем поговорить, но никто не хочет слушать. Когда несколько часов назад ты бросила парня после замахнувшейся руки, твоя сестра решила твои проблемы и думает, что ты в помощи абсолютно не нуждаешься? Анна прикусила губу. Куда ни плюнь, как говорится (интересно, кто только придумал это дебильное выражение?), везде уроды. Анна попыталась вспомнить хоть кого-то, с кем она попрощалась до роковой фразы или поступка. — Ты не будешь общаться с парнями, я ревную. — Анна посылает нахуй. — Ты не будешь краситься сейчас, ты только для меня так делай. — Анна выгибает бровь и показывает средний палец. — Почему ты просишь моего участия в быту? — Анна съезжает и возвращается к сестре. — Приляг и отдохни, я подожду, а потом все же потрахаемся. — Анна не верит этой жестокости и животной тупости. — Да успокойся, блять, и заткни свой рот чем-то полезным! — Анна плачет. Удар. — Анна от удивления почти ничего не чувствует. Удар и удушение. — Анна еле восстанавливает дыхания и уползает. Удар. — Анна дает сдачи, выталкивает, пользуясь перцовым баллончиком и захлопывает дверь. — Ты сама провоцировала своих бывших, меня не провоцируй, я не буду себя так вести! — Анна шлет нахуй, а потом одна долго ревет и считает себя виноватой. Удар. — Анна дает сдачи и за это оказывается в больнице со сломанной рукой. Ну, хоть последнее воспоминание было кратким и прерванным. Анне стало холодно, она застегнула джинсовку на все пуговицы и посмотрела на Шарлотту. Каким образом та умудряется сохранить спокойствие, когда застает Анну в слезах от триггеров, оставалось непонятным. Но она, как идеальный робот-полицейский, все разруливает так, что очередной выблядок из их жизни ушел. Ушел ведь, да? Когда у двери она увидела его в первый раз, ей захотелось кричать. И кажется, сестра только сейчас догадывается, как ей херово и захлопывает дверь. — Сделай так, чтобы он исчез. А, нет, не догадывается, ребят, расходимся. Шарлотта просто устала. Анна кивает и собирает распущенные волосы в пучок. Кстати говоря, интересно, почему они у нее распущены, как у Шер? Должно быть, потеряла где-то резинку. — Уважаемый Клод, Вы хотели только поговорить? — у Анны яркий, острый взгляд даже сейчас. Она пытается верить в свои силы. Шарлотта в нее верила, Шарлотта стояла рядом, сейчас точно все будет хорошо. — Да. — Парень выглядит тревожным и даже строит из себя виноватого, но нет, спасибо, этого дерьма Анне хватит. — Тогда отвечу на вашу реплику и еще раз предложу Вам удалиться, как говорится… — Анна, стой! — Он тянет руки к ней, и Анна отшатывается. Клод мнется, но все же решается: — Я был не в себе, я понимаю, больше никогда в жизни, ты же веришь, веришь мне? Анна не персонаж из фильмов, и иногда она очень жалеет. Там они очень сильные и решительные, там ты просто можешь сказать «нет» — и человек остановится. Может, обидится, может, пошлет тебя, может, исчезнет из твоей жизни, но остановится. Но говорить «нет» надо. Человеку, от которого устал, человеку, который просит помощи в ущерб тебе, человеку, нарушающему договоренности, а уж человеку, поднявшему руку, стоит выжечь это слово на его мерзком маленьком лбу клеймом. Но почему-то Анна молчит. Шарлотта подтолкнула её. Анна словно бы вдыхает воздух. — Нет, ты был в себе. Нет, ты ничерта не понимаешь. Нет, это еще раз повторится, Нет, я тебе не верю. Нет, я тебя не собираюсь принимать. Нет, ты не остаешься, а собираешь свои ручки в ножки и сваливаешь из моей квартиры, ясно?! — по мере речи Анна срывается на крик и впивается в ладони ногтями, словно бы пытаясь унять эту ненависть к каждому подобному подонку, спокойно живущему и даже производящему свой род на этой земле. Это уже невыносимо. Почти так же, как слышать, что она сама во всем виновата. Клод медлит пару секунд, а затем его лицо искажается злобой и он идет к двери и — одновременно — к Анне. Они начинают двигаться по полукругу, неотрывно смотря в глаза друг друга — словно бы звери, блуждающие и ждущие нападения от себе подобного — пока полностью не меняются местами. Анна в квартире, Клод у двери. Теперь все как должно быть. — Не думай, что, одевшись как твоя поехавшая тихошница сестра, ты сможешь изображать из себя жертву, шлюха, — он выплевывает ей эти слова прямо в лицо, а затем в лучших традициях совсем-не-драматичных-мужиков хлопает дверью и уходит. Анну колотит и она опускает глаза. На ней нет джинсовки, только черное платье до колен с голубым поясом и обувь на танкетке, на которые у Анны всегда была вкусовая аллергия.