Солнце мёртвых

      В из Питерских домов старого фонда всегда преобладало веселье. А к чему грустить? Радовало всё: знакомые лица, оголтелые шутки, слишком ясное понимание ближнего. Как можно не радоваться таким удачно сложившимся обстоятельствам и знакомствам, оставившим Ваню здесь: среди друзей и такого абсурдного Питерского рэп-баттл и не баттл движа. Лови момент. Ваня не словил. В полной мере удалось оценить «как же было круто», когда «круто» закончилось. И вроде находишься там же, с теми же людьми, в той же тусовке, но что-то ощутимо изменилось.       Слава — золотая жила настроения их микромира, это было ясно всегда. Ясно головой. Сердце это почувствовало, когда жила, нет не иссякла! Направила свои потоки в другое русло. Машнов с новой силой ударился в экзистенциальное, черпая из дальних уголков своей дурной, слишком умной головы, образы. Возводя их в концептуальную, непонятную большинству музыку. Это было его личным. Тут не поможет Миша со своими колкостями, и даже Андрей не найдёт, куда вставить словечко. Это только Славино, его тараканы. А Ваня… Ваня не дурак, но в целом парень простой. Не в крайность. В голове Светло водился рой из мыслей, жужжал, быть может, даже больше Славиного, но не имел нужды показываться на поверхность. Мысли в черепушке заваривались, там же разлагались до выводов и оседали принципами. Слава был из тех истинно-творческих людей, которым необходимо проявлять себя: видеть или слышать своих мозговых выродков не только в собственной голове. Самовыражение. А Ване было приятно находиться с таким человеком, участвовать в этих самых рождениях, делать что-то вместе. Говоря проще — дружить. Андрей и Миша свалили тусить в Москву на месяц.       Чай остыл, на кухне потемнело. Из-за отсутствия ощутимой жизни в квартире не хотелось включать свет, да и музыку тоже. Иногда были слышны звуки из Славиной комнаты. Биты, пока ещё слабый речитатив. Вообще, тут ни у кого своей отдельной комнаты не было: кто где спать завалится. Но с тех пор, как Машнов работал над альбомом, восемнадцать метров были полностью оккупированы его фигурой. Ване нравилось на кухне. Тут больше всего просматривался уличный свет, стандартное окно было достаточно большим для маленького помещения.       Послышались шаги. Слава идёт. Как-то даже тревожно. С ним сейчас шуточки ни-ни, не прокатят. А серьёзно они почти и не говорили никогда. Ну, может пару раз пьяные, или накуренные. Что Ваня ему тогда рассказывал? Грустные школьные истории, которые Машнов и так косвенно знал, учились то вместе, да прикрытые стёбом личные переживания по поводу бытия и всего сущего. Но это было такой крупицей, такой маленькой долькой от всего, что думал на самом деле Светло, что можно честно назвать эти сокровенности пустым трёпом. — Вот скажи мне, зачем нужны женщины? — неожиданно Слава оказывается вполне себе на привычной волне, с кошачьей улыбкой. Пружина внутри ослабевает. Парень опирается о раковину, бегая глазами по столу и останавливаясь на Светло. Ваня хмыкает. Отвечать не нужно, это просто порог вхождения в дальнейшие Славины рассуждения. — Если парень творец, как я, — Машнов делает паузу, беззлобно ухмыляясь и ловя ответный смешок друга, — то ему тяжко будет творить, когда некому за ним поухаживать. У девушек сущность такая, в поддержке. С Сашей когда жил, она как чувствовала: в какой момент похавать принести и заодно старую посуду прихватить. Ваня понял к чему ведёт Слава. Не будет он ему макароны в комнату таскать и кружки от чая убирать, за ним бы кто поухаживал. — А что если не все девушки такие, а только Саша? Ваня помнил её, девочка была славная, даже завидно. — Не, мужик, я тебе говорю, в этом все женщины одинаковые. Они чувствуют. — Слава слабо, но вполне себе утвердительно закивал своим словам. — Ну не знаю, сколько помню мать, всегда не вовремя в комнату заходила, ни хрена не чувствовала. Слава прыснул в кулак, кухня заполнилась тихим смехом. — Ты так много дрочил в школьные годы, что твоя мама отчаялась ждать? Ваня был возмущен. Да, дрочил, да, много, тут нечего кривить душой, но! — В дверь можно постучаться, не в пещере жили. — отстоял своё Светло и замолчал. И Слава замолчал.       Вот опять, бесполезный трёп, зато на уровне. Хотя о каком уровне речь: дрочка, мамки. И начал это Ваня, разговор то о другом шёл. Светло ритмично постучал по столу тремя пальцами, отпил на автомате совсем холодный чай и слегка скривил рот. — Как твоё детище? Растёт? Здоровенький? Слава поморщил нос, неодобряюще зыркнув на друга. Видел его насквозь, и вопрос этот прочувствовал, точнее его формальность «чтобы не молчать». Машнов не понимал Ваню в эти моменты. Может, он как-то не так себя с ним ведёт, что Ваня как будто боится его. Он то думал, что они на ровне. Просто когда Андрей с Мишей были дома, этот пункт как-то растворялся в общей вечно стёбно-смешливой обстановке. Угар утром, днём и вечером. Всегда шутки-прибаутки. Слава прищурился, поддался вперёд, склоняясь корпусом вниз, прямо к Ване. А тот даже испугался: так резко столкнуться с лицом, да ладно с лицом, со взглядом Машнова так близко. — Зачитать? — Слава не улыбался, а от голоса почти осязаемо веяло холодом.       Ваня дёрнулся, нервно сглотнул, но тотчас взял себя в руки, улыбаясь. Смешно ведь, чего Мармеладова комедию разыгрывает. Но ответной весёлости во взгляде напротив не последовало, и улыбка вновь стёрлась, оставляя немой вопрос. Славе не нужно было согласие. Чуть склонив голову в бок, парень ровным тоном произнёс: — Я дымлюсь как бесхозный бычок. Может, кто заметит тот дымок и поднимет с земли. Невзначай подставит мне плечо и тем снимет с петли.       Ваня как будто весь онемел, особенно в области рта и головы. Подставить плечо? А разве Славе плохо? Только что же весёлый был. — Как-то слишком из контекста вырвано. Может, дашь почитать? — голос предательски сел. Слава прищурился, ухмыльнулся и, наконец, выпрямился, отходя от парня. — Пошли.        Пол завален бумажками, по ковру как лианы расползлись провода и шнуры от микрофонов, контроллера и компа. На мониторах открыта всем известная программа для написания музыки. Ваня аккуратно обходит и перешагивает все препятствия, садится на кровать. Рядом падает листок с коряво выведенным текстом. Пробежавшись по строкам он мысленно усмехается, параллельно поражаясь уровню друга. А вообще — крипово. Шатуны, могилы, мертвецы. — Ты бы ещё храм Летову воздвиг. — подводит итоги Светло. Слава улыбается. Заметил. Конечно Ваня оценит все отсылки: Лукина, Мамлеева, Сорокина, Шмелёва. Всех. Слава не сомневается. Он садится рядом на кровать, тут же заваливаясь другу за спину, оставляя ноги сиротливо свисать. Ваня смотрит на него вполоборота. Слабый свет монитора и такой же тусклый, фонарный уличный свет играют на лице парня, делая его почти призрачным и немного уставшим. Слава прикрывает глаза, хмурится, потирая переносицу. — Жаль, что мы не на Парнасе каком-нибудь. Может быть новые русские реалии сделали бы твой альбом ещё концептуальнее. — Да, по Парнасу много разных концептов в зиплоках раскидано. — сыронизировал Машнов.       Ваня юмор оценил, но продолжать Славину мысль не стал. — Представляешь, как едет кукуха от ежедневного давления панелек и полного хауса вокруг. — Еже-еже-ежедневно, еженедельно, еже-еже-ежемесяно. Ежемесячные-е-е. — затянул Славка, полностью игнорируя Ванины размышления.       Светло поймал себя на чувстве, близком к обиде, хмыкнул и поднялся, собираясь уйти. Аргументируя это для себя желанием спать. Перед Славой оправдываться нужды не было. Тёплые пальцы коснулись запястья и решительно потянули вниз. — Обиделся что ли? — Слава приподнялся, заглядывая другу в лицо. Ваня вздрогнул от неожиданного касания, которое всё никак не прекращалось. — Спать охота. — Не договорили же ещё.       Ванино запястье наконец отпустили, и ему кажется, что он запомнит это ощущение от Славиных рук. Слишком сильный эмоциональный отклик для них нашёлся в его голове… и в сердце. Об этом Светло подумает позже. Он садится обратно, закидывая на кровать ноги. — Русские реалии не давят, они скорее подгибают под себя. То есть ты либо приспосабливаешься, либо шуруешь на хрен. В Англию, например. Ваня даже немного удивился. Его всё-таки слушали. На очередную колкость, отсылающую к Мирону Яновичу, он ответил короткой ухмылкой. — То есть это как среда обитания, нужно мутировать под её особенности. — закончил Слава. — Слав, так мы же с тобой с этих реалий и приехали, а живём уже в другой среде. Получается, мы мутировали. Стали мягкотелыми. Инфраструктура же развитая, хуё-моё. — Да, Ванька, мы мутанты. — Кибер-Самураи. Ваня засмеялся, вспоминая финальный раунд последнего баттла. Слава тоже тихо закряхтел куда-то в одеяло, неожиданно касаясь макушкой чужого тёплого колена. Он прикрыл глаза, укладываясь поудобнее, почти ластясь к ноге парня. Кажется, сердце Вани пропустило удар. Славу хотелось погладить, почесать за ухом. Ничего такого, сравнимо с рефлексом: видишь кота, сразу хочешь гладить. Это как вожделение…наваждение…тяга! С этим трудно бороться. И у Вани не слишком хорошо получалось. Ладонь то приподнималась, то вновь опускалась, но нерешительность сходила на нет, и Светло всё-таки дотронулся. Невесомо провёл кончиками пальцев по мягким прядям, чуть сминая и убирая их за ухо. Слава выдохнул и затих. Задремал, наверное. И Ваня вот-вот задремлет, придётся двигать этого котяру, а то разлёгся, глянь на него.