Палочка и кольцо

— Татьяна! Пора вставать! — чуть потрясли рыжеволосую девочку за плечо, призывая встать с постели. — Таня! Пора! Та, еще пребывая во сне, отвернулась от говорящего, и накрылась сверху одеялом. Не слишком-то хорошая защита от будившего ее… И тут же малютка Гроттер в этом убедилась. На нее сверху вылилось ведро воды. Не просто воды — а ледяной жидкости, больше похожей на азот! Она больно-пребольно обожгла кожу даже сквозь одеяло и моментально заставила ее проснуться и вскочить на ноги, дрожа от холода. У нее даже закружилась на миг голова, а как только зрение прояснилось и она осознала себя полностью неспящей и замерзающей, она увидела как ей улыбается ее мама, которая и была тем фактором который ее и будил по утрам. И у мамы всегда не было времени на ее медленные и неторопливые пробудки. И этот раз не был исключением. — Кровать, — коротко сказала женщина, — а после умывайся и иди завтракать. И когда я все-таки научу тебя вставать по первому звуку будильника?! — выходя из комнаты воскликнула она. Несмотря на дежурную грубость, женщина-полковник очень любила озорную рыжеволосую девочку. Таня, зевая, нехотя принялась убирать мокрую постель — пришлось снимать с подушки наволочку а, с постели — пододеяльник, и повесить все на просушку. А затем — плестись в ванную и совершать обычные утренние процедуры. Мама Галя уже ждала ее, сидя за столом и завтракая. *** Таня Гроттер-Рогозина узнала, что она удочерена, в восемь лет. И то, чисто случайно, когда мама, как всегда делая это каждый год, повела ее по врачам. Потом у них состоялся сложный разговор, в котором Татьяна узнала правду о своих родителях: то, что их убили, и то, что ее родственники по отцу отказались взять ее к себе и это сделала мама Галя, забрав ее из Дома Малютки. Женщина показала ей и фотографии родителей, которые у нее были, и рассказала ей о Софье и Леопольде — все что знала. Честно сказала про ее двойную фамилию — чтобы вопросов поменьше задавали. Прямо во время разговора к Тане пришло осознание, что она всегда об этом догадывалась — потому что она ни чуточки не была похожа на свою мать, когда как остальные дети унаследовали хоть что-то от внешности родителей. Гроттер всегда была бойкой, быстрой, озорной и скорой на язык в отличие от ее матери — спокойной как каменная глыба, рассудительной, умной и прозорливой. Порой самой Тане казалось, что приемная мама умеет читать ее мысли. Она часто смотрела на маму с восхищением — мало того, что она была невозмутима, но, к тому же, успешно рулила самой потрясающей в России службой под громким названием «Федеральная Экспертная». Рогозину побаивались все и ненавидели — так же все. Нечасто она видела свою маму по телевизору — в данном случае, в «криминальных хрониках», где суровая полковник, в форме и при погонах, разносился в пух и прах очередного вора, убийцу или насильника. Правда, Рогозина разрешала ей смотреть телевизор не больше часа в день, и, к тому же, после того как она сделает все заданные в школе уроки… Плюс выгоняла ее из комнаты, когда на экране светились «Криминальные новости»… Галина Николаевна каплей за каплей воспитывала в ней личность, и у нее это успешно получалось. Все в школе часто жалели ее, когда узнали о том, кто ее мать, но сама-то Таня Гроттер-Рогозина прекрасно знала, какой полковник бывает потрясающе классной! Не часто, но все же это случалось — женщине удавалось вырваться с работы, и тогда весь день она посвещала себя приемной дочери! Они вместе играли, ходили в парк или на аттракционы, бегали по музеям и выставкам, посещали театры, сидели в кафе и ресторанах. Женщина знала Москву более, чем кто-либо другой. Так же у нее был и дедушка, Николай Иванович. Дедушка тщательно смотрел за ней, когда мать задерживалась на работе или даже не приходила ночевать домой из-за срочной работы. Дед обожал баловать внучку подарками без повода, хотя мама всегда устраивала ему выволочку по этому поводу, что мол нельзя так часто баловать ребенка. Дед был очень прикольным, да и к тому же — бывший судья, и много рассказывал Тане о своем прошлом. Таня приняла правду, но все так же продолжала относиться к Галине — как к матери, а к Рогозину-старшему, как к родному деду. *** Таня хорошо училась в школе, обожала читать. Друзья у нее были, но немного — мать иногда просто тихо ей советовала присмотреться повнимательнее к тому или иному «другу», и ее опасения насчет девочки или мальчика оправдывались со сто процентной вероятностью. Девочка верила матери, и убеждалась в ее — и своих опасениях. Мать никогда не ошибалась, никогда… Мама учила ее многому, например — двум языкам, французскому и английскому, научила ее и особым техникам — запоминаниям, скорочтению (это было о-о-очень полезным знанием, так как уроков было все больше и задавали так же очень много), и «чтению» по глазам, одежде и поведению. Так же она четко знала, кто лжет и недоговаривает. Этим девочка особенно любила заниматься в метро по дороге в школу — людей было много, и «читать» того или иного человека по одежде, лицу и глазам было интересно. Мама всегда держала в голове кучу информации, и Таня в этом старалась соответствовать маме. Плюсом шла физкультура и бег — Рогозина держала себя в форме и в тонусе и приучила к этому и дочь. Еще девочка ходила на самбо, полковник рассудила, что ей будут полезны методы самообороны — никто не гарантировал ей безопасность девочки. Единственное, что не нравилось девочке — это ее родинка на носу. К ней было не прикоснуться, и иногда она огненно вспыхивала, будто бы накалялась. Мама, в свое время, достаточно изучила ее необычную родинку, и на робкую просьбу дочери — сделать с этим нелепым изъяном в ее внешности хоть что-то, просто отмалчивалась и загадочно говорила, что ей она еще пригодится… *** Гроттер-Рогозина хотела было положить в рот последнюю ложку каши с фруктами и доесть тост с яблочным джемом, как матери позвонили на мобильный телефон. По мере того, как женщина слушала говорившего на том конце провода (хотя какие провода у мобильных телефонов?), ее лицо все более и более костенело. А это значило, что она раздражена. Таня тут же принялась есть быстрее, зная, что теперь-то они пулей полетят — по своей работе и в школу. Просто попрощавшись с невидимым говорившим, женщина сказала в пространство, видимо уже думая о деле: — Таня, я сегодня заеду за тобой, и как только ты окажешься дома — никуда не выходи… — А что такое, мама? Женщина чуть помедлила, но все же проговорила: — Нам скинули новое дело, а оно связано с маньяком. Тут дальше продолжать не потребовалось: Таня и без того знала, какой лакомой мишенью она станет, если выйдет на улицу. А мать уедет на машине обратно на работу, и будет сидеть там, пока маньяка не поймают… Ничего, Таня посидит дома… ничего с ней не случиться, тем более сегодня последний день учебы, выдадут дневники с годовыми оценками… Ей, в этом случае, волноваться было нечего — она стабильно заканчивала очередной учебный год, «хорошистка». Дед наверняка приедет… — Дед не приедет, — сказала полковник, будто бы снова читая ее мысли, — он же в санатории… — Ой! — хлопнула себя по лбу Таня. Она совсем-совсем об этом забыла! — Ладно, — взглянула на часы полковник, — пора. Иди одевайся, бери рюкзак — и поехали… *** Последний учебный день прошел для одиннадцатилетней школьницы быстро и скомкано, как обычно и бывает, и мама, как и говорила, забрала ее со школы на машине, и отвезла домой. — Ну, — сказала она, — будь умницей и ничего не сломай! Гроттер-Рогозина усмехнулась — к ней часто липли неприятности, и мать иногда нехотя отправлялась к классному руководителю, а потом становилась над ней неотвратимым дамокловым мечом, грозой, которая грозила ей крупными неприятностями. Каждая ситуация анализировалась ею; иногда она давала дочке серьезный нагоняй за проступок, а кое-что даже иногда нехотя, но поощрялось. Рогозина почти что в повелительном порядке говорила ей стоять за себя горой. Обостренное чувство справедливости передалось по «наследству» и Татьяне. Так как делать было особо нечего, Таня съела приготовленный обед, выпила чаю, почитала книгу по психологии, которую стянула у матери, зная, что та не скоро ее хватится, послушала музыку и посмотрела телевизор. Но тот вскоре почему-то выключился, и больше не включался. Неясная тревога прошла по ней как будто дрожь, да так, что рыжая вскочила с дивана, чувствуя что не может просто так лежать. И она взглянула в окно, которое выходило во двор. Погода стремительно портилась; небо темнело, и тяжелые облака, готовые пролиться дождем, повисли над городом. Но Тане привиделось во тьме еще что-то. Будто бы огоньки на болоте тут и там огненно вспыхивали чьи-то глаза странных существ. И они были самых разных цветов — то зеленые, то красные, то звериные, желто-зеленые. И, причем, глаза перемещались — успешно ползли вверх по стволу дерева, которое было рядом с балконной дверью. Повинуясь какому-то странному импульсу, Таня быстро подлетела к балконной двери и захлопнула ее. Снаружи послышались шорохи, а существа, словно встретив на пути преграду, завыли-закричали-застонали на разные голоса… Громыхнуло, и началась гроза. Девочке стало очень страшно — она не любила молнии, и побежала в другую комнату, где на подставке стоял контрабас в чехле. *** Дело в том, что от родителей она унаследовала всего одну вещь, в которой ее, собственно говоря, и нашли — это необычный по материалу чехол, а в нем лежал инструмент, контрабас, на вид — довольно-таки древний. Она много-много раз видела, как мать почти любовно протирает с него пыль, натирает специальной канифолью (к которой ей было строго-настрого запрещено приближаться), касается необычных струн и смычка, бережно моет чехол. Мать говорила ей, что это вещь передавалась от отца — к сыну, но почему-то запрещала ей играть на нем — она (позже) все-таки отправила ее в музыкальную школу; Танька с грехом пополам отучилась там несколько лет, поняв, что музыка — это точно не нее. Мать после огорченно покачала головой — ведь она сама очень хорошо владела скрипкой, закончив эту школу. И она играла ей на скрипке, когда Таня была совсем маленькой, и чтобы успокоить ее. Таня любила его гладить по полированным бокам, чуть касаться струн, вдыхать запах дерева и наслаждаться запахом чехла, брать в руки смычок. И именно у контрабаса она искала сейчас успокоения. Вещь, хранившая тепло родительских рук, просто не могла не защитить ее. Так она и просидела всю грозу у контрабаса, цепляясь за него. *** Рогозина еще на подъезде к дому увидела нежить. С огромным удовольствием она задавила парочку мерзких существ колесами авто. Лопухоидные вещи тоже хороши в защите. Старые воспоминания всколыхнулись в ней вновь, как и знания, и она сразу поняла, для чего эти… существа здесь. В квартиру — и это она знала твердо, так просто не пробраться. Галина щедро поставила самую мощную защиту от незваных гостей, и особенно — от нежити, и она точно была цела — иначе самый главный связующий амулет, который висел на зеркале прямо в авто (она таскала его с собой), давно бы раскрошился как старый ссохшийся бетон. Защита была умна. Она подпитывалась от солнечного и лунного света, а еще — год от года становилась только крепче, особенно в красивые даты типа 01.01. Если бы Медузия, которая слыла в этом деле более большим профи, нежели Поклеп, увидела ее, то точно бы поразилась бы уровню знаний бывшей талантливой ученицы. А та, все годы, только с маниакальной жадностью выписывала журналы и книги по этой теме, и наверстывала упущенное академическое образование, прекрасно зная, что, возможно, волей-неволей в мир магов ей придется уйти когда наступит срок — и она будет старше ста лет… Она кое-как припарковалась, и спешно начала прорываться к дому. Нежить, ненавидя сильную магию, едва успевала уворачиваться с ее пути. Тем, кто это не успевал, белая магиня прицельно всаживала зеленые искры в лоб. Те, с писком и проклятиями в ее адрес, бросались прочь и убирались подальше. Открыть дверь ключами за секунды и захлопнуть дверь, все еще тяжело дыша после быстрого бега — это дело заняло у нее меньше минуты. — Мама! Таня бросилась к ней. Видимо, и она поняла что что-то не так. — Тихо, — Рогозина невольно оглянулась на дверь, и плюя на все, нашла тюбик помады и нарисовала на двери защитную руну. После провела кольцом — искра послушно скользнула по изящным изгибам линий, и едва видно засветилась. Ругань нежити у дверей стала только громче. Она знала — теперь она расскажет дочери абсолютно все… Так как она все видела своими глазами. — Мама? — девочка удивленно глядела на горевшее в темноте магическое кольцо. — Кто это там? — Таня, — просто сказала женщина, — сейчас пойдем на кухню, и я тебе расскажу то, что обязана была давно рассказать, но тянула… *** — Значит, я — маг? — Да, — проговорила Рогозина, дуя на перстень — он чуял нежить за стенами, и не желал остывать и потухать. Особо наглых из хмырей и прочих она сгоняла с веток вишни, что росла напротив их окна, зелеными искрами. Дождь продолжался. — Сильная белая колдунья. И поэтому я сделала все возможное, чтобы твоя жизнь до одиннадцати лет прошла тихо и спокойно… И твои родители погибли из-за рук Чумы-Дель-Торт, черной ведьмы, по-настоящему злой колдуньи. Имя злой колдуньи вызвало у девочки дрожь и как будто бы краткое падение в бездну. Фарфоровый чайник перед матерью пошел трещинами и развалился на части. Галина Николаевна, хмыкнув, смахнула останки со стола в помойное ведро. — У тебя, мама это получилось. — И Таня горячо обняла женщину. Она теперь-то поняла, на что именно подписалась Рогозина, возложив на себя такую ответственность. — А эта нежить… — Я думаю, что тогда, одиннадцать лет назад, Чума не умерла. Точнее не совсем умерла… Только ей подчинялись такие легионы нежити, а значит… — Она еще жива, и хочет добраться до меня… Но почему ей не удалось меня уничтожить? — Твой отец был величайшим ученым. Он создал один амулет и передал его тебе… Не спрашивай, как и почему, я не знаю. Но факт остается фактом — ты чудом не погибла, а Чума потеряла тело и свои силы… Как тогда я не верила, так и сейчас не верю, что вот это все, — женщина повела рукой за окно, показывая на притаившуюся нежить, — это все случайно. Я даже на тебя амулеты вешала, чтобы запудрить магам и этим существам мозги! — А что теперь? — Я думаю, — Рогозина взглянула за окно, — они, как только выглянет солнце, уйдут. Здесь им не пробраться ни снизу, ни сверху, ни с боков — я тщательно организовала защиту. И прогрызть ход они не смогут — слишком много тут лопухоидов, да и я амулеты по всем углам заложила… В нашей квартире ты пока в безопасности. Но с сегодняшнего дня я начну заниматься с тобой магией. Тебя ждет школа волшебства Тибидохс… Без знания первых заклинаний тебе там делать нечего. — Значит, у меня тоже будет кольцо, как у тебя? — спросила девочка. — Вероятно, тебе передадут кольцо твоего покойного отца. И, думаю, нам нескоро придется ждать гостей из Тибидохса… — Рогозина вновь взглянула за окно — дождь кончился, и вот-вот на улицу выглянет желанное солнце. *** Рогозина резко взяла отпуск на пару недель, и они с Таней начали заниматься магией. Обходились обе без сна и длинного отдыха. Девочка начала узнавать от матери про магический мир, его правила и обычаи, и морально готовилась переступить порог нового для нее мира. Полковник иногда улыбалась, рассказывая ей о школе, заклинаниях, магии, правилах. Так же она передала ей пару книг, рассказала про ученический шрифт-шифратор. Заклинания Таня учила каждодневно (но без кольца, конечно, не могла применять) и женщина спрашивала у нее их каждый день. Рассказала она много и о контрабасе. — А как на нем летать? — жадно спросила тут же Татьяна. Рогозина, улыбнувшись, коротко проговорила ей, что и расскажет и покажет. Но только придется это сделать ночью так как… — Первое правило мага — не светиться, — продолжила за нее дочь. Мать благосклонно кивнула ей, видя что та это заучила, и твердо проговорила: — И еще, запомни, крепко запомни, навсегда: без уверенности ни одно заклинание у тебя не сработает! Нужно обязательно владеть собой и хотеть помочь, сделать, вылечить… — Я запомню, — кивнула девочка послушно. — А я буду к тебе приезжать? — Как сама захочешь. Многие, особенно кто без родителей, на каникулы остаются в школе. — Улыбнулась ей мама. — Но, если что, пиши мне…