Сила тока

Кёнсу выдыхает осенний пар и смотрит на белые облачка. В голову врезаются факты об агрегатных состояниях воды, удельной теплоёмкости, удельной теплоте парообразования, удельной — Кёнсу заставляет себя переключиться на что-нибудь другое, не важно, главное, не учёбу, от которой и так тошнит третий курс подряд, а ему ещё два. Ему кажется, вот-вот и физика приобретёт свой шарм, но всё никак, поэтому он отрабатывает родительские деньги, вложенные в него, бесцельно. Как и всё его существование. Кёнсу поводит плечами в расстёгнутом пальто, свитер, связанный любимым, не согревает больше. Также, как больше не любимым. Кёнсу повторяет это про себя чуть ли не каждый день, продолжая приносить цветы на могилу в своём сердце с завидной регулярностью. Период колебаний математического маятника — Амплитуда его боли давно стала стабильной, постоянной, но колебания теперь незатухающие, обрывки шрама колеблются, не заживая, не зарастая, не исцеляя, не помогая, не действуя положительно. Его сердце отныне покрыто лидокаином, чтобы просто болело меньше, потому что закрытые глаза не помогут избавиться от образов в голове. Когда-то Кёнсу думал, что его главная проблема в том, что он почти ничего не чувствовал. Мимолетные эмоции были рядом с ним всегда, а вызвать глубокие чувства ничего не могло. Какая ирония, потому что сейчас Кёнсу отдал бы всё, чтобы ничего не чувствовать. Он до сих пор не знает, что хочет сделать больше: разорвать Паку лицо к чертям собачьим или вернуться к нему несмотря ни на что. Это разрывает, это не даёт вдохнуть, это заставляет чувствовать себя таким ничтожным, потворствующим своим желаниям, он сам даже не считает себя за человека, которого можно было бы уважать или к которому можно было бы относиться по-нормальному. Кёнсу ухмыляется зло, криво, потому что не такого он ожидал после отношений. И вдвойне — подвижный блок даёт либо выигрыш в два раза в силе и проигрыш в расстоянии, либо наоборот — противно от того, что он всё ещё хочет, чтобы его любили. Не обязательно, чтобы до дрожи в коленях, но чтобы верно. Кёнсу закуривает и идёт по улицам серого города. Люди вокруг него спешат, спешат, спешат, их ускорение видится ему центростремительным, всего-то меняет направление, а вот модуль — Первая, вторая, третья. Рак лёгких ожидает его годам к пятидесяти, но доживёт ли он до этого возраста? Ему плевать, потому что работа займёт всё его время после университета, ведь он такой перспективный студент, вам бы в науку, таких кадров теряем. Кёнсу когда-то нравилась теоретическая математика, а родителям — перспективы прикладной, поэтому выбор сделали за него. Он и не жаловался, всяко лучше, чем консерватория и зарплата, не покрывающая даже арендную плату. Старые ботинки, которые давно потеряли свой лоск, начинают натирать, и Кёнсу кажется это чудом, потому что разношенная обувь должна вести себя по-другому. Но всё вызывает лёгкое раздражение, зуд где-то на задворках сознания, который, в общем-то, жить не мешает. Кёнсу заходит в квартиру и просто захлопывает дверь — у него нечего красть. Гостиная игнорируется, на стуле на кухне спит кот, у которого даже имени нет. Просто кот. Когда-то Чанёль как-то называл его, но Пака нет, Кёнсу на кота без разницы, и животному на хозяина — тоже. Кормит, и достаточно. Кёнсу на автомате делает домашнее, занимается курсовой, выполняет рабочий проект для фирмы, куда его уже зовут. Деньги лишними не будут. Деньги похожи на силу Архимеда, чем больше погружаешься в дерьмо, тем сильнее выталкивает, чем плотнее жидкость, тем — Кёнсу ложится спать, потому что ничего ему уже не нужно. В полудрёме он вспоминает всё, что когда-то было связано с Паком, что-то, что ещё дергает его за нитки, сила натяжения — Кёнсу смотрел на фитиль, как он медленно угасал. Чанёль отмечал завершение дела с коллегами. Кёнсу кажется, они были такими молодыми, такими ничего не знающими в жизни; теперь он чувствует себя стариком, которому ничего не интересно. Теперь же оба вступили во взрослую жизнь, спасибо, Чанёль, за такой дешёвый билет третьего класса. Кёнсу принимал холодный душ. Чанёль целовался с другими. Кёнсу казалось, что это на всю жизнь, что вот у них-то получится то самое, когда навсегда. Вечного двигателя не существует. Кёнсу чувствовал, как мёртвые мысли стекали по исцарапанной шее. Чанёль трахался с другим. «Мы перегорели» — приговором с последующей смертной казнью. Кёнсу не стал нанимать адвоката, запомнив, что чистосердечное не всегда даёт поблажки. Кёнсу засыпает быстро, ему ничего не снится, потому что сны — отображение реальности, эмоций и чувств, и у него нет ничего. Пустота — отсутствие всего. Утром опять университет, всё как всегда, но Кёнсу заходит в круглосуточный магазин за отвратительным холодным кофе в баночке, где даже кофеина как такового нет. Продавец выглядит помято, устало отдаёт сдачу. Кёнсу возвращается с учёбы и решает заглянуть в кафе рядом с домом. Выцветшая вывеска, скрипящая дверь и обгрызенная кожа на диванах. Пахнет не очень, Кёнсу плевать, он хочет кофе и курить. Эспрессо тоже не отличается божественным вкусом, зато сигареты горчат вдвое больше. Официант зевает, когда Кёнсу кладёт деньги. Знакомое помятое лицо, парень, кажется, тоже узнаёт его, но не зацикливается — спать хочется дьявольски. Сейчас не до чего, он только лениво отсчитывает сдачу, когда замечает, что Кёнсу ушёл. Пожимает плечами и кладёт чаевые в карман. Есть, на что купить банку пива вечером. Вспоминается первый закон Ньютона, официант наверняка находится в состоянии покоя, а не движется прямолинейно и — Ему просто некуда. Его потолок — подработки, чтобы обеспечить жену, залетевшую от него в шестнадцать. Кёнсу продолжает ходить каждый день сначала в магазин, а потом в кафе, один и тот же парень постоянно обслуживает его, не делая замечаний насчёт сигарет. Вторник, ничего примечательного. Магазин утром Кёнсу не посещает, сегодня годовщина смерти. Лёгкий звон колокольчиков, которых раньше не было, всё остальное не изменилось за прошедшую ночь. К Кёнсу подходит парень с очаровательной улыбкой, не подходящий его, Кёнсу, реальности. Вежливо спрашивает заказ, с участием приносит чашку и желает приятного времяпрепровождения, внимательно изучая Кёнсу взглядом добрых глаз. Через полчаса часы показывают четыре дня, напротив Кёнсу садится официант без чёрного фартука. — Не против? — голос звучит нежно. Кёнсу равнодушно пожимает плечами. — Я Лухан, приятно познакомиться, — Кёнсу замечает лёгкий китайский акцент, но официант кланяется, сидя за столом. — Кёнсу, — выдавливает из себя студент. — Прогуляемся? — Лухан приветливо улыбается и встаёт, прозрачно намекая. Кёнсу следует за ним, думая, что, если это маньяк, то расстаться с жизнью ему не жаль: он ничего не добился, никому не важен, смысла просто нет. Лухан, кажется, не чувствует неловкости, либо очень хорошо это скрывает. Либо Кёнсу не обращает внимание, потому что — зачем? Монолог Лухана не прекращается, он не замолкает. Через час он просит телефон Кёнсу, тот отдаёт его, даже не подумав, зачем. Пароля нет, игр нет, фотографий нет, музыки нет, чувств нет. Стандартизированный набор. Из контактов — мама и староста. В сообщениях — Чанёль. Лухан забивает свой телефон и делает себе дозвон. — До встречи, я напишу, — он нескладно, по-девчачьи машет рукой и уходит. Кёнсу думает, что стоит прислушаться ко второму закону Ньютона. Он не хочет приобретать ускорение, поэтому не надо прикладывать — Ему и в состоянии покоя хорошо в инерциальной — Если соударение между ним и Луханом будет упругое, то энергия сохранится, и всё будет хорошо. Неупругого соударения он постарается избегать, иначе обязательно потеряет джоули.

***

Лухан работает в кафе через неделю, в течение которой ни разу не написал или позвонил. Кёнсу и думать про него забыл, а теперь вспомнил. — Что нового? — Лухан садится напротив. При параллельном соединении напряжение одинаковое, а сила тока — суммарная. Кёнсу говорит. Открывает рот, хрипло и глухо разговаривает, уже почти забыв, каково это — рассказывать кому-то о чём-то. От силы хватает на пяток предложений, и потом он замолкает. Он потерял джоули, соударение точно будет неупругим, но отчего-то Кёнсу не жаль потерянной энергии. Лухан улыбается солнечно, так, как давно не светила звезда, потому что ультрафиолетовые лучи не проходят сквозь тучи. Лухан торопит события однозначно, когда спрашивает семейном положении, а потом и об ориентации. Кёнсу не юлит, отвечает прямо, но не намекает на какое-то продолжение, потому что это всё слишком быстро, ускорение запредельно большое, сила, приложенная, выходит за рамки, к которым — Лухан накрывает его руку своей ладонью, поток мыслей обрывается сам собой. У Кёнсу всё ещё нигде не ёкнуло (и никогда не ёкнет, потому что торкает только от Чанёля; сила удивительной природы), зато стало спокойнее. В этот раз прогулка проходит более оживлённо, Кёнсу с периодичностью раз в час что-то рассказывает. В итоге они заходят к нему на чай, который Лухан любит. Кёнсу думает, что всё к этому и шло, поэтому не сопротивляется. Нет смысла набивать себе цену, когда, согласно третьему закону Ньютона, сила действия равна — Лухан пьёт чай и изучает пыль на полупустых полках, где стоят редкие книги. Он уговаривает Кёнсу посмотреть слезливую, глупую дораму по телевизору. Вечер наступает неожиданно, Лухан ещё в начале первой серии уложил голову Кёнсу к себе на колени, совершенно не замечая сопротивления и непонимания. Лухан медленно пропускает отросшие, неухоженные волосы сквозь пальцы; Кёнсу млеет. Каким-то чудом Лухан уламывает Кёнсу остаться на ночь. Тот думает: вот оно, сейчас будет. Вместо напрашивающегося секса Кёнсу получает нежный поцелуй под дораму на диване. Лухан легко проводит языком по нижней губе, Кёнсу нравится, что нет принуждения и страсти. Она была бы лишней. Лухан ещё говорит о чём-то важном, Кёнсу слушает, но не запоминает. Сохраняется только общее настроение: какая-то надежда, ещё даже неизвестно на что. Лухан не выглядит сильным, однако тело подкаченное. Он обнимает Кёнсу со спины крепко, закидывая левую ногу на его бедро, чтобы наверняка. Когда Кёнсу засыпает, то слышит тихий голос: — У тебя взгляд был такой пустой, равнодушный, что страшно стало. Что же такого было с тобой, что теперь ты так смотришь на мир, м? — Лухан поправляет чёлку на лбу у Кёнсу. — А пальцы были такие ломкие, словно, возьми ты чашку покрепче, кости сломаются. И эта сутулость, будто постоянно прячешься внутри себя, потому что больно. Лухан вздыхает. Кёнсу думает, что при последовательном соединении напряжение суммарное, зато сила тока — одинаковая.