Причины для Грейнджер

Гермиона поморщилась от невесть откуда взявшегося солнечного луча и аккуратно убрала мужскую руку, по-хозяйски расположившуюся на ее талии. Она тихонько выскользнула из-под одеяла и, подобрав белье, палочку и платье с пола, прокралась в ванную. Тело приятно ломило, как бывало после особенно хорошо проведенной ночи. Воровато оглянувшись, Грейнджер открыла кран в форме змеиной головы — чертов мажор! — так, чтобы струйка воды была совсем тонкой и бесшумной. Холодная вода приятно взбодрила, и Гермиона, глубоко вздохнув, оперлась на умывальник и мрачно посмотрела на себя в зеркало. Это становилось традицией. Нет, не так. Это стало очень дерьмовой традицией. Не нужно быть умнейшей ведьмой столетия, чтобы догадаться, в чьей именно постели она снова проснулась абсолютно голой. И, разумеется, в этом не было ни капли, ни грамма и ни унции ее вины. По крайней мере Гермиона не должна ощущать вину за то, что уже тринадцатый (или четырнадцатый?) раз за последние несколько месяцев оказалась в объятиях — сильных, крепких, жарких, бесстыдных, развратных, она уже говорила «жарких»? — Малфоя-младшего. Она абсолютно свободная молодая женщина, и нет ничего предосудительного в том, чтобы периодически удовлетворять базовые потребности с привлекательным мужчиной. «Говори себе это почаще, дорогая, — ехидно пропел внутренний голос. — Интересно, как ты объяснишь это Гарри и Рону?» Разумеется, никаким Гарри и Рону она не была обязана что-либо разъяснять: ее постель — ее дело. Но вот себе — стоило. Окей, в первую ночь это определенно был алкоголь. Министерство тогда устроило очередной прием, уже и не вспомнить, в честь чего. Нацепив на лицо улыбку голодного крокодила, Гермиона стоически терпела расспросы назойливых журналистов, обменивалась дежурными приветствиями с коллегами и незаметно для себя потягивала вино. Это и стало роковой ошибкой. Если что Гермиона Грейнджер и не умела, так это пить. Она плохо стояла на ногах и слабо соображала уже после второго бокала эльфийского вина. Некстати подвернувшийся Малфой показался ей отличным собеседником, гораздо лучшим, чем алчущие сенсации писаки. Они нырнули на балкон… И, очевидно, алкоголь влиял на Малфоя так же пагубно, иначе зачем ему было отвечать на пьяные поцелуи, вжимая ее в перила? Впрочем, совместная аппарация Драко удалась на удивление хорошо и точно. Гермиона могла свалить все на крепкое эльфийское вино тогда, но что ею двигало во все остальные разы? Одной из вероятных причин было то, что ей хотелось доказать чистокровному идиоту, что он неправ, разбить все его убеждения в пух и прах, посмеяться над тем, как он будет жалеть о проведенной ночи. Ну, вы знаете, когда кто-то портит вам шесть лет обучения, постоянно выражает презрение и демонстрирует превосходство на пустом месте, разумеется, месть — естественное желание. Что ж, она могла бы назвать это местью, если бы… Малфой был слишком нежен. Малфой зарывался носом в ее волосы, шептал на ухо какие-то ласковые непристойности, целовал в висок, сжимал длинными пальцами плечи, обнимал так, что в груди становилось больно, блаженно улыбался, слушая ее стоны, и совершенно по-хозяйски притянул к себе, засыпая. А утром сделал кофе, именно такой, как она говорила в прошлый раз, никак не прокомментировал бардак на голове и ничем не выказал сожаления или презрения. Он о чем-то легко шутил, взъерошивал ей волосы, насыпая хлопья в тарелки, и срывал с ее губ невесомые поцелуи. Мерлин его задери, она готова была поклясться, что Драко в то утро на ее маленькой кухне сиял даже больше, чем когда привел-таки команду по квиддичу к победе. Любые попытки думать о мести в таком контексте были бы провальными. После третьей ночи, когда они случайно встретились в Дырявом котле и выпили по сливочному пиву, Гермиона стала думать о приворотном зелье. Наверняка он подлил ей несколько капель, когда она обернулась к Тому или рылась в сумочке. В пользу этой теории было несколько фактов: во-первых, Драко-Мерлин-бы-его-побрал-Малфой был слизеринцем, хитрющим, беспринципным слизеринцем, можно сказать, эталоном чистокровного ублюдка. С него бы сталось использовать любые, даже самые подлые средства в достижении цели. Малфой мог сколько угодно заверять общество, что изменился, что сожалеет о своих довоенных взглядах и полностью признает их неправоту. Он мог даже обмануть Кингсли, устроиться в отдел магического правопорядка, снискать расположение практически всех коллег, мог даже безукоризненно выполнять свою работу, о чем ей постоянно приходилось слышать на собраниях. И это бесило! Кто вообще в здравом уме мог поверить его бездарной игре? Окей, возможно, Гарри пожал ему руку и иногда они выпивали по пятницам, Рон приветственно кивал, а половина министерства была от него в восторге. Но она знала, кто он на самом деле. Она, черт возьми, видела его черную душонку насквозь! Во-вторых, с какой иначе стати ей спать с Малфоем? Если это не приворотка, то что?! Минусом этой теории было то, что она больше ничего не пила и не ела ни из рук Малфоя, ни рядом с ним перед четвертым и пятым разом. Вообще ничего. Возможно, Гермиона хотела отомстить Рону, когда лихорадочно стаскивала рубашку с Малфоя в темной прихожей в шестой раз. О, это такая популярная стратегия «Переспи с врагом назло бывшему». Впрочем, вряд ли их можно было еще назвать врагами: Гермиона лично принимала нетрезвого Рона из рук Драко после их пятничных посиделок с Гарри. Малфой в такие вечера выглядел непривычно помятым и расслабленным. А еще она не была уверена, что вспоминала о Роне, когда бесстыдно запрокидывала голову, предоставляя Малфоевским губам доступ к шее, или когда Драко, уже наполовину голый, усаживал ее на стол. К тому же, вероятно, это Рон должен был переспать с Паркинсон или Булстроуд, потому что сакральные: «Мы поторопились, давай снова будем друзьями», — сорвались с ее губ. Окей, еще была вероятность, что ее заводили умные мужчины. Ну правда, ум — это очень сексуально. Особенно когда собеседник понимает тебя с полуслова и готов поддержать в любом безумстве. Например, когда они случайно застряли в министерском лифте и всерьез начали обсуждать, как можно было бы обойти законы Гэмпа об элементарной трансфигурации. Малфой тогда принялся писать формулы на обратной стороне только что принятого законопроекта, пока Гермиона, нетерпеливо заправляя непослушные волосы, махала волшебной палочкой, забыв о безопасности. Эксперименты так их увлекли, что они продолжили обсуждение на широкой кровати в Малфой-мэноре. Впрочем, некоторые моменты потребовали выяснения деталей еще и на следующую ночь. Меркантильность была еще одной возможной причиной. Разумеется, Гермионе нравилось, когда сова приносила плитку невероятно вкусного швейцарского шоколада, тающего во рту, или перевязанный алой лентой букет лилий. Шепоток коллег определенно поднимал ее самооценку, заставляя ощущать себя привлекательной. Но дело было даже не в этом. Вы когда-нибудь видели Малфоевскую библиотеку? Да-да, ту самую, которую начал собирать еще его прародитель, Арманд Малфой, количество книг в которой исчислялось тысячами, и многие из них — в единственном экземпляре. Она недоверчиво хмыкнула, когда Драко впервые подождал ее после работы и предложил туда наведаться, но… Стоило Гермионе увидеть стройные ряды книжных полок, она на секунду подумала, что попала в легендарный Эльдорадо. Или нашла Грааль. Что-то вроде. Проблема была в том, что сейчас она не пересказала бы ни строчки, прочитанной там. Зато ощущение голой спины на мягком ворсистом ковре перед камином вспоминалось без проблем. Возможно, все дело в том, что ей действительно было иногда немного одиноко. Не то чтобы постоянные посиделки в Норе, встречи с мальчишками или прогулки с Джинни способствовали этому чувству. Но получать короткие записки от Малфоя, устраивать словесные шутливые пикировки, пробовать с ним десерты в магловских кафе, наслаждаться солнечным днем на пикнике — все это было чертовски приятно. — У тебя какие-то проблемы, Грейнджер, — голос вошедшего Драко вырвал ее из раздумий. Она вздрогнула, встретив в зеркале его пристальный взгляд. О, Мерлина ради, разумеется, у нее были проблемы! Драко длинно зевнул и, шагнув к ней, приобнял за талию, удобно устроив подбородок на ее плече. Было ужасно сложно не повернуться к нему и не начать целовать сложенные в ухмылке губы, но Гермионе нужно было все выяснить. — Почему мы с тобой спим, Малфой? — прямо спросила Гермиона, складывая руки на груди. Драко в зеркале выглядел действительно озадаченным. Он приподнял брови и, нарочито растягивая гласные, ответил: — Вероятно, потому, что это делают все взрослые люди, когда начинают встречаться? Возможно, ей придется отложить расследование, потому что у Малфоя был жар. Он определенно был болен. — Начинают что? — она ослышалась. Разумеется, она ослышалась. Не было никакого слова на букву «в», не говорил Малфой ничего такого, он просто не мог так сказать. — Встречаться, Грейнджер, — снисходительно повторил Малфой, подозрительно сверля ее взглядом. Гермиона машинально выключила воду, о которой благополучно забыла, облизнула пересохшие губы и как-то полузадушенно пискнула: — А мы что, встречаемся? — и недовольно поджала губы, когда Малфой закатил глаза. — Грейнджер, — он взял ее за руку и потащил в комнату. Гермиона послушно села на кровать и уставилась на склонившегося над ней Драко: — Мы ходим в эти идиотские магловские кафешки, где ты пытаешься напоить меня лапучино… — Капучино, — машинально поправила Гермиона, завороженно глядя на его губы. Малфой отмахнулся: — Неважно, как называется эта отрава, выдаваемая за кофе. Мы переписываемся в течение всего рабочего дня, — он провел пальцами по ее щеке и заправил непослушный локон за ухо, — ты ночуешь у меня и, заметь, вовсе не из-за библиотеки. Я провожаю тебя домой после работы и не припомню, чтобы мы обходились рукопожатием. Ты даже познакомила меня со своими родителями, а Поттер и Уизли практически дали нам свое благословление. Мерлин, Грейнджер, разумеется, мы встречаемся! Она несколько секунд хватала ртом воздух, пока Драко, все еще взбудораженный, не толкнул ее на кровать. Закрывая глаза и отвечая на жадный поцелуй, Гермиона подумала, что она позже подумает над причинами, по которым начала встречаться с Драко Малфоем. Намного позже.