Принадлежность

      Несмотря на распространенное мнение, появление на теле шрамов твоего соулмейта в большинстве случаев не является достаточно хорошей и надежной меткой, ярким и точным индикатором того, что вот она. Твоя судьба. Твоя родственная душа. Бери, как говорится, и не отпускай, ведь он принадлежит тебе и ты принадлежишь ему.       Сами подумайте. Как часто вы в обычной жизни встречаете людей с очень заметными шрамами, сразу же бросающимися в глаза? Должно быть, не очень часто.       Конечно, существуют энтузиасты, на весь мир демонстрирующие свои шрамы с верой, что рано или поздно на них упадет взгляд их родственной души. Конечно, сейчас есть различные сайты, где люди выставляют фотографии или описания своих шрамов в надежде обнаружить совпадение с кем-то. Но вдруг у человека вовсе нет шрамов? Или они не являются особо отличительными? У сестры Ноа, например, из шрамов соулмейта один лишь след от аппендэктомии, достаточно распространенная вещь, у многих такое есть, так что у нее среди знакомых потенциальных соулмейтов к моменту совершеннолетия было штук пять.       Ноа же в свою очередь был совсем иным случаем. Причудливые правила этого мира, где существуют родственные души, очень хорошо отыгрались на нем, причем еще с самого детства.       По словам Оливии, его сестры, у Ноа начали появляться шрамы, когда он еще был совсем маленьким. Не каждый день, разумеется, но определенно чаще, чем обычно. Это был сущий ад не только для мальчика, но и для его близких, в особенности для самой Лив. Их мать с каждым годом все сильнее теряла связь с реальностью, так что Оливии — самому еще ребенку — приходилось заботиться о младшем братике. А это само по себе сложная задача, так еще трудностей добавляло то, что периодически Ноа страдал от сильных физических болей, источник которых находился, скорее всего, очень далеко и не мог быть устранен. Он был просто недостижим. Оставалось лишь давать обезболивающее и успокаивать плачущего мальчика, не понимающего, почему ему больно, но все же догадывающегося, что он этих страданий не заслуживает.       — Бедовый же у тебя соулмейт, Ноа, — мягко усмехалась иногда Оливия, когда боль Ноа прекращалась, с заботливой и грустной улыбкой обрабатывая шрамы присмиревшего брата. Нет, не его шрамы. Чужие шрамы, из-за какой-то жестокой шутки судьбы теперь принадлежащие и самому Ноа. — Когда найдешь его, обязательно береги, чтобы такое больше не повторялось.       Девушка, конечно, сама не верила в эти приободряющие слова. Но что еще она могла сказать? Соулмейтов не выбирают, ими рождаются. Эти шрамы даже удалить невозможно, если снять кожу, то, когда она восстановится, шрамы появятся вновь. Верующие утверждают, что родственными душами людей делает Бог, ученые пытаются найти рациональное объяснение этому явлению, но, честно говоря, пока им это не очень хорошо удается. Они могут лишь констатировать факт того, что соулмейты обладают исключительной психологической совместимостью, даже десятой части которой невозможно добиться с другими людьми. Буквально одна душа, находящаяся в двух телах. На основе этих религиозных убеждений и научных выводов был создан социальный конструкт просто жизненной необходимости нахождения своего соулмейта, без которого существование твое безрадостно и бессмысленно. Чем старше становится человек и чем дольше он не способен найти свою родственную душу, тем меньше он, разумеется, верит в эту установку. Просто устает ждать, смиряется со своим одиночеством.       А вот дети в этом вопросе очень оптимистичны и вместе с тем уязвимы. Ноа исключением не был.       Оливия с трудом сдерживала слезы, когда смотрела на процесс появления очередных шрамов и замечала, что ее брат волнуется больше не за себя, а за своего соулмейта, получающего эти повреждения. Как кричит, умоляя сестру найти его родственную душу и помочь остановить боль. Боль не только соулмейта, но и самого Ноа. В такие моменты Оливии хотелось своими же руками придушить соулмейта брата за все те страдания, что он причинял Ноа. Вольно или невольно, это не так уж и важно. Лив было глубоко наплевать на то, что происходит с родственной душой Ноа, какую боль он переживает и в каких условиях находится, раз получает подобные раны. Ее брат мучается из-за человека, которого даже не знает, но уже любит нежно и отчаянно, как способны любить только дети, уже жалеет его, стремится найти и защитить. А Оливия ничего не может с этим поделать.       — Как думаешь, что с ним происходит? — робко спрашивал маленький Ноа после появления очередного шрама, глядя на сестру с такой тревожной осторожностью, потому как путался и не понимал, что злится девушка не на него, а на себя, на свою беспомощность. — С моей парой?       — Я не знаю, Ноа, — честно отвечала Оливия, глубоко вздыхая и ласково проводя рукой по темным, густым, чуть вьющимся волосам брата. — Но я надеюсь, что он в порядке. И такое больше никогда не повторится.       Но «такое» повторялось. Снова и снова. Пока после достаточно продолжительно затишья не дошло до тревожной и пугающей кульминации, одновременно ставшей и финалом.       Ноа точно не помнит тот момент, когда на его коже стали появляться не просто шрамы, а слова. Ему тогда было лет пятнадцать вроде бы. Помнит, что это была ночь, что проснулся он именно от того, что его кожа на спине буквально горела. Тут же перекатился в кровати на живот, чтобы облегчить боль. Успевший привыкнуть к неожиданному появлению шрамов и порядком устать от этого, парень решил не будить сестру, а переждать появление ран молча и стойко, вцепившись зубами в подушку. Ноа должен быть сильным. Обязан быть сильным. Сестра и так слишком беспокоится о нем, одержимая этими сестринско-материнскими чувствами. Ноа не хочет волновать ее лишний раз.       Но когда боль не прекращалась дольше обычного, парень не выдержал. И начал кричать.       Видя, что шрамы не перестают появляться, Оливия всё порывалась позвонить в скорую, но Ноа останавливал ее, до боли в челюсти стискивая зубы и хватая сестру за руку, тянущуюся к телефону.       — Лив, не надо, скоро пройдет, я сильный… — хрипел юноша сквозь поджатые в тонкую бледную линию губы, с яростной мольбой глядя на девушку.       — Не говори ерунды, это не слабость, — дрожащим голосом отвечала Оливия, не переставая протягивать руку к трубке, а Ноа не переставал держать ее, несмотря на испытываемую физическую боль, обладающий хорошей силой.       — Снимай футболку, обработаю шрамы, — с неохотой сказала девушка, сдавшись и решив, как обычно, справляться с ранами самостоятельно.       Сидя на кровати и шипя от боли, Ноа осторожно стянул с себя футболку, чтобы не причинить себе лишнего дискомфорта, отбросил ее в сторону и развернулся к сестре спиной.       — Дева Мария… — пораженно прошептала Лив, с беспомощным ужасом глядя на то, чем на этот раз одарил ее брата его соулмейт.       «Чревоугодие» на плечах. Ниже перечеркнутая «алчность». Еще ниже — размашистая «похоть». Не совсем соображающая, что делает, Оливия резко взяла брата за плечи, игнорируя его напряженность, и развернула к себе лицом, потому как она подозревала, что это еще не все. Потому что это правда было не всё. «Гнев» на правом предплечье. Еще одна «алчность» на левой руке. Постепенно проявляющаяся прямо на глазах девушки «лень» в районе ключицы.       — Какого хуя… — дрожащим от негодования голосом просипела Оливия, обычно старающаяся матом не ругаться при брате. В любом другом случае Ноа насмешливо отметил бы неосмотрительность сестры, но в тот момент юноша, кажется, совсем не слышал ее, просто отсутствовал, пустым взглядом уставившись в пространство и громко, жалобно скуля от боли, словно собака, которой ногой переломали лапы.       Обычно Лив не давала брату алкоголь, чтобы тому было легче справиться с болью во время появления шрамов. Она сама старалась при Ноа не выпивать, хотя в их доме всегда находилась бутылка дешевого виски на тот случай, если Оливия столкнется с чем-то, что она просто не сможет вынести на трезвую голову.       Это был тот самый случай. Такого девушка не может вынести. Да и Ноа чуть ли не сознание терял от боли.       Впрочем, когда брат с сестрой принялись распивать бутылку, шрамы уже перестали появляться. За это время завершилось написание «лени», а также добавилась еще одна «похоть» внизу живота. Ноа до сих пор неподвижно сидел на кровати, выжигая стену взглядом темных, даже не карих, а черных глаз, приобнимая себя за плечи, словно ему, все еще сидящему без футболки, было очень холодно.       — Думаешь, он сам сделал это с собой? — неожиданно заговорил Ноа низким тихим голосом, обращаясь скорее к стене, чем к сестре. — Мой… Моя… Но, если он делал это сам, он же понимал, что я испытаю… Или кто-то сделал это с ним насильно и…       Именно в тот момент, глядя на своего брата, не веселого и очень живого, как обычно, а поникшего и задумчивого, кажется, с трудом складывающего слова в предложения от того, что его разум до сих пор перенапряжен от пережитой недавно боли, Лив осознала очень важную вещь. Это очевидно, стоит лишь заглянуть в его опустошенные, потухшие глаза.       Этой ночью к Ноа подкрался момент, рано или поздно наступающий в жизни каждого человека, которому не очень повезло в поисках соулмейта. Или в принципе с соулмейтом.       Брат Оливии перестал ждать. Перестал любить безусловно и чисто, не требуя ничего взамен. Он больше не держится за веру, что рано или поздно встретится со своей родственной душой, как за единственную вещь, из-за которой он все еще живет. Он теперь не способен испытывать хоть какую-то привязанность к тому, кого фактически никогда и не было в его жизни, кто не дал Ноа ничего, кроме этих шрамов и боли, им сопутствующей.       — Ну, по крайней мере, когда я увижу своего соулмейта, я сразу пойму, что это он. Такое не заметить или спутать с чем-то невозможно, — Ноа говорит так каждый раз, когда на его теле появляются очередные раны от родственной души, но на этот раз в этих словах нет никакой надежды, только горькая ирония.       — Это точно, — тяжело вздохнула Оливия, отпивая из горла виски и протягивая бутылку брату, которую он с готовностью взял.       В каком-то смысле, возможно, и хорошо, что Ноа так рано пережил этот этап идеализации своего соулмейта еще до того, как ты с ним встретился. С другой стороны… Немного обидно, что так все сложилось. Ведь это так приятно — осознавать, что у тебя в этой жизни есть свой человек. Человек, который принадлежит тебе, и которому ты сам принадлежишь. Возможно, когда-нибудь это чувство воскреснет, когда Ноа, уже, казалось бы, отчаявшись и перестав ждать, все же найдет своего соулмейта.       Впрочем… Уже глядя на то, что происходит в жизни родственной души брата, Оливия приходит к мысли, что она не очень хотела бы, чтобы ее брат сталкивался с этим человеком.