***
Ноа убил Веру. Совсем молодую девушку, в отчаянии вопящую о том, что Отец заставил её, накачал наркотиками и далее по списку. Бла-бла-бла. Как будто Помощнику не похуй. Даже если это правда, это ничего не меняет. Потому что есть такие вещи, которые ничем нельзя оправдать. Будь ты хоть самым большим мучеником в мире, с которым жизнь обошлась жестоко и несправедливо. Совершив по-настоящему ужасные вещи, не рассчитывай на понимание и прощение. Ноа, например, уже давно ни на что не рассчитывает, уже перестал успокаивать себя мыслью о том, что он борется за правое дело, спасает хороших людей, убивает злодеев. Крови с рук это не смоет. Пронзительных девичьих криков из памяти не сотрёт. Подбадривает только одно. Все Вестники Иосифа убиты, теперь Помощнику открыта дорога к самому Отцу. Но при этом Ноа не мог не потратить время на то, чтобы включить один из телевизоров в тюрьме округа Хоуп, чтобы в третий раз взглянуть на видеозапись оплакивания Иосифом очередного родственника. Хотя оплакиванием происходящее парень называл с натяжкой. Этот невозможный человек каким-то волшебным образом умудрялся сохранять сдержанность и спокойствие даже после убийства одного из своих сиблингов. Да, в такие моменты по Иосифу можно было заметить, что он, пусть и самую малость, но все же задет. Тем не менее, по мнению Ноа, это всё равно совершенно не нормальная реакция на смерть близкого человека. Молодой человек невольно вспоминал, как он переживал смерть Оливии, так он кричал, рыдал, до крови разбивал кулаки о стены. И это была не какая-то наигранная показуха, ведь у этой сцены не было свидетелей. Нет, это было чистое и несдержанное горе человека, утратившего что-то жизненное важное в своей жизни. А Сид не сумел показать хоть какое-то подобие человеческих эмоций, когда один за одним погибали члены его семьи. Ожидая очередную видеоэпитафию и угрозу в сторону Сопротивления в одном лице, Ноа не рассчитывал увидеть нечто новое от этого психопата, необычного с одной стороны, но при этом такого предсказуемого с другой. Но на этот раз Помощник увидел нечто, что заставило его, по меньшей мере, удивиться. По большей же мере Ноа, до этого вальяжно облокотившийся об обшарпанную стену тюрьмы и из-под полуопущенных ресниц поглядывающий на старенький телевизор, будто бы и не был особо заинтересован тем, что на нем показывают, тут же встрепенулся, резво оттолкнулся от стены и быстро прошел вплотную к экрану, боясь пропустить хоть один кадр. Тогда Ноа видел основателя секты таким, каким он никогда не был раньше. Иосиф Сид выглядел… Ужасно. Просто жалко. Это его заплаканное лицо, текущий нос, надрывающийся голос. Вместо уверенного в себе и харизматичного лидера, перед Помощником предстал разбитый и несчастный человек, потерявший всё, что у него было в этой жизни. Он уже не сдерживается, не подавляет то, что, возможно, всё это время находилось в его душе, сидело в клетке, выло и рвалось наружу; не пытается поддерживать определенный привлекательный образ в глазах своей паствы. Нет. В тот момент Иосифу было совсем наплевать на то, как он выглядит или что о нём думают люди перед телеэкранами. Ему было наплевать на эти мелочи, как и любому другому нормальному человеку, совершенно убитому горем. Он не задумывался о том, что афиширует своё горе не только сочувствующим проекту эдемщикам, но еще и его противникам, определенно испытавшим облегчение после избавления от большей части семейки Сидов. Иосиф Сид просто позволил своему несчастью взять над собой верх. Пусть и не надолго, пусть через некоторое время он снова смог вернуться к своему достаточно ровному, пусть на этот раз буквально пропитанного злобой голосу. Глаза Ноа не обманывают его, он видел это, видел Отца в момент его величайшей слабости. И это было… Абсолютно отвратительно. Так красиво. Ноа и сам не заметил, как он впал в очень знакомое состояние, совсем как в первый раз, когда он увидел Иосифа Сида. Дыхание приостанавливается, сердце замирает и прочая херня, обычно встречающаяся в женских любовных романах, а не реальной жизни. Когда запись завершилась, парень приложил руку к груди, словно едва ли мог дышать, и отшатнулся на пару шагов, будто вот-вот мог потерять равновесие. Молодой человек оказался по-настоящему очарован развернувшимся перед его глазами зрелищем. Казалось бы, такая нелицеприятная картина, но для Помощника это оказалась настоящая услада. Видеть Отца таким живым, таким задетым, таким несчастным, и знать, что причина этого страдания — сам Ноа. До этого момента парень не знал, насколько он нуждался в чем-то подобном, но теперь просто не понимает, как он мог существовать всё это время, ни разу не видя Сида таким уязвимым, таким… Таким принадлежащим ему. В тот момент Ноа всё стало ясно. Казалось бы, это стало очевидным еще очень давно, но Помощник до последнего игнорировал и отрицал этот неоспоримый факт. Но теперь он его признаёт, в большей степени с удовольствием, чем с негодованием. Иосиф Сид — его соулмейт. И в этом нет никаких сомнений. Даже если бы Ноа захотел, он бы не смог сейчас представить на месте Иосифа кого-то другого. Потому как, стоило Отцу обнажить свою душу, пусть и буквально на полминуты, молодой человек успел разглядеть в ней всё. Особенно эту самую пресловутую связь и принадлежность, которую словами не описать, ее нужно просто увидеть и прочувствовать. И Ноа прочувствовал. Всё до мельчайших подробностей прочувствовал. Но это были не те светлые душевные порывы, которые, как подозревает Помощник, должен испытывать человек по отношению к своему соулмейту. Чем вообще занимаются нормальные соулмейты? Живут вместе? Любят друг друга? Стараются быть как можно ближе и никогда не расставаться? Что ж, Ноа определенно хочет быть ближе к Иосифу. На самом деле, он хочет быть к нему максимально близко. Хочет залезть этому ублюдку под кожу и вывернуть его наизнанку, чтобы снова и снова обнажать его отвратительную, великолепную, принадлежащую Ноа душу. Будь воля парня, он бы больше никогда не позволил Иосифу прятать своё естество от всех и в особенности от него. Ноа присвоил бы себе всё, что скрывалось в сердце этого человека. Ноа хочет это. Его боль. Его страдание. Его ненависть. Его гнев. Он хочет, чтобы всё это п р и н а д л е ж а л о ему.хочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочетхочет
Видит Бог, Иоанн ошибся. По крайней мере, просто не всё увидел. Тут не только гнев, но и алчность. Как же он мог ее не заметить? Ведь вот она, на спине, ниже чревоугодия и над похотью. Ноа хочет Иосифа. Ноа хочет, чтобы Иосиф страдал. Ноа хочет, чтобы Иосиф страдал именно из-за него. Ноа хочет, чтобы Иосиф пал, отпустил его друзей и оставил многострадальный округ в покое. Ноа хочет увидеть Иосифа. Прямо сейчас. Ноа было очень плохо. Голова кружилась. Нежные, но крепкие объятия Блажи все еще его не выпускали. Возможно, парню стоило подождать, когда самочувствие улучшится, а уже потом отправиться на рандеву к Отцу. Но Помощник не мог ждать. Его семья не могла ждать. Несмотря на абсолютную зачарованность Ноа увиденным, он всё же сумел понять посыл Иосифа. Он собирается мстить за свою семью, подвергая опасности семью Помощника. Он ждёт его там, где всё и началось, то есть в своей церкви. Разрываемый от нетерпения, Ноа чуть не забыл заглянуть в оружейный магазин при тюрьме, чтобы закупить патроны. — Слушай, а ты не знаешь, у Иосифа точно больше братьев или сестер нет? — Ноа произнес это с нездоровой веселостью, словно это была странная шутка, которую девушка в магазине толком не поняла, но на деле Помощник был абсолютно серьезен и прекрасно понимал, с какой целью он об этом спрашивал. Так или иначе, в ответ девушка разве что пожала плечами и молча выдала Салаге всё необходимое. — За счет заведения, — подала она голос, когда увидела, что Помощник полез в карман брюк за деньгами. — Я знаю, куда ты сейчас собираешься. Задай ему там жару, ладно? От тебя зависит судьба всего округа Хоуп. На это Ноа разве что хрипло усмехнулся и, забрав свои покупки, направился прочь из здания тюрьмы к припаркованному у его ворот автомобилю. Старался вести себя по возможности спокойно и непринужденно, но, черт, колени все равно предательски дрожали, словно у подростка перед долгожданным свиданием с первой красавицей школы. Глупо. Ноа чувствовал себя так глупо и вместе с тем как никогда правильно. Молодой человек четко осознавал, что все его поступки и решения привели его к этому самому моменту, к ситуации, из которой выхода всего два. Либо проиграет Ноа, и тогда весь округ окажется обречен; либо проиграет Иосиф, тогда округ будет спасен, а сам основатель секты… Что ж, его привлекут к суду. Помощник тогда не был уверен, к какому именно — Соединенных Штатов или же Божескому, тут уж как получится. Да. Осознание Иосифа как своей родственной души не должно помешать Ноа завершить то, ради чего он, собственно, и прибыл изначально в округ Хоуп. Ведь иных вариантов исхода, кроме упомянутой выше, в этой ситуации для двух соулмейтов, которые никогда не смогут быть вместе, просто нет.***
Оказалось, что есть. Ноа просто не верил своим глазам, когда пришёл в себя в таком знакомом бункере, прикованным наручниками к металлической спинке кровати. У ног Помощника — бездыханное тело Датча, а напротив — его, черт побери, соулмейт. Всё то время, когда Иосиф говорил, Ноа смотрел как бы сквозь Отца, будто не совсем осознавал его присутствие. Не хотел осознавать. Парень был больше сосредоточен на том, чтобы, превозмогая раскалывающую головную боль, восстановить в памяти последние события, после пробуждения похожие скорее на безумную мешанину из отдельных картинок, голос и огромного, тревожно огромного количества пламени. Пламя. Черные птицы в багряном небе. Падающие деревья. Падающие. Ядерные бомбы. Причитающий Пратт. Ноа очень хотелось прибить его. Только бы он заткнулся. Его друзья. Его семья. Его округ. Округ Хоуп. Ядерные бомбы. Отец, насвистывающий «Amazing Grace». Не справился с управлением. Зазевался. Врезался в упавшее дерево. Облажался. Облажался. Облажался. Не оправдал ожиданий. Позволил им умереть. Позволил этому психопату оказаться правым. Ноа всё вспомнил. Ноа уставился на Иосифа, до сих пор сомневаясь в реальности всего происходящего. Может, это сон? Или Блажь? Или Ад? Ведь это очень похоже на Ад. Видеть этого ублюдка прямо перед собой. С одной стороны, очевидно, что всё существо этого человека пропитано ненавистью к Помощнику. И, хэй, Ноа его не осуждает, это вполне ожидаемо и, раз уж на то пошло, взаимно. С другой стороны, из-за каких-то своих глупых религиозных убеждений, желания превратить жизнь убийцы его семьи в сущий кошмар (потому как смерть окажется слишком простым выходом для Ноа) или же обыкновенного страха Иосифа остаться одному в замкнутом пространстве (хрен его знает, какова настоящая мотивация Отца) этот психопат принял прекрасное решение сохранить ему жизнь и… Сделать частью своей семьи? Вроде как? Боже, нет, да что же это за херня… Ноа мог ожидать от себя какой угодно реакции. Ужаса. Гнева. Отчаяния. Но нет, ничего подобного. Помощнику просто было очень и очень смешно. Ведь это действительно забавная ситуация, разве нет? Всё это время Ноа сражался за дорогих ему людей, только для того, чтобы те сгорели в огне ядерных взрывов. Всё это время Ноа пытался доказать, что проект «Врата Эдема» — бред собачий, а его руководитель — либо психопат, либо лжец. Так или иначе, обыкновенный человек, в действительности с Богом не разговаривающий. И всё это только для того, чтобы оказаться с этим человеком наедине, где его жизнь напрямую зависит от причуд его психики, где Ноа придется жить с мыслью о том, что этот сумасшедший в итоге оказался прав. Всё это время парень то бежал от Иосифа, то стремился к нему, подавлял свои чувства, преодолевал свои страхи и комплексы, связанные с его принадлежностью Отцу. Всё ради того, чтобы оказаться здесь. Блять, Ноа уверен, что куча людей была бы счастлива остаться на долгое время в замкнутом пространстве наедине со своим соулмейтом. Но Ноа не хочет этого. По крайней мере, не так. Он не хочет видеть Иосифа таким, хотя и с долгожданными и такими идущими Отцу синяками, но таким невыносимо раздражающим выражением лица. Мудак сидит прямо напротив Ноа, переполненный чувством превосходства и осознанием собственной правоты и того, что он победил, а Помощник проиграл. А Ноа остаётся только смотреть его с туповатым и абсолютно пустым выражением лица и не иметь возможности дотронуться до своей родственной души из-за этих тупых наручников… Это правда смешно. Очень. Поэтому Ноа начал смеяться. Его смех был протяжным, хриплым и удушающим. Помощник не мог дышать или даже видеть перед собой, так сильно он жмурил глаза. Оно и хорошо. Поменьше будет видеть довольную рожу Иосифа. Что за шутка! Что за уморительная шутка! Если Бог правда существует, то, должно быть, он сейчас со смеху помирает от такой развязки. А Ноа помирает, когда с усилием бьется головой (виском, где кость особенно тонка) об угол металлической спинки. Успел сделать это раз или два, пока не отреагировал Иосиф и небрежным, размашистым движением, выдающим панику Отца, бросился к Помощнику, обеими руками взяв его за голову и прижав тело Ноа к стене своим собственным, из-за чего сильно выкрутил фиксированные наручниками руки парня. Бездумно глядя перед собой, кажется, на одну из птиц Иосифа на ключице, Ноа отметил про себя, что сейчас он с Отцом пахнет примерно одинаково. Гарью, Блажью и смертью. Но от Сида веет чем-то еще. Чем-то легким и приятным. Как Рай. Как Эдем, который Иосиф обещал своей семье и последователям, но теперь все они подохли. А остался только Грешник. Змея в саду. Обычный помощник шерифа на своем первом деле, который на всё это не подписывался. Ноа ненавидит его. И хочет. Не понимает, какое из этих чувств сильнее. Из-за переизбытка эмоций и впечатлений, а также пугающе усыпляющей боли в голове Ноа благополучно отключился, провалившись в такую успокаивающую и гостеприимную пустоту, находясь при этом в сильных и обжигающе тёплых руках Отца. Кажется, Иосиф обнимал его и гладил по волосам, словно ребёнка, наконец успокоившегося после долгой и вымотавшей абсолютно всех истерики. Ноа сдохнет здесь. Несмотря на слова Иосифа о том, что он не станет убивать его, Ноа уверен, что сдохнет. Либо он, либо Отец. Иначе не получится. Иначе нельзя. Это не история любви. По крайней мере, не должна быть таковой.