Всё могло быть так хорошо, если бы не ты! Если бы ты не был таким отвратительным существом, всё было бы иначе! Ты должен был сделать меня самым счастливым человеком в мире, для этого ты появился на этот свет, но вместо этого ты обрёк меня на страдание и одиночество! Ты лишил меня всего, что у меня было, но сам не дал ничего взамен! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Забавно, но претензии у Иосифа и Ноа друг к другу были примерно схожие, хотя и находили разное выражение. Ведь в этом весь смысл родственных душ. Одно и то же в более или менее отличающихся проявлениях. Боль у этих соулмейтов тоже была одна на двоих.Жаль, правда, что только боль.
Еще забавно, что за время всей это ссоры никто из узников убежища и не думал открыть разделяющую их дверь, хотя ни одно из помещений бункера не закрывалось на ключ. Дверь в данном случае являлась скорее символической, чем действительной преградой, но все же очень необходимой. Должно быть, им обоим. В тот момент каждый из них определенно мог убить другого. А потом пожалел бы об уничтожении собственной души в другом теле. По крайней мере, в глубине души они оба надеялись, что пожалел бы. Но рано или поздно всё закончилось. Силы иссякли, голоса сорвались. Иосиф еще какое-то время продолжал ходить взад-вперед по коридорам, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, но Помощник довольно быстро перестал вслушиваться и просто продолжил лежать на диване, свернувшись калачиком, пока наконец не уснул. После этого молодой человек погрузился в еще одну череду бодрствования и сна. И первое, и второе почти ничем друг от друга не отличалось. Цикл, из которого не особо и хочется вырваться. Но Ноа вырвался, когда в очередной раз проснулся и не уловил еле слышного шепота Иосифа из соседнего помещения. Помощник просто знал, что это очень плохой знак, хотя не был даже уверен в том, спит он или бодрствует. Он просто знал, что необходимо немедленно найти Иосифа (будто бы ему есть, куда уйти). Ноа резво поднялся с дивана на ноги, о чем сильно пожалел, потому как от непривычки, сонливости и недоедания у парня сильно закружилась голова. Потратив некоторое время на то, чтобы сохранить равновесие и вновь не потерять сознание, Ноа, пошатываясь из стороны в сторону и стараясь держаться рукой за стену, вышел из комнаты, чтобы обнаружить Иосифа в противоположном конце коридора. Выглядел Отец так, словно шарики за ролики у него окончательно заехали. То, что творилось с ним раньше, было только прелюдией. Мужчина стоял на коленях лицом к стене, прижав к ней ладони, изредка царапая ее кровоточащими ногтями и оставляя на ней бордовые разводы. Выражение лица и глаз абсолютно пустое, а вот губы до сих пор беззвучно двигались. Тело было покрыто плотным и достаточно видимым слоем уже засохшего пота. Должно быть, Иосиф только недавно успокоился и застрял в таком состоянии. Жуткое зрелище. Похоже на мать Ноа в дни, когда ей было особенно плохо. Парень скованно поежился, приобнимая себя и пытаясь сообразить, что ему делать. Но, стоило Помощнику еще совсем недолго пронаблюдать за таким беззащитным и очевидно нуждающимся в помощи Иосифом, все еще царапающим стену бункера, будто бы неловко и абсолютно бессмысленно пытающимся выбраться из него, соображать он перестал и просто занялся тем, что ему подсказывало его предчувствие. Его душа, раз уж на то пошло. — Ебанутый, — раздраженно прокряхтел Ноа, после недолгих раздумий и сомнений подняв не сопротивляющегося и вообще не обращающего на Помощника никакого внимания Сида на руки и направившись с этой поразительно не тяжелой, даже на удивление комфортной ношей в злосчастную ванную комнату. Ноа понятия не имел, как ухаживать за людьми, у которых, очевидно, не все дома. Его матушка была такой, но Оливия то ли к счастью, то ли к сожалению полностью взяла на себя заботу о больной матери, максимально оградив от этого брата. Сейчас парень хотел бы, чтобы она этого не делала, ведь тогда, возможно, он действительно был бы способен помочь Иосифу. Может, его даже удалось бы освободить от этих бредней про Бога и Коллапс, пусть они в итоге и оказались правдивыми. Более того, я боюсь, что это безумие Иосифа уже является непосредственной составляющей его личности, если не её фундаментом. Без этого безумия не станет и Иосифа. А я почему-то не хочу, чтобы Иосифа не было. Но, на худой конец, благодаря сестре Ноа очень хорошо усвоил, что залогом здоровья и в принципе поддержания жизни на должном уровне является чистота и гигиена. Именно поэтому первым порывом молодого человека оказалось засунуть Сида под душ. Ноа это, собственно, тоже не помешало бы. Так или иначе, Помощник все равно пришлось присоединиться к Иосифу, потому как того приходилось поддерживать за плечо, чтобы тот совсем не осел на пол. Сняв с Сида оставшиеся немногочисленные предметы одежды, включив воду, прислонив Отца к одной из стенок душа и поддерживая того рукой на месте, Помощник занялся тем же, чем и все предыдущие месяцы. По крайней мере, пытался. Пытался заботиться о людях, не требуя ничего сверхъестественного взамен. Кое-как найдя в комнате мочалку с мылом, Ноа пытался очистить Иосифа хотя бы от того, от чего его еще можно было избавить. Момент был на удивление успокаивающий и совсем не интимный. В такие моменты не задумываешься о наготе или физической близости как таковой. Всё это отходит на второй план, тогда как на первый выходит близость иного рода, которая в полной мере может существовать только между родственными душами. В такие моменты теряешься в таком родном и правильном ощущении чужой кожи под подушечками пальцев, покрытой теми же увечьями, что и твоя собственная. От того даже сама по себе кожа кажется похожей на твою, только у Иосифа она была более грубая, теплая и загорелая, особенно на фоне мертвенно бледной кожи Ноа. В такие моменты с особенным сожалением смотришь на шрамы, виновником которых являешься ты сам — на черту над ленью, на вырванный кусок плоти в районе левого бедра. Тебе стыдно за них, неловко за себя и, самое главное, тебе абсолютно наплевать на то, что твоему соулмейту не было ни стыдно, ни неловко за те шрамы, которыми он одарил тебя. В такие моменты совершенно неожиданно замечаешь, насколько твой соулмейт живой и настоящий. Все же Иосиф был для многих фигурой божественной, для кого-то дьявольской, но, так или иначе, нечеловеческой. Но здесь, перед Ноа Иосиф был другим. Все эти шрамы не несли никакого глубокого религиозного символизма, даже не обозначали принадлежность соулмейтов друг другу, а просто беспощадно испещряли кожу. А еще только теперь молодой человек заметил, что Сид заметно похудел за время их нахождения в бункере. Еще чуть позже Помощник осознал, что, пока Иосиф, словно заботливая мамаша, всё это время пытался накормить Ноа, дабы он не помер раньше времени, сам парень ни разу не видел, чтобы Сид что-то ел. Если этот человек экономил на собственном приеме пищи в бункере, рассчитанном только на одного постояльца, чтобы больше досталось Помощнику… Ноа не хочет об этом знать. Не хочет и всё. В такие моменты, хотя вы и находитесь так близко друг к другу, что один может услышать сердцебиение другого, Ноа никак не мог избавиться от мысли, что Иосиф сейчас не здесь, не с ним. Голубые застывшие глаза, будто замерзшая вода, смотрят на что угодно, только не на Помощника. Отчасти парню даже стало интересно, что же Сид видит, если вообще что-то видит. — Ты там что, астрально покинул тело, чтобы отправиться на небеса и разбить Богу лицо за то, что он тебе такого соулмейта подкинул? — негромко усмехнулся Ноа, распустив волосы Иосифа, чтобы вымыть и их. Момент был довольно забавный, будто бы долгожданное открытие подарка на Рождество. Стоило темно-русым волосам заструится по опущенным плечам Иосифа, Ноа на мгновение забыл, чем он до этого занимался и почему не может прямо сейчас поцеловать этого тупого косплеера Дэвида Кореша, разумеется, параллельно зарываясь пальцами в его волосы. Они такие классные. Даже вьются немного. Господи Боже, убей меня, прямо сейчас убей, я так больше не могу. На вопрос Помощника Иосиф, предсказуемо, промолчал, разве что пару раз сморгнул, давая Помощнику понять, что вроде как услышал его. Не получив никакого ответа, Ноа предпочел остановиться на собственном объяснении состояния Отца, потому как этот вариант хотя бы звучал довольно круто. — Если не сложно будет, врежь ему там и за меня. Ноа обреченно вздохнул и принялся намыливать волосы Сида, осторожно массируя кожу головы. Это была первая манипуляция Помощника за всё это время, вызвавшая у Иосифа хоть какую-то реакцию, хоть немного выведшая мужчину из транса. До этого почти не моргая и слепо уставившись в пространство, Сид устало опустил веки и издал какой-то легкий, еле слышный вздох, который, как показалось Ноа, означал облегчение и удовольствие, а мышцы до этого напряженного лица расслабились. В тот момент Иосиф напоминал не убийцу или психопата, а людей с икон. Таких возвышенных и одухотворенных, поглощенных своим чувством принадлежности чему-то большому, великому и прекрасному. И вот Помощник во второй раз забыл, чем он сейчас занимается и почему не целует Иосифа, не пробует эти губы на вкус и не пользуется своим правом владения — обратной стороны принадлежности. Это моя смерть. Я сейчас смотрю на свою смерть. Когда Ноа решил, что с Иосифа (и его самого) довольно, парень вывел (или же скорее вынес) Отца из душевой кабины, тщательно вытер его полотенцем, после чего уже абсолютно точно именно отнес его на руках в одну из спален. Завернув Сида в простынь, Ноа положил его на кровать, на всякий случай накрыл еще одеялом, после чего сам со страдальческим стоном сел на пол рядом спиной к кровати. Почувствовав, что наконец может расслабиться, молодой человек низко опустил голову и прикрыл лицо руками. Ноа так устал. Устал. Мягко сказано. Ноа устал бороться с собой. С Иосифом. С здравым смыслом и прошлым. С абсолютно всем, что мешало, мешает и будет мешать этим двоим быть вместе. Слишком много воды утекло. Разве можно просто забыть о том, что было, и зажить так, словно ничего особенного между ними не произошло? Словно они не отняли друг у друга всё, что у них было, оставив взамен разве что себя? Ноа не знает, что об этом думает Сид, а вот сам парень точно слишком горд для этого. Убрав руки от лица, но не поднимая головы, Ноа задумчиво усмехнулся и несколько раз изо всех сил ударил о пол кулаком. Горд. Гордость. Гордыня. Видимо, проблема правда в ней. Видит Бог, если бы Ноа вместо того, чтобы применять силу, с самого начала просто позволил Иосифу и его блядскому Богу, замутившему всю эту херню, выиграть… Наверное, всё было бы иначе. Наверное. Чутко услышав, как дыхание Отца несколько участилось, Ноа перевел взгляд на Иосифа, смотревшего на него. В глазах появилось нечто осознанное, он точно должен был понимать, на кого смотрит, потому что он вновь смотрит так, будто видит что-то, скрывающее в себе намного больше, чем кажется на первый взгляд. Но Сид всё еще молчал. И Ноа не сдержал желания заговорить самому. — Только не смей думать, что… — неловко и сбивчиво начал Помощник, быстро отведя взгляд и, нахмурившись, уставившись в пол. — Ничего об этом не думай. Ноа сам понятия не имел, что пытался сказать. Но все же продолжил, будто подгоняемый выжидающим молчанием Иосифа. А о чем им двоим говорить? Да всё о том же. — Ты ведь понимаешь, что это всего лишь шрамы? — голос Ноа был осторожным, но все же самую малость покровительствующим, словно парень пытался донести что-то человеку, менее сообразительному, чем он сам, но все же очень важному и дорогому Помощнику. — Они будут иметь какой-то смысл, только если ты сам этого захочешь. Всё это дело ни к чему никого не обязывает. Никто из нас не должен… Испытывать того, чего просто нет и быть не может. Пожалуйста, скажи, что ненавидишь меня, что нет в твоем сердце и капли любви ко мне. Так будет проще, нам обоим будет проще. — Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя. Предельно просто. И усложнять не за чем. Молодой человек опасливо поднял глаза на Отца, но в его лице ничего не изменилось. Разве что взгляд стал еще более осознанным, сосредоточенным, изучающим и оценивающим. — Да блять, — хрипло выругался Ноа, отвернувшись от не самого участливого собеседника и скрестив руки на груди. А спустя долгую паузу скрипуче и негромко рассмеялся, подрагивая так, словно плакал — А я ведь правда хотел, чтобы всё было иначе, — сдавленно заговорил парень, часто облизывая сухие губы, сильно впиваясь ногтями в собственную кожу и все еще не переставая смеяться. — И, наверное, если бы условия были другими, и мы сами были другими… Знаешь, я не такой уж плохой человек, хотя прекрасно понимаю, что выглядел таковым в твоих глазах. По крайней мере, был сносным когда-то. Ты тоже не безнадежен. Опять же, наверное, являлся таковым когда-то. Мы могли бы… Что «могли бы»? Быть счастливы? Жить как обычные люди, без всей этой религиозной байды, без смертей, без его поехавшей семейки? Ходить в кино, спать в одной кровати, заводить кучу собак? — Это так глупо, — мученически протянул Ноа, напряженно поджав губы и отрицательно покачав головой. Ноа так устал. И теплая, неподобающе нежная рука Иосифа, медленно и задумчиво гладящая парня по затылку, мечтательно наматывающая заметно отросшие за время нахождения в округе пряди волос, не освобождает Ноа от этой усталости, лишь делает ее более приятной и выносимой. Молодой человек облегченно простонал и, прикрыв глаза, чуть запрокинул голову назад, позволяя руке Отца еще ощутимее массировать его голову. Как же это всё-таки сложно. Принять свою судьбу. Просто принять неизбежное в ситуации, где у тебя выбора нет и быть не может. Ноа и Иосифа лишили выбора, когда они еще родились и стали соулмейтами друг друга. Они не хотели принадлежать друг другу, но никак не могли иначе. Действительно ли не хотели? Ноа вновь обернулся к Сиду, ожидая увидеть в его лице что-то обнадеживающее. Но увидел лишь оттаявшие глаза с расширенными зрачками, а еще как грудь вздымалась от участившегося дыхания. Беззвучно выругавшись, Помощник мотнул головой, побуждая Иосифа перенести руку с затылка на лицо. Ноа нужно это. Им обоим это нужно.Я так сильно в тебе нуждаюсь. Я хочу быть с тобой, но я просто не знаю, сделал ли этот выбор я сам… Или же кто-то сделал его за меня. Неужели всё должно быть именно так? Неужели мы с тобой — всего лишь марионетки, пляшущие под чужую дудку, отыгрывающие спектакль по заранее расписанному сценарию в независимости от нашего желания? Неужели всё то, что мы пережили, не имеет никакого смысла, раз мы всё равно оказались здесь друг с другом?
Всякие размышления о предопределенности и неизбежности отходят на второй план, когда Иосиф так неспешно, словно в попытке растянуть удовольствие момента, который вот-вот может закончиться, коснулся ладонью щеки Ноа, а большим пальцем бережно провел по тонкой и обветренной нижней губе, будто бы одно неосторожное движение — и всё. Всё прекратится. Исчезнет, словно навеянный Блажью мираж. Но Ноа никуда не исчезнет. Как бы в попытке подтвердить свою реальность, Помощник тяжело и горячо вздохнул, оставляя на коже Иосифа такое сильное ощущение, след собственной души, который больше никуда не исчезнет, забрался на Иосифа, чтобы позволить им обоим забыться в том, что Ноа, должно быть, надо было сделать в первый же день их знакомства в церкви. На глазах поехавшей семейки Отца. На глазах товарищей Помощника, которых он отчаянно пытался спасти, но не смог. Губы Иосифа были слишком мягкими и сладкими для монстра, а губы Ноа — чересчур грубыми и терпкими для не такого уж и чудовища, просто человека, попавшего в плохую ситуацию. Какая-то часть Помощника просто орала от осознания того, что сейчас происходит, но другая наконец-то смогла успокоиться после стольких месяцев страхов и сомнений. Всё было правильно. Всё было так, как и должно было быть всегда. На душе так спокойно и почти ничего не болит. Ноа неохотно оторвался от губ Сида, только в последний момент вспомнив, что им еще вроде как нужно дышать, хотя Помощник все же не уверен в этом на сто процентов. Какое-то время одна душа в двух телах просто смотрела на саму себя из таких разных и вместе с тем похожих глаз, теряясь в этом непривычном, кажется, даже незаслуженном ощущении близости, которую ничто и никто не прервет. И тут всё стало предельно очевидным. Всякая нужда в словах, объяснениях, оправданиях и обвинениях отпала, оставив после себя кристальную ясность. И спокойствие. И смирение. И усталость. — Я устал, — прошептал Ноа, буквально рухнув на Иосифа и уткнувшись лицом в его плечо и жадно вдыхая его запах. Отчасти Помощник немного побаивался, что раздавит Сида весом своего тела, но тот, кажется, не возражал, обняв своего соулмейта и не переставая гладить его по затылку, еще сильнее убаюкивая Ноа и клоня его в сон. — Я очень сильно устал. — Как и я, — выдохнул в ответ Иосиф, так горячо шепнул на ухо молодому человеку, что у того пробежали по спине мурашки. Оба дико устали. Но зато оба теперь всё-всё поняли. Они застряли. Застряли в сюжете, расписанном для них каким-то третьим лицом. Неважно, кто это — Бог, судьба, природа. Также не имеет никакого значения то, что Иосиф и Ноа делают или же хотя бы пытаются делать вне рамок этого сюжета. Ведь, что бы они ни делали, они бы всё равно оказались здесь. Друг с другом. Любые их поступки, любые их решения не несли в себе никакого смысла, ведь, так или иначе, они привели их сюда, в объятия своей родственной души. И можно сколько угодно обвинять другого в том, что эта дорога друг к другу оказалась такой долгой, сложной и кровавой. Что стольким людям пришлось полечь ради того, чтобы одна душа в двух телах смогла воссоединиться. Можно и не обвинять, а просто принять факт того, что этот путь завершился. Что они, пленники собственной судьбы, оказались в этой клетке, в этой безвыходной ситуации без выбора и свободы. Но хотя бы друг с другом. В тот момент обоим мужчинам хотелось просто спать. Впервые за долгое время действительно хорошо выспаться с точным знанием того, что они не одиноки. Одна душа, одни желания, даже сознания движутся в одном русле, так что мысли одного порой трудно отличить от мыслей другого.Обещай, что, когда я проснусь, ты все еще будешь здесь и никуда не исчезнешь. Что ты не покинешь меня так же, как и все остальные. Обещаю. Я никуда не уйду.
Перед тем, как погрузиться в сон, Ноа почувствовал легкий, невесомый поцелуй в висок и какой-то тихий шепот, которого парень уже не разобрал. На это он лишь покрепче сжал Иосифа в своих руках, особенно глубоко вдохнул запах тела соулмейта и облегченно позволил себе отключиться. Сложно сказать, долго ли продлится это смирение судьбе. Сколько еще они смогут так прожить со знанием, что ничего и никогда от них не зависело. Может быть, в один прекрасный день один из них в очередной раз решит испытать судьбу, попытавшись сойти с уготовленного им пути. Может быть, когда-нибудь кто-то из них освободит их обоих из этой ловушки. Может быть. Когда-нибудь. Но уже не сегодня.И слава Богу.