Riddle's foster-Prostitute

       Мариус еще долго допытывался у меня, почему все же Регулус решил, что я могу представлять для него опасность. Более того — теперь, зная, что я вроде как сквиб, он никак не мог понять, почему не способную колдовать девушку нужно опасаться. Он явно недоумевал, в чем могла быть причина размолвки между мной и его обожаемым кузеном, и мне пришлось рассказать ему укороченную и сильно приукрашенную помесь той лжи, что я прежде скормила Регулусу и Дамблдору. Мол, меня держали в плену последователи Гриндевальда, проводили эксперименты, я сбежала, скрывалась, а тут Регулус взял и решил, что я из-за какого-то мистического сходства могу быть дочерью Гриндевальда, тем самым подложив мне большую свинью и вынудив скрываться в мире магглов.        Шокированный оплошностью своего кузена, Мариус горячо извинился за доставленные мне неприятности, вновь припомнил, что я спасла ему жизнь и принялся очень искренне благодарить меня за это. Разговор потихоньку перешел на семью Блэков.        Жил-был уже известный мне по книгам Финеас Найджелус Блэк, бывший директор Хогвартса. Было у него четыре сына — Сириус, Цигнус, Арктурус и Финеас. Магглолюбца Финеаса изгнали из Рода; у Сириуса родились трое детей — Арктурус (отец Ориона и Лукреции), Ликорис и уже известный мне Регулус; Арктурус-старший был отцом троих девушек — Каллидоры, Цедреллы и Чарис; ну, а Цигнус был папашей Мариуса, Кассиопеи, Дореи и Поллукса (который как раз был отцом Альфарда — друга Тома, Вальбурги и Цигнуса-младшего, тоже, вроде как, приятеля Тома).        Бога ради, эти Блэки расплодились даже похлеще Уизли в будущем. Я для себя выцепила и запомнила несколько имен, которые могли бы быть полезны или значимы в будущем. Куча племянников и племянниц Мариуса сейчас как раз учились вместе с Томом. Мариусу было двадцать лет, он считал, что я его ровесница. Это было мило, а я внезапно поняла, что не помню, сколько мне лет. Когда я умерла в своем мире, мне было двадцать четыре, а телу Лиззи было двадцать, когда я попала в него. Я в этом мире была уже… больше трех лет. Я не помнила дату рождения Элизабет. Мне было двадцать три? Или двадцать семь? Я решила просто не думать об этом и не заморачиваться. Собственный возраст не имел для меня никакого значения. Разве что… меня немного покоробил возраст Регулуса — придурку было тридцать четыре, а выглядел он максимум на двадцать пять.        От обсуждения семейства Блэков и размышлений о возрасте у меня разболелась голова. Заметив, как я утомлена беседой, Мариус тепло распрощался со мной и спросил, не желаю ли я встретиться с ним на следующий день. Увы, у меня уже были планы на завтра. Было несколько неотложных дел, которыми мне следовало заняться, пока я в Косом Переулке. Да и к встрече с Йеном следовало подготовиться. Извинившись перед Мариусом, я пообещала ему оставаться на связи и предложила увидеться через неделю, когда я разрешу все свои дела. Йен к тому времени должен был уехать в Шанхай, и, как обмолвился Мариус, скорее всего, тогда же в Лондон планировал вернуться Регулус.        Выпроводив, наконец, Мариуса из номера, я с наслаждением рухнула на кровать и сразу же забылась крепким сном без сновидений. ***        На следующее утро я первым делом пошла в Гринготтс. Следовало подстраховаться — если со мной что-то случится, я хотела быть уверенной, что у Тома останутся деньги. А после продажи недвижимости Лона и обнуления его счетов, записанных на мое имя, у меня было очень много денег. И я все эти месяцы проносила их в кожаной сумке, которую прислал мне еще осенью Том.        Гоблины… были странными и мерзкими. Они не вызывали у меня доверия, да и их так называемый «супер неприступный банк» в будущем грабили два раза, но — с другой стороны — и альтернатив у меня не было, так что пришлось смириться. Открыть счет я решила на имя Морриган Сейр. Гоблин, имя которого я не запомнила, посмотрел на меня очень странным взглядом, когда я попросила сперва обменять маггловские фунты на галлеоны. Открытие ячейки обошлось мне в тридцать галлеонов, а сама аренда составляла пять галлеонов и двенадцать сиклей в месяц. Гоблины зарегистрировали мою волшебную палочку и предоставили мне ключ от сейфа номер 516 — без драконов и прочих навороченных мер безопасности, самый обычный сейф, до которого я позже прокатилась с молодым гоблином на адовой тележке, после которой меня замутило, а перед глазами еще минут пять все плыло.        Когда я спросила о наследовании, мне скупо объяснили, что моя ячейка автоматически перейдет ближайшему кровному родственнику в случае отсутствия завещания. Мне пришлось уточнить, что кровных родственников я не имею, но являюсь опекуном несовершеннолетнего мальчика и хотела бы, чтобы, в случае моей смерти, сейф и все его содержимое наследовал именно он. Гоблины и впрямь терпеть не могли волшебников — они просто пожали плечами и заявили, что это их не касается. Оформлениями завещаний банк не занимается, и если у меня не будет кровных родственников или завещания, согласно которому сейф должен будет перейти моему воспитаннику, то денег мой подопечный не увидит. Разве что — докажет свое право на получение наследства через министерские проволочки и посредством обращения в суд. Но это уже будет проблема волшебников, не гоблинов.        Эти мерзкие существа меня нереально взбесили, но устраивать скандал и портить с ними отношения я не стала — уж слишком они были злопамятны. С них сталось бы в будущем, если я действительно умру, подложить Тому какую-нибудь свинью и промурыжить его с бумажной волокитой. Или вовсе забрать содержимое сейфа себе. Я не помнила, чтобы в каноне упоминалось, что становится с сейфами тех, кто не имеет наследников. Возможно, банк и Министерство делили содержимое между собой? Или гоблины выжидали определенный период и потом освобождали ячейку, прибирая ее содержимое к рукам? А, может, ячейка так и оставалась заперта и неприкосновенна до появления каких-нибудь дальних родственников и наследников, которые могли доказать свое хоть и дальнее, но родство?        Впрочем, вводить меня в курс дела гоблины не стали, поняв, насколько мало я во всем этом разбираюсь — просто скинули все на Министерство и адвокатские конторы, занимающиеся оформлениями завещаний, а я сама была слишком необразованна, чтобы, используя свои знания законов и прав, заставить их предоставить мне полную информацию о работе банка. С другой стороны, и изучать углубленно магическую юриспруденцию хоть и было бы полезно, но в данный момент не представлялось возможным. Все же, я жила у Риддлов, было слишком легко случайно проколоться — не дай бог найдут магические книги и что-то заподозрят. Так что я решила довериться закону и уже на следующий день, посоветовавшись за завтраком с Томом, узнала у него расположение приличной юридической конторы в Косом.        Услуги мистера Томпсона стоили двадцать пять галлеонов в час. Он объяснил мне простым языком, что в случае моей смерти завещание вступит в силу, сейф перейдет к моему воспитаннику, а гоблины — несмотря на мои опасения — никак не станут препятствовать наследованию по завещанию. Томпсон сильно удивился, когда я задала ему вопрос о том, что будет в случае моей бесследной пропажи. Ведь у магов были тысячи способов убить и по-тихому избавиться от тела. Кажется, его это шокировало и заинтересовало, но объяснять причины подобных вопросов я не стала. Томпсон ответил мне, что подобные завещания оформляются и подписываются при помощи Кровавого Пера, а также читается специальное заклинание, через кровавую подпись оповещающее его о кончине клиента и вступлении завещания в силу.        Перед тем, как оформить завещание, я попросила у Томпсона перо, чернильницу и несколько пергаментов и написала письма Тому, Дамблдору, Сириусу — отцу Регулуса, а также Цигнусу — отцу Мариуса, а еще — письмо в редакцию Ежедневного Пророка. Письма старшим Блэкам, если Регулус решит все же избавиться от меня, содержали информацию, которая уж явно не оставит их равнодушными. Я была готова разрушить репутацию этого семейства и не сомневалась, что после такого скандала эти психи сделают все, лишь бы избавиться от опорочивших имя Блэков Регулуса и Мариуса. Пророк всегда любил грязные сплетни, а то, что я им написала, было именно грязнейшей сплетней о Регулусе. Ну, а в том случае, если бы я погибла не от руки Регулуса и разрушила бы его жизнь просто так… что ж, я не испытывала за это никаких угрызений совести.        Написав и запечатав письма, я вместе с Томпсоном составила завещание, согласно которому все мое имущество в случае моей гибели переходило Тому Марволо Риддлу, моему подопечному, а письма отсылались вышеназванным адресатам. Подписав все бумаги, расплатившись с Томпсоном за его услуги, я с облегчением покинула юридическую контору и, наконец, смогла спокойно вздохнуть.        Несколько оставшихся до приезда Йена дней я позволила себе расслабиться и провела за блаженным ничегонеделанием. Гуляя по Косому Переулку, я обнаружила несколько интересных магазинчиков. Особенно меня впечатлил и заинтриговал магазин Омолаживающих Зелий мадам Примпернель, торгующий волшебной косметикой. Решив побаловать себя, я прикупила себе кучу разных зелий, масок и кремов по уходу за кожей и волосами. Отдельный восторг у меня вызвали зелья для депиляции. Их эффект держался до трех месяцев, они были просты в использовании — всего лишь нанести на кожу, подождать пять минут и смыть теплой водой. Еще порадовала мазь от шрамов — от недели до месяца каждодневного использования убирали шрамы без следа. Продавщица же разъяснила мне, что эта мазь работает лишь на шрамах немагического происхождения. Шрамы от проклятий, например, в редких случаях с трудом убирались колдомедиками в Мунго либо вообще оставались на всю жизнь.        Пара свободных дней отдыха пролетели незаметно, и вот уже настал канун перед приездом Йена. Неожиданно даже для самой себя я ощутила иррациональное спокойствие. Почему-то меня переполняла уверенность, что все пройдет хорошо. Я ложилась спать со спокойной душой, зная, что мне удастся разрулить все и сохранить теплые отношения с Йеном. ***        Я подошла к Фортескью за полчаса до назначенного Йеном времени и была очень удивлена тому, что он уже, оказывается, прибыл и ждал меня за одним из столиков. Йен выглядел взволнованным и сильно нервничал — должно быть, опасался, что я не приду, но, увидев меня, он тут же успокоился и расслабился — его нервозность как рукой сняло. — Сяодзе! — воскликнул он, вскочил из-за стола, подбежал ко мне, по устоявшейся, раздражающей меня привычке подхватил меня за талию и закружил вокруг себя. — Я так рад тебя видеть! — промычал он неразборчиво в мои волосы, поставив меня на землю и крепко обняв.        Заметив, что на нас уже оборачиваются зеваки, и мы привлекаем слишком много ненужного внимания, я похлопала Йена по плечу и предложила переместиться в более уединенное место. — Да, конечно, — тут же согласился Фэй. — У меня есть квартира в Лондоне… недалеко отсюда, — заметив мои опасения и нежелание идти куда-то, Йен посерьезнел и тяжко вздохнул. Он попытался развеять мои сомнения обещанием: — Клянусь, что там будем только мы вдвоем, и тебе ничего не будет угрожать. Ты мне веришь?        Разумеется, я ему не верила. Но и отказаться не могла, ведь это значило подорвать его и без того хрупкое доверие, пошатнувшееся с моим предательством Лона. Я не могла потерять Йена, он должен был в будущем оказать Тому значительную поддержку. И я согласилась.        Путь до квартиры Йена занял у нас около двадцати минут на такси. Всю дорогу он молчал, крепко сжимал мою ладонь и не отрывал от меня внимательного, изучающего взгляда. Боже мой, как же сильно он вырос. Сопляк, когда-то едва доходивший мне до подбородка, стал выше меня на полторы головы. Сколько ему было? Шестнадцать, кажется…        Как Йен и обещал, квартира была пуста. Однокомнатная, практически в центре Лондона, черт бы побрал этих китайцев. — Чай? Кофе? Или что покрепче? — спросил ненавязчиво Йен, сразу же пройдя на кухню. — Прости, тут нет продуктов, так что… — Чай, — я присела за угловой стол и сцепила пальцы в замок. На губы сама собой наползла лицемерная улыбка. — Чай будет в самый раз.        У Йена не ушло много времени на то, чтобы заварить нам зеленый жасминовый чай. Поставив передо мной маленькую чашечку без ручки, он присел рядом и вновь заглянул мне в лицо. — Морриган, — позвал он меня по имени и откашлялся. — К-как ты? — я была уверена, что спросить Йен хотел совсем не об этом, только почему-то передумал в последний момент. — Давай не будем терять время, — хмыкнула я, и Йен досадливо прикусил губу, поняв, что я разгадала его. — Ты же хотел узнать совсем не об этом. Лон… не так ли? — Почему? — выпалил все же Йен, сделав глубокий вдох. — Почему ты предала его? Наши люди сказали, что он остался, чтобы найти тебя! Вернуть украденные деньги! Из-за тебя он погиб, Морри!        Я знала, что Йен любил его. Он любил Лона сильнее, чем родного дядю. Лон был его родней, был членом его семьи. Я должна была быть чертовски убедительной. — Прости, — всхлипнула я и закрыла лицо ладонями. — Мне так жаль… Я… я не хотела… он… он вынудил меня…        Йен дрогнул, но сумел удержать себя в руках. Жаль, а я надеялась, что он тут же растает и кинется утешать меня. Кажется, потребуется что-то посерьезнее женских слез. Сыграть на любви? — Как можно вынудить предать? — жестко спросил он, крепко сжимая кулаки.        Мне не составило труда заставить глаза повлажнеть. Йен, безусловно, вырос, стал менее беспечным и многому научился. Научился сдерживать себя и постепенно анализировал ситуацию и свое окружение. Он вырос, но все еще оставался шестнадцатилетним сопляком, который хочет показать, что он уже достаточно взрослый для принятия взрослых решений. В этом была его слабость. А еще в его юношеской любви ко мне. Дамблдор был дураком, всю жизнь веря, что любовь — величайшая сила на земле, ведь любовь была величайшей слабостью. Особенно для таких, как Йен.        Я несмело протянула руку и коснулась его крепко сжатой ладони холодными от волнения пальцами. Шумно вдохнула и задержала дыхание, не сводя с него повлажневших глаз. — Прости, — выдохнула я едва слышно и отвела взгляд в «смятении». — Он… он откуда-то узнал о том, что ты… что мы… что я тебе… небезразлична, — с трудом призналась я, и Йен громко, судорожно вздохнул. — Он… что? — переспросил Йен растерянно, и я мысленно хмыкнула. Кажется, он ожидал чего угодно, но только не этого. — Как? Откуда? — Ты… ты помнишь, когда мы… когда ты поцеловал меня? — спросила я смущенно, и Йен тут же вспыхнул, как мальчишка, мигом растеряв всю свою серьезность и уверенность. — Его люди… люди Лона приглядывали за тобой издалека… Не мог же Лон отправить куда-то наследника без охраны… Кто-то увидел и позже доложил ему. Я не знала… и Лон… он решил переждать, пока… пока ты не вернешься в Китай, а Том не отправится в школу… Он дождался, пока я останусь одна, и… — Что он сделал? — выпалил Йен гневно, и я мысленно возликовала.        Только что я успешно и, главное, незаметно возложила всю вину за произошедшее на плечи храбрящегося, строящего из себя взрослого, жаждущего доказать, что готов нести ответственность за себя и свои поступки Йена. И — что было самым лучшим — он даже не осознавал этого, уже начиная мысленно корить себя за произошедшее. За ошибки, которых на самом деле не совершал, и их последствия как для себя и семьи, так для меня и Лона. — Я… на самом деле, я узнала, что Лон… что Лон знает о нас, лишь в ноябре… — проговорила я тихо, крепче сжимая руку Йена в поиске поддержки. Он тут же накрыл мои ладони своими руками и ласково, сильно сжал, обещая защиту и помощь. — Из-за бомбардировок я долгое время жила в Косом Переулке, а Лон был занят подписанием мирных соглашений с албанцами… Ты, должно быть, слышал об их противостоянии? — дождавшись кивка Йена, я продолжила: — Когда я вернулась в квартиру, и Лон вызвал меня к себе… он все знал! Он… он избил меня, сказал, что… что такая шлюха, как я… не имеет права порочить их наследника…        Я вырвала руки из ладоней Йена и расплакалась, при этом случайно опрокинув чашечку с нетронутым, остывшим чаем. Йен чертыхнулся по-китайски и, быстро очистив стол заклинанием, осторожно обхватил мои плечи, вынуждая подняться. Я позволила ему довести себя до дивана и, сев вплотную к нему, прильнула к его плечу «в поисках поддержки».        Йен мелко дрожал от переполнявших его эмоций. Он мягко обнял меня и стал укачивать в своих руках, шепча какие-то успокаивающие глупости. Я подняла заплаканное лицо, посмотрела ему в глаза, бросила быстрый взгляд на его поджатые губы и тихо вздохнула. Его было так легко спровоцировать. Завороженный, уловивший мой несмелый намек, Йен задержал дыхание и потянулся к моим губам, но я, именно этого и ожидая, тихо всхлипнула и отвернулась.        Чувствуя, что я почти готова согласиться, что он почти может получить то, чего так долго ждал, Йен сильно, крепко обнял меня и, не достав до губ, начал покрывать мое лицо мелкими, жадными поцелуями. — Стой… постой, — взмолилась я, и он, с трудом взяв себя в руки, остановился, уткнувшись губами в мой висок. — Йен… я должна… должна объясниться… Ты должен знать все… Ты после этого видеть меня не захочешь… — Говори, — его дыхание опалило мою кожу. — Говори, что он сделал с тобой? — Он… он позволил… он подложил меня под босса албанцев… потом… потом Лон изнасиловал меня… он пытал меня, — я показала Йену шрамы на своих пальцах, и он закаменел, застыл мраморной статуей, с ужасом осматривая мои руки. Взгляд его сделался беспомощным, и мне даже на миг стало жаль его. Йен был… хорошим парнем. Искренним и добрым. И ему очень не повезло столкнуться со мной и влюбиться в такую дрянь, как я. — Мне… мне было так больно и страшно… А Лон… он обещал, что убьет меня, если… если я воспротивлюсь. Он… ох, Йен… он хотел отдать меня и другим… Я… я спала с ним, была его любовницей за содержание, но я не была готова… отдаваться всем подряд. Мне было некуда идти, не к кому обратиться… он вынудил меня… Я продала то, что он записал на мое имя, но… люди Лона нашли меня. Он все забрал и почти убил меня… — Как ты спаслась? — спросил Йен глухо, не сводя помутневшего, мрачного взгляда с моих пальцев. — Случайность, удача… Они держали меня в подвале… пытали… А потом… я же не могу колдовать, я не знаю, как так вышло… Возможно, магия во мне помогла мне спастись. Это была случайная аппарация… Секунду назад я была в подвале, а потом оказалась в Хогсмиде. Я… я узнала позже, что весь наш квартал был разрушен. И дом Лона, и… и дом, в котором жила я. Прости меня… — прошептала я, накрыв щеку Йена ладонью и нежно огладив. — Все из-за меня… Ты так юн, я недостойна тебя, Йен. Ты видел, какой я могу быть, и… — Не говори глупостей, — оборвал меня Йен и, подняв к лицу мою ладонь, которую все еще держал, стал покрывать поцелуями шрамы на моих пальцах. — Я люблю тебя, моя Морри… Никому не позволю причинить тебе вред… Я заберу тебя с собой и защищу… Осталось чуть больше года — я окончу Шамбалу, стану во главе семьи…        Это было так… тошнотворно. Его рука крепко сжимала мою талию. Он целовал мои руки и смотрел своим щенячьим взглядом, очарованный, жаждущий защитить, доказать, что он — мужчина, способный оберегать «возлюбленную». Он был юн, гормоны били ключом, и этот ебучий подростковый максимализм… — Не получится, — возразила я «с сожалением», мягко отстранившись. Йен непонимающе, удивленно посмотрел на меня. Было еще одно, последнее признание, которое я должна была сделать сегодня. — Ты мне нравишься, Йен. Боже… Я не могу, понимаешь? Я не имею права. Я… устала от китайской мафии. Если бы я умерла, Том остался бы совсем один… Я… я хочу мирной, спокойной жизни. Я должна в первую очередь заботиться о Томе… а он… ему нужен отец, а не очередной мой любовник из Триады. Том так любит тебя, он уважает тебя и прислушивается к тебе, хоть и не показывает этого. Он… сложный ребенок, но он искренне привязан к тебе и считает своим названным братом. Я не могу… не могу так поступить с ним. Мы не можем, Йен… это будет предательством по отношению к нему. Мы не имеем на это права. — Он поймет, — жарко возразил он, прижимая мою ладонь к своему сердцу. — Мы объясним ему, и он… — Нет, Йен, — оборвала его я и, глубоко вдохнув, выпалила: — Я выхожу замуж. За родного отца Тома.