Жить.

Женя-Женька, боец Комелькова, русалочка наша, солнышко рыжее - как ни назови ее, а все одна. Глазищи зеленые в пол-лица, огнем сверкают, рыжие кудри разметались по плечам, в голове - мысли буйные, в теле кровь кипучая... Девятнадцать лет - разве возраст? Ведь она не жила еще, Женька! Вроде все было, все видела, все испытала - и смерть родимых, единственных, и страх, и боль, и одиночество, и ненависть... и любовь. Самую-самую первую. Прекрасную... А ведь не жила! Ох, как безудержно, яростно хотела она жить! Каждое утро хотела видеть солнце, выбегать босиком в поле по росе, и прыгать с разбега в холодную бурную речку, и собирать в ладони ворохи золотых листьев, и глотать снег, как мороженое, слышать смех, самой смеяться, и верить, и любить - снова! По-настоящему... Как в книжках пишут - один раз и на всю жизнь... Так хотела, что,кажется, дай ей не одну, а три, четыре жизни- и тех не хватило бы! Нет, не успела, не успела еще она пожить! Мало, мало ей времени отпущено! Два немца стояли над телом убитой зенитчицы. Рыжие колечки кудрей спадают на мраморно-белый лоб. Зеленая форма - под цвет зеленых глаз, таких же яростно-ненавистных, и таких же страшных. Страшно заглянуть в эти глаза - широко распахнутые, живые даже теперь, когда самая жизнь покинула это юное тело, полные гордости, стойкости и еще чего-то такого, чему еще нет названия. Чего-то, что сильнее любви и страшнее ненависти. Она сражалась до последнего. Она никому и ничего не была должна, она могла спрятаться, переждать - и выжить. Но она выбрала другой путь. Не задумываясь, она подарила свою жизнь другим. Губы чуть приоткрыты. На груди алое пятно, алое, как огонь, как знамя, как символ ее бесстрашия. И безумного, плещущего через край и так и не осуществившегося желания жить.