Частичка души

Дженнифер почувствовала, что её кто-то дёргает за рукав. Это были слабые движения, хотя видно было, что стараются изо всех сил. Девушка обернулась. На её одежде повисла, цепляясь малюсенькими беленькими ручками, Дженни. Она была маленькой, как куколка, с ладошку ростом, с фарфоровым личиком. На щеках словно нарисованные кисточкой красные круги румян. Пробор на голове точь в точь как у Дженнифер, и цвет волос и все-все. Только во много раз меньше. Девушка только сейчас заметила, что её уменьшенная копия тоненько пищит: — Дженнифер! Только Весёлая-Дженни могла себе такое позволить. Несмотря на то, что её голос казался таким тоненьким, это было сказано весело и задорно. Дженни от нечего делать раскачивается на рукаве и болтает босыми ногами. Очевидно, она пытается втянуть её в какую-то игру. — Дженнифер, мне скучно! — прохныкала она, одновременно смеясь над своим стонущим голосом. Дженни попыталась пощекотать одной рукой Дженнифер, при этом второй держась за край ткани. Она была очень цепкая, и поэтому у неё получилось. Дженнифер надо было размешать горячее кофе, и она строго сказала Веселой-Дженни: — Не прекратишь — посажу в банку. Эта угроза всегда срабатывала, и Дженни испугалась и отпустила рукав. Она падала вниз, рот застыл в крике, она махает руками, словно подбитыми крыльями, и падает. Дженнифер поймала её в подол платья. Она слишком дорожила своими «личностями». Все они — часть ее. Потерять хоть одну значило потерять себя. Этих «личностей» у неё было четыре. Все они были её полные внешние копии, но у каждой в душе творилось своё. Первая ее часть — конечно, Веселая-Дженни. Это та её часть, что постоянно придумывает проказы и игры, вечно влезает в споры, потом смеясь и ударяя кулаком в спину, передразнивает, словно мартышка, шутит и радуется жизни. Она всегда может довести Дженнифер до смеху с одной фразы, вроде простой, но так ловко вставленной. Иногда она подшучивает даже над самой Дженнифер или её наполненной круассанами тарелкой, за что часто сидит в банке из-под кофе. Если в банке никто не томится в заключении, она стоит пустая в верхнем шкафу. Она завинчена неплотно, чтобы проникал воздух, насыщенный заманчивыми запахами овсяного печенья, вафель, пакетиков разнообразного чая и приправ — ванили, курицы, куркумы и пряный аромат имбиря. Были там и не очень приятные запахи: уксус, сода, перец. Первое Дженнифер просто ненавидела, а значит и все Дженни тоже, но девушка все равно не хотела переставить уксус в другое место. Запахи смешивались ещё и с кофе и проникали в щелку. Они были настолько удушливы, что иногда вызывали головокружение, только открой дверцу. И там коротали свои часы провинившихся «личности», первое время прижав беленькие ладошки к блестящему стеклу банки. Прозрачные дверцы пропускали солнечный свет, который бликами ложился на заполненные коробочки, баночки, упаковки и бутылки. Они были совсем близко, но это неважно — толстое стекло закрывало весь мир. Кажется, протянешь руку — свобода, но это только мираж, иллюзия. Зачем банки делают прозрачными? Чтобы дразнить узников свободой. Они как обезьяна, которая все слышит и видит, но сказать ничего не может. Но не только за неосторожную шутку «личность» может оказаться в заточении. Иногда в этом нет вины самой «личности». Эмоции надо скрывать, дрессировать, как опасных тигров, они могут все испортить — считала Дженнифер. Возможно, она права. Но иногда она не могла сдержать порывы необъяснимого веселья, когда приходила Веселая-Дженни, хотя в иной раз она и не шутила, открывающиеся прекрасные образы, часто заимствованных из детства когда появлялась Дженни-Мечтательница. Перед ней вставали жгуче-зеленые пальмы, решётчатая тень которых делала лицо полосатым, как у зебры. Солнце покрывало матовым лаком перламутровые раковины, серо-буро-малиновые водоросли, если смешать все их оттенки. Небо в этом раю сливалось с лазурным небом, так что ты, казалось, находился в круглом шаре, который мы часто покупаемых и ставим, как красивую вещь, на стол. Сходство становилось ещё больше, когда неосторожная птица вспорхнет с ветки, и на песок станут медленно сыпаться лепестки, словно блески в стеклянной игрушке. Стекло, стекло, невидимое препятствие снова и снова невольно появлялось в разных образах в жизни Дженнифер, в её мыслях. То ей чудилось, что она очутилась в ночном лесу. Скрипят цикады вдалеке, шуршат ветви — это снуют неизвестные твари, луна светит умеренно, словно боясь разрушить эту прекрасную таинственную атмосферу. Из темноты чащи смотрят чьи-то неуловимые глаза, они немного отдают тоской, но в этом их очарование. Дженнифер на поляне, под открытом звездным небом. Их далекий свет отражается в озере, гладком-гладком и прозрачном, словно это и не вода, а жидкая сталь застыла, разлившись по поляне. Или словно это зеркало. А зеркало — стекло. Эта мысль снова поразила девушку и пригвоздила ее к месту, к мокрой синей траве. Секунду назад она хотела подойти к озеру и коснуться его, нарушить гармонию. А сейчас она боится, что озеро и правда обернется стеклом, и она или разобьет его или ударится о его твердую поверхность. Боясь, что это может оказаться так, и желая лучше остаться в неизвестности, она отошла в тень деревьев, скрылась под их массивами, как будто кто-то из озера может ее увидеть и притянуть. А почему бы и нет. Если есть стекло, значит, в него кто-то заточен. Она отходила, но озеро все равно было видно со своими блестящими многотысячными глазами. Она по-прежнему сидела рядом с Мечтательницей на кухне, в реальности по-прежнему день, а в ее мозгу застыла эта ночь, которую она сейчас прожила. — Дженнифер? — удивленно спрашивает ее Дженни, — Что случилось? Она поняла, что ее хозяйка окунулась в воображаемый мир, чему тоже удивилась и несказанно обрадовалась, так как девушка ее тоже часто называла «лишней стороной» и иногда избегала, но не знала, почему мечты так на нее подействовали. Вскоре Мечтательница поняла, в чем дело. Она была частью Дженнифер, а, значит, и чувствовала все то же, что и она. Сейчас Дженнифер чувствовала испуг и страх перед чем-то, что могло грянуть когда-то в будущем, потому что стекло манило ее и занимало мысли. Эта Мечтательница — тоже частичка души Дженнифер. Тут все понятно. Когда она появлялась на кухне, ее хозяйкой овладевал приступ воображения. Почему-то это всегда случалось, когда Дженнифер было не до того. Она брала веник и выметала все мечты из кухни в придачу с джунглями и сказочными рыцарями. Но как мы видим, иногда воля не помогала ей справиться с наваждением. Самая ненавидимая Дженнифер натура, что и должно было бы быть, так как она была полностью противоположна ее любимице, о которой чуть ниже, это Слабая-Дженни. Ее Дженнифер не просто ненавидела, она ее боялась. И если сажала ее редко в банку, то убирала ее (банку) из шкафа и ставила в коридор, так как не могла выносить присутствия этой «личности». Редко потому, что девушка зорко следила, чтобы ее ноги на кухне вовсе не появлялось. Это была плакса, меланхоличка, а попросту слабачка. Она вечно ходила с красными глазами, всего боялась и говорила ломким, сдавшимся голосом. На все согласна, лишь бы не трогали ее. Но Дженнифер она не боялась. Когда она подходила, Дженнифер казалось, что на ее лице застывало мстительное выражение, глаза пожирали хозяйку. Только с одной личностью она была в ладах, она редко выгонялась с кухни — это Сильная-Дженни. Хозяйка её считала самой лучшей своей стороной, самой нужной. Ненужным эмоциям в её непростой жизни предаваться было нельзя, вернее, она так думала. Итак, Дженнифер любила, когда на кухне была Сильная-Дженни, иногда снисходила до Веселой и Мечтательницы. Если встретит в кухне Слабую, то настроение будет испорчено на полдня. Кажется, что они, личности, как ее маленькие дети, так почему она их так не любит? А потому что это не ее дети, а она сама, с которой Дженнифер неустанно борется. Веселая-Дженни выбралась из складок платья. Она уже не смеялась. Дженни испуганно посмотрела на хозяйку и шмыгнула в коридор. Дженнифер стала мыть посуду. Кружки, чашки, ложки мелькали в мыльной пене, красиво блестели вычищенные стаканы. Но Дженнифер это не радовало. Дверь кухни осторожно заскрипела. Дженнифер подумала, что это опять явилась Веселая-Дженни и хочет сотворить какую-то проказу. Она сегодня уже устала от нее и решила, что для профилактики следует подержать ее в кофейной банке. Девушка, не оборачиваясь и также ловко орудуя руками в мойке, как прежде, сказала: — Я слышу. Маленькие шажки продолжали идти к ней. Дженнифер сердито вытерла руки о зеленое полотенце, расправила фартук, чтобы вид был грознее, и, уперев руки в боки, повернулась лицом к Веселой-Дженни. Какого же было ее удивление, когда вместо задиры позади нее оказалась Слабая-Дженни, с тоскливым взглядом и унылым лицом. Она жалобно смотрела в глаза девушке, но Дженнифер знала, что под этой мнимой простодушностью скрывается настоящая суть тоски. Ей становилось страшно. Ее окутывало то настроение, которое было обычным для Слабой-Дженни. Ее заполнял туман неизвестности, скрывающий, возможно, беды и несчастья. Почему-то только они казались возможными в будущем. Всем ее существом завладело беспокойное состояние, она забыла все свои заботы, осталось только сознание вечной обреченности. Тоска обвивала ее скользкой гадюкой, выжимала из нее все соки и питалась ими, как корни дерева сжимают камень, как паразитическая лиана губит дерево. Камень, как бы он ни был крепок, ломается на части, дерево, каким бы не было здоровым и могучим, падает под тонкой ниткой-стеблем, режущей как лезвие, как проволока. А чем тоньше лезвие, тем оно опаснее. Дженнифер усилием воли стряхнула чары Слабой-Дженни. — Посажу в банку! — крикнула не своим голосом девушка, он надрывался от злости и страха. — Когда ты перестанешь пугать нас своей глупой банкой? — плаксиво сказала Веселая-Дженни, выглядывая из-за двери. Она была не за одно со Слабой-Дженни, ей просто хотелось вставить словечко в разговор. Сзади нее толпились остальные личности, привлеченные криком Дженнифер. — Когда вы оставите меня в покое! — опять закричала девушка. — Тоска уже поработала над ней, уже покоя просит, — прошептала Мечтательница Сильной-Дженни. — А мы не оставим тебя в покое, — прошипела гадюка, — Мы всегда будем рядом, и я тоже. Остальные личности испуганно смотрели на Слабую-Дженни, ожидая, что будет дальше, пытаясь понять, чего она хочет. Но они знали, что от нее ничего хорошего ждать не следует. Та мигом взлетела в раскрытый шкаф, на полку с печеньем. — Ты про эту банку говорила, Дженни? — обратилась она к «личности», стоявшей ближе всех к ней. Девушка, ростом едва превышающая десять сантиметров, ловким движением ноги сшибла кофейную банку, стеклянную тюрьму личностей. Банка, переворачиваясь, падала. «Личности» открыли рот и отшатнулись, Дженнифер инстинктивно сжалась в комочек и закрыла голову руками. Банка взорвалась с силой бомбы, осколки разлетелись по кухне, цапнули девушку за руку, изорвали тонкие шторы, сделали немалые царапины на окне и гарнитуре. Все зажались как могли, только Слабая-Дженни стояла, распрямившись с необычными для нее горящими глазами. Когда Дженнифер разжала голову, она увидела помятую крышку на полу у своих ног. Она даже боялась поддеть эту крышку и откинуть подальше, потому что она значила очень страшную вещь. Она значила, что стекло личностей, их тюрьма разбита. Они разбили свое стекло, его осколки валяются на полу, а ее стекло, которое всегда следовало тенью за ней и готовилось наброситься, теперь окутало Дженнифер и врятли отпустит. Она больше не имеет власти над личностями, а главное — над тоской. Теперь эмоции свободны, девушка не может ими управлять. Теперь она не хозяйка. Это понимала и гадюка, открывшаяся ей в Слабой-Дженни. Их глаза, бывшей хозяйки и частички ее души, встретились, и Дженнифер утонула в стеклянном озере отчаянья.