Я буду слушать по губам Я поцелую каждый твой проклятый шрам Зубы впиваются в мякоть, боль и к утру Металлический привкус во рту.
В комнате почти все источники света погасли, комната освещалась лишь красными фонарями с улицы, и оттого создавалась непередаваемая атмосфера. Ведь солнце давно погасло, закат кончился, и осталась лишь ночь, такая заманчивая. А свет и вовсе теперь был ни к чему. Престон и Харрисон уже совсем большие, чтобы бояться темноты. Они наоборот, любят её и с нетерпением ждут. Красный лучик света падает на оголённый торс Престона, покрываемый поцелуями его парня. Простынь смята уже несколько дней как, да их никто и не заправит как следовало бы. Но она сейчас никому не мешала: все заняты иным. Мальчики взрослели вместе, и знали, пожалуй, все тайны друг друга. От самых мелочей до тех, за которые стыдно прям до пунцовых щёк. А сейчас могли заняться чем-то довольно непристойным, при этом не стесняясь друг друга уже нисколечко. Багровые засосы, яркие следы от тем не менее нежных укусов, ласки — всё это давно стало как игра, увлекательная и будоражащая мозг. Каждый раз и привычно, и нет. Харрисон ангельски улыбается, обнажая свои белоснежные зубы, и отрывается от тела любимого, обнимая за шею, так нежно. Второй улыбается тоже, охватывая партнёра за талию, и обнажённое тело покрывается мурашками от прикосновений.Тянутся глянцем секунды Нашего мрака, покуда Запах абсурда укутал всё Вечереет, греет сердце сумрак Ты взрослеешь, битва без уступок
Но это лишь секундный перерыв, мимолётное наивное единение, а затем продолжается более развратное действо, что так нравится обоим. Молочная кожа Гудплея покрывается засосами, что мгновенно наливаются кровью, и он рассматривает их, с тихим смешком, вырвавшимся из уст. Это всё столь украшает, а не портит. Как и шрамы от укусов, что достались совсем не больным путём. Харрисон не был конченным фетишистом, что готов был в обморок от переизбытка чувств упасть от увиденного, но подобное доставляло ему эстетическое наслаждение. И к этому оба из партнёров привыкли уже сто лет как. На фоне где-то слышится шум болтовни, исходящей из телевизора, который не выключили. Но его слышно было настолько же плохо, как и шумы с улицы: всё это заглушалось возбужденным перешёптыванием, непристойными стонами, и в целом всей этой атмосферы. Глупые прелюдия. Престон просит быть быстрее, ведь уже не терпится добраться до самого сладкого момента. Да и ночь длится не вечно. Харрисону повторять и не надо — хватает за оба запястья, легонько толкает и уводит с мягкой постели, опять толкая вперёд так, что Престон стукается о подоконник, но ничуть не больно — боль притупляется чувствами.Да, малышка, рвутся нити всех моралей, извините Ягуар оттенков кофе, вновь и вновь ловлю на слове Что сегодня много крови будет литься с моих губ.
Престон оборачивается на немного, и смотрит на ночной город. О, как много красных горящих огней, аж лицо освещается ими. Это не только опошляет, но и романтизирует всё, что творилось в их квартире, в их комнате сейчас. Взгляд вновь устремлен в глаза любимого: сияющие, с красным оттенком из-за огней. Гудплей подаётся вперёд, опираясь о подоконник руками, целуя любимого. Сам же просил без прелюдий, но от такого удержаться попросту не смел. Поцелуй долгий, манящий, сколько воздуху хватит. От обоих пахнет вином, определенно изысканным, но от Престона еще почему-то и мятой. Поцелуй получился свежим и пьяным, но всё рано или поздно кончается, как кислород в лёгких, так и поцелуй. Сладостный момент настал, а Престон никак не может отдаться чувствам как обычно и перестать думать. Хотя, его голова всегда была полна разными мыслями, поэтому юноша не мог позволить себе забыться. Он с Харрисоном знаком так давно, с самого детства, и до сих пор так сильно любит его. Парень до сих пор пленён, опьянён любовью как сладким вином, и любим. До сих пор тает от ласк, это ли не чудо? Ну разве не чудо? — Ты чудо, — с измученной улыбкой произносит Престон вслух, взглядом пожирая любимого, всего-всего. Он улыбнется. И Престон сдаётся возлюбленному вновь, в который раз за всю жизнь.