Cinderella

Линза неприятно корябала глазное яблоко, Мирон все тер левый глаз, надеясь, что резь пройдет, но становилось только хуже. — Миро, ты чего там ревешь что ли? — спросил Рудбой, оборачиваясь. — Не пойму, что-то в глаз попало. В машине было темно, не разглядеть, утомительно мурлыкала какая-то нейтральная бесцветная музыка. «Надо зеркало найти, когда приедем», — подумал Мирон, в раздражении закрывая глаза. Такси, мягко шурша шинами, притормозило, Рудбой вышел, хлопнул дверью, и Мирон нехотя поплелся следом. Они поднялись пешком на 3-этаж. Квартира была старая, в таких раньше жила петербургская интеллигенция: потертый паркет, высоченные потолки, огромные окна и, разумеется, все завалено каким-то бесценным хламом. В глубине уже гудела пьянка, кто-то гулко ронял что-то снова и снова, смеялись женские голоса, лаяла собака, то и дело звякало стекло бутылок. Мирон зашел в огромную комнату, и толпа сразу ожила, задвигалась, прильнула к нему, переговариваясь на разные голоса, трогая его за плечи и спину. Смеялась, подобострастно заглядывала в глаза, требовала внимания. Он уселся на продавленный диванчик, видимо, сбереженный хозяевами из 70-х — ему тут же впихнули в руку бокал с чем-то алкогольным. Настроение портилось — страшно мешалась линза, глаз слезился. Как назло он не взял с собой запасных, а в этих ходил и спал уже второй день. «Нужно выпить, — подумал он, — тогда и толпа обретет лица, и линза перестанет ощущаться». Но не помогло. Самообновляющийся бокал был снова полон, в голове уже наблюдалась легкость, а вот глаз! Мирон встал, намереваясь найти ванную с зеркалом. Обогнул кривой дугой несколько очень красивых девушек, плотоядно пожирающих его взглядом, и о вот она, сияющая белым кафелем комната. От линзы оторвался кусок. Как такое произошло — хуй знает. Самый краешек, а неприятно, будто там целое бревно. Домой что ли ехать? Сидел в угрюмом одиночестве неделю, пытался писать, пытался сделать сильно, но вышло вяло, слабенько. Рудбой сказал отвлечься, тусануть, выпить, забыться. «А, да черт с ним!». Мирон приоткрыл глаз и вытащил травмированную линзу, бросил на пол. Облегчение, конечно, несравненное, но так, с одним зрячим глазом и вторым совершенно слепым, кружилась голова. Он прошел по тёмному коридору, где у двери, встречая новых гостей, вскрикнули: «Антихайп!». Шуточки все. Очень смешно. Хотя этого Ваниного знакомого, к которому на хату они приехали, Мирон знал плохо. Мог ли он кого-то из антихайпа позвать? Вполне. Так что может и не над тобой смеются, Мирон Янович, все бы тебе себя накрутить? Ты не пуп земли. В комнате уже танцевали на столах, падала пластиковая посуда, собака подъедала с пола колбасу. Мирон поискал глазами, вернее одним видящим глазом, Ваню, тот хохотал, увлеченный беседой с кем-то незнакомым. Мирон решил его не отвлекать и плеснул себе вискаря в чистый пластиковый стакан. Отпустило немного, в груди распускался моток тревоги. Он хлебнул огромный глоток, обжег горло и вытащил вторую линзу. Лучше пить побольше, утонуть в глубине вечеринки, чем сидеть и киснуть, раздражаясь на слезящиеся, по-разному видящие глаза. Толпа теперь и вовсе стала безликой, но зато какой-то ласковой что ли. Приветливой. Мирон не знал с кем говорит, и не мог бы узнать. Серое месиво, без глаз, только руки, то и дело задевающие его. Человеческая многоножка. Вот из толпы, словно из омута, вынырнул Рудбой. — Миро, ты че такой потерянный. — Я слепой просто, линза порвалась, прикинь? — А, да линза не гандон, не страшно! — Последи за мной, чтоб никто не украл. — Это будет сложно, — усмехнулся Ваня, беззвучно чокнулся с ним и его вновь унесла толпа. Мирон пил один бокал за одним, говорил про баттл-рэп с кем-то со знакомым голосом. Снова пил и смеялся. Танцевал, обхватив кого-то гибкого и стройного за талию. Словно в тумане, эмоционально доказывал первичность содержания над формой, то и дело теряя нить, цитировал не к месту Ницше. А потом все как-то исчезло. Мирон нашел себя. Нашел в темном коридоре, едва стоявшим на ногах. Вроде бы он шел в туалет, но судя по всему, уже оттуда вернулся. А теперь, ха, теперь он с кем-то сосался. Ну нормально в принципе. Хотя бы не так бесславно закончит вечер. Девушка была какая-то очень высокая. Это не было чем-то новеньким, сейчас еще вечно все на каблуках и модели, а он тут со своим среднестатистическим метр семьдесят. Он запустил руку в волосы незнакомки, стараясь перехватить инициативу в поцелуе. Волосы были гладкие, текучие, не очень длинные, максимум каре. Девочка оказалась страстная, кусала его губы, прижимала к стене, гладила языком язык и бесстыдно лапала докуда доставала. Мирон даже опешил. Сам, пьяный, да еще и слепой, он мог только подставляться под прикосновения, да изредка гладить части тела, какие сами под руку подвернутся, задница, например, большая, упругая. Второй раз он нашел себя, когда девочка уже лежала на нем. В комнате стояла темень, но звуки пьянки были все еще оглушительны. Значит никуда не уехали. Уединились в одной из комнат этой огромной квартиры. Мирон взял девушку за талию: «Ого, крупная какая», — вяло всплыло в мозгу. «Но зато какая горячая, всю шею мне искусала уже», — тут же пронеслось следом. «Милфа, наверное, отлично. Многое умеет, сама все сделает. Как раз то что мне нужно сейчас», — поддакнуло успокаивающе. Мирон потянулся, хотелось потрогать за грудь, смять, приласкать, но дама как-то быстро скользнула вниз, стащила ему джинсы до колен и взяла в рот. «Ничего себе! Разные поклонницы бывают, но этой прямо по-настоящему не терпится! Хотя техника, конечно…». Сосать барышня толком не умела, но очень старалась, брала поглубже, облизывала головку, терлась лицом. Умница в общем, ничего не скажешь. Мирон на ощупь обвел губы, растянутые на члене, приласкал за ушами. Дама низко всхлипнула, чуть раздвинула Мироновы ноги в стороны, улеглась между и вдруг, внезапно, совершенно не предупреждая и не спрашивая разрешения, толкнулась пальцем в задницу. Мирон сжался и гортанно всхлипнул. Любил ли он такое? Ну конечно, но обычно-то всех своих постоянных подруг просить приходилось, краснея и смущаясь. А тут вот так сразу. Было суховато, да и по простате попасть у нее не получалось, но Мирон все равно так завелся, что начал подмахивать бедрами, тело охватил сухой жар. Он застонал, приподнялся, потянул на себя эту прекрасную женщину, поцеловал в соленые губы, откинулся назад и направил палец своей ладонью. Теперь было просто идеально: не слишком медленный и не слишком торопливый темп, движение губ на члене, гладкие волосы под руками. На особенно удачном толчке Мирон весь затрясся, выгнулся и кончил, проваливаясь в никуда. Утро по классике было недобрым. Мирон открыл глаза, все еще слепой и предположительно вне дома. В квартире стояла тишина, за окном уже вовсю светило солнце. Голова предсказуемо раскалывалась. Он проверил на ощупь — рядом никого. «Жаль, девочка была горячая, да и так чувствовать желания партнёра… Многие годами притираются, а в постели согласия нет. Случайные девочки эгоистичные, мало думают о твоем удовольствии, все стремятся себе урвать кусок пожирнее. К тому же заметно это, когда тобой движет не страсть, а любопытство. Тут же по-другому. Надо будет отыскать ее», — лениво размышлял Мирон, не желая отрывать голову от подушки. Ночью его кто-то укрыл сверху покрывалом, джинсы комком лежали рядом. В их кармане, слава богам, все еще лежал мобильный, он поднес его к самому носу и ткнул в жёлто-черную иконку такси. — Вано, не помнишь что за даму я склеил тогда, у твоего приятеля, в пятницу? Рудбой энергично дожевал откушенный кусок бургера, швыркнул газировкой и уставился на Мирона с любопытством. Они не виделись после той странной, слепой попойки, а сегодня вот решили поужинать вместе, а дальше как повезёт. Мирон, к своему удивлению, никак не мог перестать думать о той женщине, которую ни разглядеть, ни потрогать толком не удалось. Может быть и стоило оставить все так: прекрасная незнакомка, без лица, почти идеальная эротическая фантазия, но Мирон, видимо, уже постарел, размяк душой. Хотелось увидеть, понять до конца, что за человек так идеально почувствовал его в ту пьяную ночь. Строгая, высокая, с серьезными глазами или наоборот мягкая, смешливая с теплой улыбкой? — Приятель, я сам за собой не мог уследить тогда, но судя по твоему состоянию скорее она тебя склеила, а не наоборот. А че, влюбился? — Бля, да я ж слепой был, как крот. — Ну в этом деле глаза не так важны. Сердце-то оно все без глаз видит, — всхохотнул Ваня. Мирон пнул его под столом ногой и сказал: — Ну так что, не помнишь, точно? — Как хоть выглядела? — С этим сложнее… Рудбой состроил смешную рожу. — Бля, ты же слепой. Че вообще никак? Ну, а нащупал что? — Высокая, — глядя в потолок припоминал Мирон, — волосы не очень длинные, короткие скорее. Крупная такая, ну не худенькая… — Фигуристые хот, — важно кивнул Ваня. — Наверняка, не юная. Больше 25-ти. — Ха, тебя склеила чья-то мамочка, это же мечта мамоеба! Миро, ты из 2008-го прямо сейчас даешь себе пять. — Ну так что, не помнишь таких? — Я хз, честно. Может, Катя, подруга Жеки, хозяина хаты. Хотя у неё волосы длинные. Но она высокая и жопа у неё большая. Смотри. Рудбой взял со стола телефон, потыкал и открыл страничку инстаграма. — Ну как? Ничего не екает, не привстает? — Не, — разочарованно протянул Мирон, — не в моем вкусе. Но я ей напишу. Еще кто-нибудь? — А ты фотки не смотрел, что народ выкладывает? — Смотрел. Бухущие все и все смазано. Хуй пойми, в общем. — А вообще знаешь! Есть идея. Давай напишем Жеке, он более-менее помнит своих гостей. Соберем профайл, так сказать, и начинаем искать твою Золушку. — Стремно как-то? — помялся Мирон, — будто мне снова 15, я никому не нужный задрот и сталкерю красотку. — Смотри сам. Я, кстати, у него забыл свою зарядку от фотика, хочу заскочить на днях. Можем вместе поехать и выспросить невзначай про твою незнакомку, если напрямую спросить стремаешься. Мирон заколебался. — Да, давай. Позови меня, как соберешься. — Поехали сейчас? Че время терять? Тут можно пешком дойти, только кепку надень, чтоб на сувениры не разорвали по дороге. — Погоди. Напишу сначала этой Кате, вдруг ехать никуда не придется. Высокая брюнетка Катя ответила мгновенно, на туманное Мироново, которое сводилось к «не помню что было той ночью, не ты ли», ответила, что уехала тогда со своим бойфрендом, но внимание ей льстит. Ну и отлично. Когда они подошли к знакомому старому дому, уже стемнело. Духота стояла страшная, неприятно пахло из подворотни. Рудбой нажал на звонок и через пару секунд дверь открылась. — О-о-о-о, здорово, здорово, мэн! Заходи! А че не позвонил, что приедешь? Да ты не один! — Да мы тут как раз рядом с Мироном были… Жека как-то неуловимо изменился в лице, стал серьезнее. — Кароч, у меня тут пара гостей, вам они могут быть неприятны. Но я сейчас тихонько зарядку вынесу, не парьтесь. — А мы никого не боимся, чтоб на цыпочках ходить, — отозвался Мирон, готовый увидеть любого призрака из прошлого. Он зашел внутрь и огляделся. Гости, по всей видимости, сидели на кухне и не спешили идти здороваться. — Я бы выпил чаю! — смело сказал Рудбой, забирая зарядку из рук Жеки. — Мужики, у меня там Гнойный и Фаллен в гостях, смотрите, чаю мне не жалко, только чашки мои, чур не бить потом. Отступать было поздно. Жека говорил звучно, не понижая голоса, и, судя по тому какая тишина стояла на кухне, их там уже ждали. — Наливай иди! — А есть че покрепче? — со вздохом спросил Рудбой. Гнойный сидел на табуретке, подтянув под себя ногу, высокий, но как-то очень компактно сложившийся. Мирон пока шел, мысленно пообещал себя вести спокойно, на нападки не отвечать, быть мировым парнем, даже не смотреть на Гнойного без необходимости, но зашел и только вот на него и пялился. А Гнойный подозрительно молчал, только приветственно кивнул. Мирон все ждал подначки вроде «кто тут у нас пожаловал, его королевское высочество», но Слава покосился на него краем глаза и спрятался за бокалом пива. Зато тут же ожил Фаллен. — Глядите, кто нас почтил своим присутствием! А мы и не знали, что королевские особы будут! Так бы, конечно, получше подготовились! — он говорил, а сам почему-то с любопытством оглядывал длинные ноги Рудбоя, который встал рядом. Кухня была небольшой. Хозяин, решив разрядить обстановку, вдруг спросил: — Мне тут Катя писала, что ты ищешь даму какую-то с той тусы. Говорит, на нее должна быть похожа. Я сам тогда накидался будь здоров, но, может, вон Славик с Ваней помнят. Вдруг их знакомые. «Какая оперативность, однако», - подумал Мирон и мысленно дал себе по лицу, готовясь к какому-нибудь неумному панчу, но Гнойный забавно поперхнулся пивом и закашлялся. Фаллен лениво похлопал его по спине и с любопытством спросил: — А че, как выглядела? — Высокая, — нехотя ответил Мирон, — не хрупкая, волосы что-то вроде каре или короче. — Дядь, ебать туманные описания, можно конкретнее? — Нельзя. Я без линз в тот вечер был. Гнойный впервые посмотрел на него открыто и изучающе, но Мирон не придал этому значения. — Так блять, ну, а че на ощупь? Сиськи? — Не помню, — поморщился Мирон. — Нахуя она тебе вообще? Не верю, что в империи нет ни одной на замену. Мирон помедлил, но Фаллен выглядел пьяненьким и действительно желающим помочь, ну или скорее ему было любопытно перетряхнуть его, Мирона, несвежее бельишко. Мирон решил ему подыграть и сказал: — Понравилась. Пылкая, смелая. Но внимательная. Я б повторил. Слава чуть не уронил стакан с пивом на себя, поймал на полпути и начал вытирать красное лицо руками. — Бойкая и ласковая, дядь, уверен, что это не мужик был? — заржал Фаллен. Под Гнойным как-то жалобно заскрипела табуретка. — Ну, а во что одета была? Цвета-то ты различаешь без очков, дебик? — Да не помню я. Темно было. — Ну и задача! — Фаллен от энтузиазма начал подпрыгивать на стуле, — можем бросить клич! Проведем тест вслепую! В темной комнате, я смотрел на МТВ шоу одно… Пока Фаллен в красках описывал свое идиотское шоу, Гнойный смотрел остановившимися глазами в стену. — Так, никакого шоу-кастинга в темноте мы проводить не будем! Я спросил — вы не знаете, хуй с ним. Как говорится, попытка не пытка. Поехали, Вань, зарядку забрал? — устало сказал Мирон. Так и не допив чай, они вывалились из квартиры. — А че с Гнойным? — спросил Рудбой уже на улице. — А что с ним? — делано равнодушно сказал Мирон, вспоминая каким взглядом тот его проводил. — Какой-то пришибленный. Мы когда зашли, я уже приготовился к клоунаде. А он сидел, как мышка. Пивко тянул, глазки потупив. — Зато этот Фоллен за двоих отдувался. Ваня помолчал. Пощелкал зажигалкой. — Не, по-моему этот-то хоть забавный, в отличие от Гнойного… Мирон листал фотки непонятных женщин до четырех утра, нескольким написал, но интуиция говорила: нет, все не то. Теперь глаза болели от яркого экрана телефона, уснуть не получалось. Мешала духота, кондей не справлялся и противно пах. Пришлось открыть окна. Там что-то кричали не на русском и били по железу гаража чем-то тяжелым, скрипели шины. Мирон намочил простыню в ванной, завернулся в нее и постарался забаррикадироваться от звуков наушниками без музыки. Ему снились лабиринты низких красных зданий рядом с семнашкой. Он шел между стенами из оранжево-красного кирпича, блуждал, искал что-то, натыкаясь на тупики с развалами мусора, на странные магазины с заклеенными окнами. Там где мерещился просвет или поворот, внезапно вырастало новое здание. Он искал. Где? Где? Вот! Вот же, рядом! За поворотом, сразу за этим углом, за мусоркой, за раздолбанным старым диваном, за железной трубой, в окне второго этажа! Лабиринт был бесконечным. Сон превращался в кошмар. Пространство сужалось, а сами здания стали из двухэтажных — высоченными, как небоскребы, липкая грязь хватала за ноги. Он уперся в тупик, увидел на стене белую надпись «OXXXY», обведенную в сердечко и еще пониже чем-то зеленым «Гнойный пидор». Оглянулся, и еще одна кирпичная стена выросла перед носом. Стены начали смыкаться, расплющивая его грудную клетку. Он закричал от боли и проснулся. Занавески раздувал ветерок, жара, наконец, отступила. Мирон вдохнул поглубже. Сонный паралич, множество раз описанный в культуре, ничего необычного, у миллионов людей встречается. Он дышал, чувствуя как боль в груди отступает и тело снова начинает слушаться, и вдруг вспомнил кусок того слепого вечера. Когда они только рухнули на кровать с таинственным кем-то, не отрываясь друг от друга ни на секунду, с громким возгласом приоткрылась дверь в комнату: — Да бля, и тут ебутся, что ж такое! Приоткрылась она на пару секунд, но из коридора прямо на них упал широкий луч света, и Мирон успел заметить, что человек, лежавший на нем, одет во что-то красное и волосы, волосы ну точно не каре. Это была короткая стрижка. Его вдруг обожгло узнаванием. Он немедленно схватил телефон, дрожащими пальцами пролистал сто раз уже виденные фотки и нашел на снимках Гнойного. Тот был в красной толстовке. «Да ну нет! — взвыл Мирон, — не может этого быть!» Он еще раз пролистал все фото, но в красном больше никого не было. Все, модные и на стиле, в черном, даже девушки. Все это казалось глупостью, частью ночного кошмара, подсвеченного красными кирпичными стенами задворок Лиговского рядом с семнашкой. Но утро унесло кошмар, а вот воспоминание проступало еще отчетливей, обрастало деталями. Мирон припомнил сутулую спину, странное отсутствие округлостей на груди, волосы под ладонями — и не только на голове. Ну где в наше время тоталитарной женской депиляции найти деву с волосками на животе. Он заварил себе крепкий чай и начал продумывать план действий. Если это действительно был Гнойный, и раз до сих пор никому не растрепал, то… Возможно, сам не помнит. Или тоже по пьяни. Мирон вспомнил каким молчаливым был Гнойный вчера, как у него носом пошло пиво, когда Мирон рассказал о своих изысканиях. Святые угодники, разве можно быть большим дебилом! Мирон промялся в неясной суете до обеда, а потом, не давая себе времени на раздумья, открыл директ и написал: «Есть дело, скинь адрес, надо встретиться». Если все-таки не он, Гнойный начнет ебланить, спросит чего надо, а если он… если вдруг он… Мирона затошнило. Он глубоко задышал, покрываясь холодным потом. Гнойный молчал пару часов, хотя сообщение было прочитано. Ближе к вечеру пришло лаконичное: «Зачем?». Не «Нахуя», не «Хуйле тебе надо, жидок, я тебя уже на баттле разъебал». Недобрый знак. Мирон быстро набрал: «Обсудить кое-что нужно». Вроде обтекаемо. Если что, напиздит про судейство на версусе, Гнойный все равно откажется, вероятнее всего. А может прямо сейчас сольется, не идиот же он. Но Гнойный скинул адрес. Мирон хаотично собрался, обрызгал в ванной лицо водой, отстраненно замечая какое оно напуганное, и вызвал такси. По дороге он успокаивал себя: «Накрутил опять с нихуя! Придумываешь! Все сны с лабиринтами да минотаврами!», но Гнойный открыл дверь и разрушил все его мыслительные конструкции, держащиеся на соплях. — Вспомнил что ли? — спросил он с порога. И Мирон застыл. — Заходи, чего стоишь. Нет никого дома больше. Гнойный мог бы сделать вид, что ничего не было, даже если и было. Гнойный мог бы обстебать его тогда, когда они с Рудбоем, как два еблана, снарядили поисковый отряд. Он мог бы начать намекать ему о произошедшем уже утром в субботу. Ничего этого он не сделал. А просто стоял теперь вот так, потерянный, с каким-то осунувшимся лицом, смотрел печально, кротко. — И как так случилось? Напомнишь? — спросил Мирон прикрывая дверь за собой поплотнее. — Да хуй знает, — Слава скрестил руки на груди, — ты вышел из туалета, задел меня плечом, я решил, что ты охуел и толкнул тебя к стене. Дальше, — Слава сглотнул, — сам не понимаю, короче, че на меня нашло, хотел приколоться, а ты так отвечать начал, что ну и вот… — Охуеть, — выдохнул Мирон. — Вот именно, охуеть, — перешел Слава уже на более привычный свой язвительный тон, — ты решил, что я баба? Обхохочешься! Что, похоже? Мирон посмотрел на Славу, действительно прикидывая насколько похоже. Нет, не похоже совершенно. Высокий, нескладный. Мирон пригляделся и понял, что у Славы влажные волосы. — Ты в душ что ли ходил? — решил подстебать его Мирон, не подумав. А Слава вдруг, как старшеклассница, начал стремительно краснеть. Мирон такого со времен школы не видел, а тут взрослый мужик, уважаемый в некоторых кругах рэпер, ну своего рода. Он запыхтел что-то невнятное: — Я… э-э-э... да я. И Мирон вдруг все понял. Он и раньше думал в этом направлении, но предполагать такое было опасно даже гипотетически. — А ты, как я понимаю, и не слишком пьян был? Что вот так шел мимо и решил отсосать своему злейшему идеологическому врагу… — Да бля! — перебил его Слава, — ты издеваться что ли приперся? –… это такая постирония? — продолжил Мирон. Его ситуация и страшила, и ужасно веселила одновременно. Слава замотал головой, развернулся и ушел в комнату. Мирон остался стоять в коридоре. Он вспомнил вдруг каким нетерпеливым был Слава, каким настойчивым, как быстро, одержимо вытряхивал его из джинсов. Так не ведут себя случайные любовники. Так ведут себя фанатки, а еще глубоко и безответно влюбленные люди. Мирон вспомнил в красках и другие подробности их неловкого секса — его опалило жаром. Так ли важно кем в конце концов оказалась Золушка? Он шагнул в комнату, не желая включать голос разума. Слава сидел на краешке кровати, сгорбившись, обхватив голову руками. — Ты еще тут? — буркнул он себе под нос, не поднимая головы, видимо, почувствовав движение. — Должен сказать, твоя техника минета — просто пиздец, приятель, с этим надо что-то делать, — начал Мирон. — Не твоя забота! — … остальное мне понравилось, я бы повторил, — смело закончил он, чувствуя как сердце бьется о ребра. Слава взглянул на него и крепко сжал челюсти. Мирон плюхнулся рядом с ним на кровать, откинулся и лёг на спину. Его словно бы несло само течение жизни, и лень было этому сопротивляться. Когда все видишь — оно, конечно, приятно, но иногда так хочется, чтобы дела делались сами. — Я сам не знаю, что на меня нашло, пиздец, — не глядя на него глухо сказал Слава. Мирон повел по его напряженной спине рукой, не решаясь потянуть на себя. Слава повернулся, — ты как слепой котенок был. Я тогда испугался, что тебя кто-то другой сейчас подберет, ну и не сдержался. Оно как-то само дальше. Мирон заржал и прикрыл лицо руками. — Дохуя смешно, да? — страдальчески выдохнул Слава. — Бля, охуенно смешно, сам засосал меня, сам запрыгнул сверху, сам отсосал, сам еще и выебал меня пальцами, а теперь говоришь дескать оно само, — Мирон улыбался, у Славы было такое беспомощно-милое выражение лица, что его хотелось стебать. — Слушай, не надо из себя волшебную девственницу строить, думаешь я не помню как у тебя там раздолбано было… — зашипел Слава. — Ты дальше упражняться в остроумии собираешься, мне домой ехать? Или может быть займемся чем-нибудь более интересным, а? Слава поперхнулся очередной язвительной репликой и зашептал. — Я так сам охуел, ты бы знал! — повторил он в который раз, — А ты ещё отрубился сразу. Я, значит, со стояком наперевес, укрыл тебя покрывалом и убежал. Самый бесславный секс в моей жизни. Тебе придется загладить свои ошибки. Слава облизывал губы, оглядывал Мирона горящими глазами, да и в целом он выглядел обдолбанным. Мирона это почему-то ужасно растрогало. Он потянул его за все ещё влажный затылок к себе, ниже. И поцеловал. Это было мгновенное узнавание: тот же бестолковый настойчивый язык, мягкие обветренные губы. Слава ерзал. Ему явно было неудобно так, согнувшись, удерживать вес на руках, но он не рисковал улечься рядом с Мироном или, может быть, даже сверху, видимо, не понимая до конца, есть ли у него одобрение на активные действия или нет. Но отвечал пылко, подставлялся под касания, дышал шумно, ерзал, словно бы старался не спугнуть напором. Но потом, когда Мирон дернул его за плечи на себя, сдался, плюхнулся сверху, начал без разбора гладить, хватать, сминать, то бока, то плечи, то, осмелев, задницу. Вылизывал рот, кусаче целовал шею. У Мирона закружилась голова. Туфелька подошла идеально. Засохшие за ночь линзы, которые вообще-то положено носить не больше суток подряд, стали жесткими, болезненно скребли глаза. Мирон проснулся, в раздражении вытащил их и бросил под кровать — ну вот теперь можно нормально поспать. Он проснулся еще раз позже, когда свет начал проникать под веки — и не понял где он. Контуров у предметов не было — только мутные очертания. Он сел. Рядом, в глубине сине-фиолетового белья что-то зашевелилось. Из-под одеяла показалась косматая голова. Проступили знакомые черты. Слава цепко ухватился за его плечо, потом подтянул ближе к себе, уложил и обхватил поперек талии. — Ну куда ты, а? — хрипло сказал он куда-то в затылок, — такая рань, спи. — Славик, притащи из куртки… у меня там в кармане линзы. — Ну поспи ещё, — пробормотал Слава и щекотно потерся носом, навалившись сверху, лениво целуя шею, потом скулы. — Слав, не лезь, пожалуйста, у тебя изо рта воняет. Линзы! Я хочу поссать и умыться, а в этой хате я конечностей лишусь, если попытаюсь дойти до туалета вслепую. — Вчера ты не жаловался на мой рот, — обиженно отозвался Слава, переполз сверху, больно ткнув коленкой, как Мирону показалось, специально. Его размазанная бледная фигура прошагала в коридор, как есть, голышом. Мирон ощупал себя под одеялом, ну, как ожидалось, трусов нет — футболка есть. Ваши вкусы крайне специфичны, Гнойный. Мирон помнил Славино: «Оставь её, оставь», когда вчера потянулся стянуть одежду. В итоге Слава стащил с него трусы, а футболку оставил. Вчера они трахались, как подростки, быстро, слишком поспешно, порой болезненно, но Мирон кончил почти мгновенно, и десяти минут не продержался. — Мирон, тут нет линз! Только ключи и резинки. Кстати резинки! У меня как раз кончились. — Слава, маленькие такие контейнеры, синяя этикетка, посмотри внимательно, — терпеливо сказал Мирон. Славин силуэт появился на пороге. — На сам посмотри! Потрогай, вернее, и я тоже потрогаю, — Слава кинул куртку прямо на постель, перед Мироном, и сам плюхнулся рядом, забрался руками под одеяло, начал трогать ноги, подбираясь к паху. — Походу забыл линзы! — утомленно выдохнул Мирон, откидываясь на подушки, — блять, и старые выкинул, дубовые стали. Слава, видимо, его не слушавший, откинул одеяло, начал целовать грудь, потираясь носом о ребра. — Давай типа как в первый раз, ты тоже слепенький был. Решил, что я телочка, — вдохновенно вспоминал Слава. — Поверить не могу, что так лоханулся, — Слава больно ущипнул его за бок, — ой, то есть я хотел сказать, слава судьбе и случаю, что жизнь наградила меня тобой, Слава. Слава забрался под одеяло, приподнял футболку, мокро облизал живот, пробубнил оттуда: — Хвали меня еще! Мирон улыбнулся, зарылся пятерней Славе в волосы, начал грубовато гладить. — Слава, хороший мальчик, хороший, умный, неподкупный и честный и сосет он лучше всех. Слава снисходительно фыркнул, обжигая дыханием, но действительно опустился пониже и взял в рот. Взялся за Мирона так основательно и интенсивно, что тот не только ослеп, болтался на грани, не различая ни формы, ни цвета, ни запахи, только горячий рот. Спустя несколько минут, Слава выполз из-под одеяла, вспотевший, возбужденный, и тут же полез целоваться. — Не могу когда ты такой… слепенький, потерянный, будто умоляешь меня, чтоб я поскорее тебя спас. — И выебал, — усмехнулся еле живой Мирон. — И выебал, — быстро согласился Слава, — а че, дашь? С утра ты не любишь обычно. — Не, — Мирон сморщился. — А почему? Я аккуратно. Давай, Мирош, ты почти ничего не почувствуешь! Мирон вскинул брови. — Вообще ничего? — Только удовольствие, безграничное блаженство, словно тысяча оргазмов, как будто собрал Олимпийский, как будто Горгород стал альбомом года по версии Космополитен! — Все вы так говорите! Когда они закончили, футболка на Мироне перекрутилась жгутом, собравшись в районе подмышек, Слава, который все еще оставался для него размытым пятном, пах потом и спермой, невыносимо сладко. Лениво ластился, видимо, планировал и второй раунд. Беспомощный слепой Мирон — конечно, Славика крыло. Дорвался. Теперь не слезет, укатает до смерти, все равно Мирону деваться некуда, но Слава звонко чмокнул его в плечо и сказал: — У нас в магазине внизу автомат с линзами стоит, скажи мне свои параметры, я сгоняю, куплю. Если что, до аптеки добегу. Там же линзы продаются? Как раз куплю нам на завтрак чего-нибудь, а то у тебя вон живот впал. Ты только не убегай, ладно? Мирон подтянул его лицо поближе, вгляделся в замысловатый узор радужки и сказал: — Я никуда не убегу.