«Сладкой воды и легкого смеха до нашей следующей встречи»
Миллионы слов клубятся в поднебесье… Как вызвать из небытия те, что нужны, что в сердце отзовутся звонкой песней, но не нарушат вековечной тишины?
Как мне окликнуть родственную душу, если слова лишь заглушают сердца зов? Крик рыбы, выброшенной волнами на сушу, ничьих не потревожит сладких снов…
Вступление. Как было.
— А закончим мы наш сегодняшний выпуск так, как будто мы персонажи детской сказки! Поехали! — Воля махнул карточкой на импровизаторов и мгновенно вжился в образ этакой современной манерной Бабы Яги. Позов корчился на сцене, изображая не то упыря, не то оборотня, обращающегося при полной луне, Сережа упал на пол и помахивал согнутыми ногами, крича что-то о том, что он Русалочка, а злая колдунья Арсения утащила его великолепный голос и взамен отдала «кауказский, Уася, акцэнт, да». Вроде как колдунья Арсения, на деле была лепреконом, попрыгивающем вокруг шляпы, которую ведущий использовал для одной из импровизаций. А Антон был воплощением всех принцесс сразу — перекатывался по полу, ойкая от разбросанных под подушками, горошин, рыдал взахлеб, как Несмеяна, умудряясь при всех своих рыданиях и визгах горланить какую-то диснеевскую песенку то ли Белоснежки, то ли Белль… Обыкновенная творческая атмосфера шоу «Импровизация». Актеры выбежали за сценическую площадку, прощаясь уже последний раз за эти съемки со зрителями. — Пацаны ваще ребята, молодцы! Отмахали на сегодня, даже почти не тупили, — Воля подмигнул вымотанным парням, одной рукой откручивая крышку бутылки с водой, другой натягивая на себя ветровку. — Я погнал домой, устал жутко. Пока-пока, малышата, — Паша звонко чмокнул воздух и дернул пробегавшего мимо Сережу за кичку. — Давай! — Шастун устало махнул рукой и упал на диван в их личной гримёрке в ГЛАВКИНО. Рядом аккуратно приземлился Арсений со всей свойственной ему грацией, забрасывая ноги на задницу возмущенно мычащего в подушку Шастуна. — Арс, береги лапки, а то неровен час, жопа Шастуна разверзнется и поглотит твои изящные ножки. И кого мне потом на мышеловках подъебывать? — Позов картинно охнул и приложил ладонь ко лбу. — Дима, Димочка, золотце, дверь на выход прямо, — ласково произнес Попов и ангельской улыбкой запустил в друга подушечкой. — Геюги, — в комнату зашел Сережа, жующий какой-то диетично-злаковый батончик, запивая его несладким кофе. — Я домой. Арс, тебя подбросить? — получив лаконичный отрицательный кивок головы, Матвиенко покинул гримерку, на ходу запуская прямой эфир в Instagram. Еще несколько раз в гримерку забегали операторы и визажисты, но спустя пару минут, в комнате воцарилась тишина. Антон лежал лицом в подушку 10 минут. И все 10 минут чувствовал на себе внимательный взгляд, хотя слышал тихие щелчки по экрану смартфона. Будто бы и не смотрит. Тихий вздох за спиной окончательно сбрасывает с Шастуна накатившую сонливость, и тот, пересиливая себя, сползает с дивана, упирается ногами в пол и только после поднимается, ощущая взгляд на лопатках. — Арсэн, пойдем по домам. Или я тут усну, а тебе потом меня на себе волочь. Нахер оно тебе надо? — Шастун не стесняясь, широко зевнул, до слезинок в уголках глаз и натянул пониже рукава толстовки. — Иди, Шаст. Я еще тут останусь. Погода ужасная, а мне слишком лень под дождём к метро идти. Дождь успокоится, и пойду. Все равно меня никто не ждёт, — усталая улыбка Арса очень хорошо сочеталась с почти черными синяками под глазами и чуть нахмуренными бровями. Настолько хорошо, что хотелось обнять этого невозможного мужчину и тихонько баюкать в своих руках, чтобы это одиночество, сквозившее во всех его движениях, стёрлось навсегда. Шастун моргнул и неловко усмехнулся. — Ладно, сиди. Пока интернет и инстаграм есть, я за тебя спокоен. Я пошел, — Шаст подхватил рюкзак, одиноко лежавший на ближайшем пуфике, и пошел к выходу. У самой двери его настигло тихое «До завтра… Антошка-картошка» с уютно вписавшимся между слов смешком. — До завтра, — Антон, не глядя, махнул рукой сидящему Арсению и со скоростью убитой улитки пополз к выходу из ГЛАВКИНО. Меньше всего ему сейчас хотелось идти в свою московскую квартиру, в которой сейчас была Ира. Ужин, долбанные ароматические свечи с запахом ванили, которую он ненавидел, и томно-соблазняющие нотки в голосе. Нет, после напряженного дня — это то, что нужно. Но не сегодня. Шастун оглянулся на здание ГЛАВКИНО. Хотелось поддаться желанию, безвольно вернуться в здание к товарищу и вместе с ним уныло залипать в телефон. — Сейчас бы бутылочку пива и куда-то на природу. В горы, в лес, хоть в задницу, но только не домой… — быстрой молнией мысль пронеслась в голове. Резкий визг машинных тормозов. Откуда? Он задумался и вышел на дорогу? Упругий толчок в поясницу, и Шастун летит на бетон, попадая, однако, в огромную лужу. Лужу дождевой воды и, кажется, собственной крови. — Любимую толстовку убил. Выбрасывать теперь… — так нелепо думать о какой-то тряпке, пока умираешь. И никакой тебе проносящейся жизни перед глазами, никаких сожалений. В голове пусто, все мысли залиты чистой болью, пульсирующей и нарастающей, настолько сильной, что бьющемуся в агонии Антону кажется, что среди криков мигом собравшейся толпы, он слышит душераздирающие крики Арсения, который все зовет Антона по имени, то и дело срываясь на захлебывающие его, рыдания. А перед глазами колышется мутная вода, отчего-то отдающая болотной тиной и металлом. … Ч-чёрт… Как же болит башка. С-сука-а. Пить хочу. Где вода? Блять, хоть глоток… Откуда чирикает? Кузнецова, сука, опять включила свою музыку для медитаций. Блять. Воды… Грязное тело, все в водорослях, речном иле и густой запекшейся крови, застонало и попыталось перевернуться со спины на бок, чтобы стало хоть немного легче дышать. Невдалеке послышались тихие шаги и шорох веток. К берегу у пруда вышли трое. Два крепких парня, одетых в обыкновенную мужскую одежду: максимально удобные брюки из мягкого, но прочного материала и тонкие рубашки, заправленные в нижнюю часть одежд и закрепленные вышитым поясом. Третий мужчина… А мужчина ли? Выглядел иначе или как сказал бы Шастун — «очень сильно иначе». Длинная, вышитая серебром туника, открывающая вид на изящные, но сильные голени, сандалии, больше похожие на серебряную лозу, обвивающую лодыжки. А выше… Выше все было смыто. Может из-за того, что это серебряное «нечто» сразу бросилось к стонущему от боли парню, и стало что-то тихо и напевно шептать, а может, все из-за мутного взгляда Антона, который больше не мог ничего различить из-за несносной водяной травы, которая при попытке поворота головой сразу же упала на глаза Шастуна, загораживая весь обзор. Впрочем, какая разница? Шастун вспомнил, что уже умер, а поэтому, решил насладиться этими картинками, который выбрасывал его подыхающий мозг. Со спецэффектами, между прочим. Потому что нечто в тунике вдруг запело. А вы знали, что трава на глазах — это способ почувствовать себя русалочкой? А пение хрена в платье — это легальный способ получения кайфа. Не от наркоты. … Мужчина нетерпеливо мотнул головой своим надоедливым слугам, одним взглядом отгоняя их пострадавшего парня, судя по одеждам, явно чужака. Но пока он в таком состоянии, никакого вреда причинить он не сможет. — Потерпи, ангелок зеленоглазый, сейчас тебе станет легче, — уже не пел, а тихо бормотал слова под нос, аккуратно баюкая юношу у себя на коленях и прижимая к той самой серебристой тунике, не задумываясь о том, что полностью пачкает ее кровью. — Ты в безопасности… Ты в безопасности. А вы знали, что зелень в глазах — яд, отравляющий душу?