Вишнёвый туман

      Каждое утро Одри Хорн трижды проводила щёткой по своим густым тёмным волосам. Один раз щёлкала зажигалкой, чтобы раскурить сигарету. И пятью быстрыми мазками наносила на капризный изгиб губ алую помаду.       Три. Один. Пять.       315.       Эти цифры стали магическими. Это был код, расшифровав который, Одри смогла бы взломать сердце агента Купера, проникнуть в его гостиничный номер и его мысли.       3. 1. 5.       Сердце выстукивало частый ритм. Перед закрытыми веками распадались на спектры цвета радуги, мерцали блики света, отбрасываемые прикроватной лампой.       Он говорил, что потерял свою возлюбленную. А она никогда не влюблялась до него.       Он пил чёрный кофе. Она курила крепкие сигареты.       Он был окутан тайнами, она же хотела разгадать его загадки.       Они были из двух разных миров, поколений, вселенных, они — две параллельные прямые.       И всё же Одри до дрожи, до беспамятства, до застывшего в горле крика хотела быть с Дейлом Купером. Не потому, что она — упрямая и целеустремлённая Одри Хорн, которая получает то, чего хочет. А потому, что этот темноволосый мужчина покорил её.       Она вовсе не собиралась сдаваться, лишь дала Куперу временную передышку, покинув его кровать той ночью. Однако цепь событий, запущенная ею самой, привела вовсе не к той развязке, на которую рассчитывала девушка: история, случившаяся в «Одноглазом Джеке», и последующее пленение дезориентировали её, оставив на некоторое время растерянной и угнетённой.       Но прошло несколько дней, и новость о том, что специальный агент, блестяще распутавший убийство Лоры Палмер, собирается покинуть их сонный городок, нарушила временное оцепенение Одри.       Она вновь пришла к нему ночью, не зная, как всё обернётся. Уверенная, что Купер опять заведёт старую пластинку о долге и чести, Одри захлебнулась подготовленной речью, когда он неожиданно притянул её к себе и запечатал рот поцелуем, таким же тягучим, завораживающим, как и музыка, под которую девушка танцевала свой неизменный танец. Танцевала в надежде, что однажды к ней присоединится кто-то, кто будет двигаться рядом так же, как она сама: интуитивно, плавно, забыв об окружении и неистовом беге жизни.       И тот, о ком она так мечтала, теперь целовал её влажные губы. А когда с трудом оторвался, то посмотрел на неё взглядом, в котором едва можно было узнать привычно сдержанного агента Дейла Купера: на дне его глаз плескались страсть и горечь, разъедавшие душу Одри.       Ей хотелось запустить руку в его всегда безупречно уложенную шевелюру. Эта идеальная, волосок к волоску причёска сводила Одри с ума. Как и туго завязанный под горлом галстук, начищенные ботинки, строгий пиджак — всё это выдавало человека дисциплинированного, собранного, всегда держащего себя в руках. Тогда как Одри хотелось совсем другого.       И она шептала ему на ухо, шептала о том, чего так неистово желала: чтобы он сделал её своей навсегда, чтобы взял её, как брал других женщин, взрослых женщин, которым можно было спать со взрослыми мужчинами, чтобы не сдерживал себя глупой общественной моралью и долгом…       Купер слушал, качая головой, прижимаясь горячими губами к её щеке, слушал, даже не пытаясь успокоить колотящееся в груди сердце.       — Бесстыдница, — шептал он беспомощно, — ты бесстыдница, Одри.       Она соглашалась, сминая влажную ткань его рубашки, она не спорила. Любовь и желание вытеснили робость и страх, второй раз привели её в спальню федерального агента посреди ночи. Она пришла снова, ища его взаимности, а вовсе не нотаций. Пришла, чтобы сказать…       — …вы украли моё сердце и мою душу, — слёзы застывали у неё на ресницах. — Забирайте моё тело тоже. Я ваша, я хочу быть только вашей до конца дней. Любить только вас.       Не осталось больше препятствий. Только его совесть. И её тонкие трусики, которые он сдвинул в сторону, заставив девушку вздрогнуть и тонко вздохнуть.       Одри стояла, опутанная его объятиями, раскачиваясь на волнах ускользающего удовольствия. Она откинула голову ему на плечо; ранимая, хрупкая, будто хрустальная статуэтка, которой суждено было вот-вот разбиться от наслаждения на тысячи осколков. Купер смотрел на девушку, любовался ею, дотрагиваясь через влажное бельё то невыносимо осторожно и нежно, вызывая у неё тихие всхлипы нетерпения, то лаская почти до боли, до стиснутых зубов.       Он смотрел, осознавая наконец, что эта поездка в Твин Пикс стала для него роковой. Он потерял себя где-то в туманах маленького городка, в ночных криках совы, в прозрачной красоте глаз Одри Хорн, девушки, которая вывернула наизнанку его душу, завязала её узлом, как стебелёк вишни.       Она тихо стонала, и он вторил ей, будучи не в силах молчать, стремясь хотя бы так разделить с ней миг блаженства. Собственное бессилие убивало. Он не мог взять Одри себе, завладеть ею окончательно — и не мог отказаться от неё. Но — теперь Купер знал наверняка — он был готов до конца дней балансировать на этом узком канате, протянутом над пропастью: лишь бы видеть Одри, слышать её грудной голос, любоваться кокетливой родинкой у левого глаза и сходить с ума, раз за разом срываясь с каната в бездну…       Она была совсем ещё ребёнком, девочкой — наивной, восторженной, ищущей в этом мире того, кому можно будет рассказать все свои тайны, доверить все страхи. И в то же время, в его руках сейчас билась от первого в жизни оргазма женщина, в которой можно было разглядеть надлом, едва заметную трещину, которая в будущем способна будет уничтожить это прекрасное создание.       — Ты навсегда останешься в моей памяти такой, Одри... — шептал он, пока девушка приходила в себя, цепляясь за его плечи. — Танцующей свой танец. Невинной и порочной, с сердцем, чистым, как горная река, с губами, сладкими, как вишневый пирог.       И страстью, подумал он уже про себя, горько-терпкой, как чашка чёрного кофе. Страстью, что разбила оковы его сдержанности и добралась до сердца, которое, как ему казалось, он давно и надёжно запрятал в тайник, за колышущийся красный занавес.       За окном уже светало, когда Одри уснула на руках Купера. Мерный шум водопада убаюкивал и его, а он всё думал о мрачном будущем, о зле, что прячется в глухой чаще, о людях, ставших ему дорогими, о собственных мечтах, которые всё ещё надеялся осуществить.       И о девушке, спящей в его объятиях. О том, что однажды Одри Хорн станет прошлым, о котором он будет вспоминать с волнением и грустью. Потому что прекрасная оболочка — лишь сосуд, в котором хранится настоящее сокровище: её душа, таинственная и бескрайняя, как леса вокруг Твин Пикса. Её сердце, загадочное, бьющееся в ритме той самой музыки. Любящее только его одного, преданное только ему.