Последняя надежда Клинков

В день, когда погибла последняя надежда, возвращаться в родной и знакомый Храм Повелителя Облаков как никогда тяжело. Со мной не вернутся трое самых важных для меня в этом храме людей, и это я — Клинок — их не уберегла. Вина лежит тяжким грузом в груди, тянет к земле — лечь и забыться вместе с десятками, сотнями погибших. Эта битва потребовала от нас слишком много. Мы обескровлены, мы потеряли последнее, за что стоило держаться. Криво и неверно улыбаюсь встречным. Маленькая чумазая девочка вскрикивает и прячется за юбку матери; с другой стороны подбегает мальчик и азартно спрашивает, сколько я успела убить дремор. — Я не считала, — отвечаю я чужим голосом. У него опускаются плечи, и я почти чувствую укол совести. Его — как и всё остальное — придавливает нечеловеческая тяжесть в груди. Мы потеряли Мартина. Возвращаться туда, где сами стены дышат им, — горше некуда. Но сейчас это моё место, и нет для меня лучшего. Только там молча разделят горе и негромко позовут на спарринг, «чтобы не терять форму». Только там не оставят одну достаточно долго, чтобы боль прорвалась наружу. Только там не дадут спиться, наконец. Как ноги приносят меня к конюшням — не знаю, но верный конь ждёт. Единственный из всех не сбежал, хотя наверняка слышал и чуял, что творится в городе. Уму непостижимо; но сейчас я безмерно благодарна ему за это. Тихонько глажу его тёплый нос, запускаю пальцы в гриву. — Мой хороший, — бормочу. — Поехали домой? Он перебирает копытами и поворачивается ко мне боком. Теперь только вперёд. Не разбирая дороги, не видя и не слыша ничего вокруг (и благодаря всех Девятерых поочерёдно, что мой вороной достаточно умён, чтобы добраться домой самому). Не здороваясь с патрульными, не заботясь о случайных путниках и беженцах, что тянутся по дороге в обе стороны. Бруму объезжаю так, чтобы не видеть следов Великих врат. На подъёме к Храму — Сайрус. По нему с первого взгляда видно: он знает. Ему, в отличие от гражданских, не нужен всунутый в руки номер «Вороного курьера» («Срочная новость: смерть последнего Септима»), чтобы поверить в страшное. Между нами повисает тишина, заполненная тем, что я не могу сказать вслух. — Баурус и Джоффри… — сиплю я наконец. — Прости меня. Я не справилась. — Главное, — отвечает он размеренно и глуховато, — что это закончилось. Больше говорить не хочется. За воротами Сайрус бросает негромкое: — Отдыхай. Я отведу в стойло коней. Доспехи залиты кровью, и эта кровь стоит у меня перед глазами, я вижу её на своих руках, как бы ни оттирала ладони. Под сомкнутыми веками — искажённые от ужаса лица и пламя, объявшее Имперский город. Как проваливаюсь в сон, не помню. …Я за городскими стенами, которых не видела никогда раньше, и рык с неба оглушает. Вокруг сплошь незнакомые норды: стражники натягивают луки, конюхи пытаются успокоить лошадей, остальные бегут прочь, за стены, под защиту. Перевожу взгляд чуть влево — и людское море взрезает босмерка. Смуглые руки сплошь в шрамах, вытерта кожа доспехов, перебинтовано запястье держащей стрелу руки… — Все назад! Прочь! — Она срывается в хрип, взгляд её прикован к небу, к… Дракону? Землю заслоняет исполинская тень; я, рванувшись было вперёд, едва успеваю укрыться от струи огня. Мелькают чёрные волосы, и босмерка тем же хрипловатым голосом Кричит на дракона в ответ. Мир сворачивается сам в себя, остаётся только она, только звенящий под рёбрами порыв — дотянуться — помочь — поговорить… Пальцы вместо чужого плеча сжимают ничто. Небо застил потолок. Я жадно и рвано хватаю воздух пересохшим ртом, и ладонь сама вжимается куда-то в грудь. В висках стучит набатом: надежда есть, надежда есть, ничто ещё не кончено. Драконья кровь вернётся в Тамриэль, я знаю точно. Дождаться бы.