Малия Тейт живет не так, как все, в этом мире, свихнувшемся на любви. Она не желает, чтобы кто-то что-то за нее решал. Она не желает любить по выбору судьбы. Малия никогда не плачет, потому что она сильная; она дерется отчаянно, потому что не хочет, чтобы кто-то ее защищал: она сама в состоянии позаботиться о себе.
А еще она думает, что некому бояться ее потерять. Чистое от меток тело — ее самое большое сокровище. То, чего она совсем не хочет лишаться.
Стайлз не верит в соулмейтов: только не тогда, когда красивое четкое «Лидия» появляется в третьем классе; только не тогда, когда собственная половинка не знает даже его имени, презрительно кривя губы при каждом «нечаянном»
отчаянном столкновении в коридоре. Только не тогда, когда Лидия Мартин не подозревает о его существовании. Не тогда, когда по прошествии пяти, семи лет ничего не меняется: неосведомленность всего лишь перерастает в безразличие. Так что Стайлз с воплями бросается в самое пекло с одной лишь бейсбольной битой, не боясь быть съеденным/искромсанным/порезанным/выпотрошенным очередным монстром, заглянувшим на огонек в Бейкон Хиллс. Он знает, что никому не нужен, но каждый раз после напряженной битвы первым кричит: «Я в порядке!» Будто кого-то правда волнует.
Будто Лидию волнует. А еще Стайлз обожает рубашки, потому что они прикрывают сгиб локтя, в котором затаилась позорная метка — знак принадлежности человеку, который в нем не нуждается.
И если Малия искренне отрицает сложившийся уклад за отсутствие свободы, то Стайлз, всем сердцем желающий, чтобы уклад работал в его конкретном случае, отрицает его от отчаяния.
Малия свободна: она никому ничего не должна и не имеет метки. Стайлз же существует лишь в драках, где от него мало толку, да в комнате, давно превратившейся в склеп его невеселых мыслей, имеющих якорем «Лидия» на бледной коже.
***
— Я сильная и независимая, — повторяет Малия, сидя на знакомой с незапамятных времен кухне своего друга, грея ладони о только что поставленную перед ней заботливыми руками кружку с ароматным напитком и делая вид, что не стучит зубами от холода.
— Так говорят женщины в разводе и с пятью детьми, что ты несешь! — каждый раз раздражается Айзек, каждый раз предлагает Малии свой свитер и каждый раз слышит отказ.
Малия никогда не любила большие вязаные свитера: желание защитить, вызываемое в людях такой одеждой — то, чего она хочет меньше всего. Айзек их обожает, стараясь восполнить этими мягкостью и теплом их отсутствие у самого дорогого человека. И Айзек совсем не разбит — он просто смиряется. Он не хочет, чтобы Малия была другой: зачем, ведь она та, которую он полюбил. Он просто хочет быть с ней; жаль, что ее идеалы не позволяют подобной слабости.
— По-моему, лучше стать такой до того, как жизнь помотает. Нужно независимо принять решение о том, чтобы быть независимой. Понимаешь, о чем я?
— Ты до невозможности упряма — это единственное, что я про тебя понимаю, — со вздохом повторяет он, утыкаясь взглядом в свою собственную кружку.
«А еще я понимаю, что неудачник, раз влюбился именно в тебя».
Малия который год радуется, что у нее нет чертовой метки, означающей глупую предрешенность и принадлежность.
Айзек который год носит метку на груди, жалея о принятом судьбой решении.
Он никогда не разрешал себе сомневаться в существующей системе выбора пары для человека. Он не задумывался о том, правильно устроен мир или нет. Ему всегда было наплевать: главное — найти своего человека. Найти и не отпускать.
Он жил мечтой о светлом будущем, пока на его пути не встретилась свободная до чертиков Малия Тейт и не разрушила все планы до основания. Тогда-то и пришла эра свитеров. Вязаных и больших. А еще эра горячего чая, так нравившегося девушке на его старой кухоньке, и иногда сигарет. Но только в крайнем случае.
***
— Почему тебе так повезло? — отчаянно шепчет Стайлз, лежа на кровати лучшего друга и рассматривая звездный потолок. — Ты нашел Эллисон совсем без проблем!
— Стайлз, я все понимаю, ты мой брат, тебе больно. Но если ты еще раз упомянешь меня и Эллисон, клянусь, я не выдержу. Хватит ныть! Ты же не знаешь, есть ли уже у Лидии пара.
Бывают вещи и похуже, чем неразделенная метка!
— Есть, я проверял, — хмурится Стилински.
Его не оставляют воспоминания о белом запястье Лидии, за которое он ее схватил, действительно случайно натолкнувшись в коридоре. О ее раздраженном взгляде, в котором угадывалась нотка страха. Об отдернутой руке и прикрытом запястье, с которого слетела повязка. Кажется, это была настоящая Лидия Мартин. И если бы Стайлз смотрел тогда не в глаза… Он мог бы знать наверняка. А сейчас все, что у него есть — призрачные, как звезды на рассвете, догадки…
***
Так они и живут: Малия, нуждающаяся в независимости, как в воздухе, и свободная от метки; Айзек, нуждающийся в Малии и, кажется, навсегда поселившийся в свитерах, согревающих метку над сердцем; Лидия, нуждающаяся в мужском внимании и не способная принять имя на запястье (или не желающая быть связанной отношениями); и Стайлз, нуждающийся в Лидии не на его бледном худом локте, а в реальной жизни.
Люди, кому небезразлична эта четверка, сходят с ума от вопросов, на которые нет ответов. Кажется, что их стая огромна: Истинный Альфа Скотт, охотница Эллисон, оборотни-волки Айзек и Лиам, оборотень-койот Малия, банши Лидия, даже человек Стайлз. А ведь есть еще Дерек, всегда готовый прийти на помощь. И Питер, мужик с хитринкой, но кто без нее? А также Джордан, шериф, Крис и Мелисса, Кори, Мейсон и Хейден. Да и Тео на худой конец. Это действительно много, если учесть разноплановость членов стаи. Но четверо в ней страдают. А остальные страдают с ними.
Все меняется осенью во время очередной тренировки, на которой присутствуют немногие: Скотт, Стайлз, Лиам, Малия, Айзек, Кори и Хейден. Лидия, видите ли, слишком уникальна для обычной тренировки, Эллисон погружена в собственные занятия, а остальные не нуждаются в этом. Ну и, если честно, то погода откровенно паршивая. Скотт тренирует в основном молодняк, в то время как старички наслаждаются свободным графиком занятий. Айзек и Малия работают в паре, оттачивая мастерство ближнего боя, а Стайлз вообще непонятно зачем приходит сюда. Поэтому он сидит на крыльце Дерекова лофта (место тренировки изменить нельзя) и наблюдает за молодыми, полными надежд, и старыми, полными обреченности. Когда у Скотта начинает кончаться терпение, Айзек спешит на помощь, предварительно извиняясь перед Малией. Та лишь пожимает плечами и идет к лофту, чтобы не мокнуть зря. Садится рядом со Стайлзом и смотрит на Айзека, такого красивого и такого необходимого
друга.
Стайлз завязывает разговор с холодной девочкой, растягивая слегка посиневшие губы в улыбке. Малия, поначалу хмурившаяся из-за нелепых шуток парня, начинает видеть в нем нечто притягивающее. Уголки ее губ подрагивают, пытаясь скрыть саму возможность улыбки на как будто замороженном от эмоций лице. Эти двое увлечены разговором, не замечая пары глаз, следящей за каждым движением рук Стилински, за каждым изучающим взглядом Тейт.
С тех пор в сердце Стайлза становится не так пусто, а жизнь Малии наполняется неведанной доселе симпатией.
С тех пор свитера Айзека становятся теплее, чай — крепче, а сигареты — чаще.
***
Проходит месяц, и вот уже Малия окрылена — она влюблена в этого гиперактивного подростка Стайлза, вечно шумного и неуместного. Проходит месяц, и Стайлз, кажется, впервые за семь лет понимает, что такое счастье. Пусть и хрупкое, неуверенное, но счастье. А самое главное, что оно у них с Малией одно на двоих. Общее. И совсем не важно, что на локте Стайлза не ее имя. Совсем не важно, что у Малии метки нет. Они же свободны. И свободны вместе. Пустота в кровати наполняется хвойным запахом Малии, рабочий стол — скомканными заметками о возможном продвижении в очередном расследовании Стайлза. И все так, как должно быть. Каждый день — хрустальное счастье, практически невозможное в этом мире.
С каждой счастливой улыбкой Малии, направленной Стайлзу, Айзек все больше замыкается в себе: он реже приходит на тренировки, пропускает школу. А все лишь для того, чтобы не видеть девочку, поселившуюся в сердце и своими острыми идеалами терзающую его изнутри. Девочку, которая слишком упряма, чтобы идти на поводу у судьбы, выдающую действия наперекор за собственные желания. Так себя утешает Айзек.
Он надеется, что это так. Видеть мальчика и девочку, счастливых вместе и предназначенных другим — не самое приятное занятие. Как бы малодушно это ни звучало, Айзек надеется, что все разрушится, словно карточный домик. Тогда вернутся чаепития на его старой кухне, предложения свитера и совместные тренировки. А еще вернется надежда. Крохотная, словно самая далекая звезда. Но ощутимая. И такая необходимая.
Он не знает, что чуточку прав: не все у них идеально. Лишь по ночам, когда мальчик видит седьмой сон, девочка переживает, что их счастье разрушит появившаяся Лидия. Лишь на тренировках, когда девочка занята подготовкой делающего успехи Лиама, мальчик переживает, что их счастье разрушит появившаяся метка. Появляются обе. Разрушает — одна.
***
Когда морозным январским утром на запястье Малии появляются изящные витые линии, складывающиеся в имя, она воет в отчаянии. Сдирает кожу когтями другой руки, пытается срезать ножом, даже решается выжечь чертовы буквы, но ничего не выходит: она отчетливо видит чернильные пятна, въевшиеся под кожу, пусть и не складывающиеся не то что в слово, даже в буквы из-за нанесенных увечий. Странно, но от увиденного лишь больше хочется прижаться к Стайлзу и не отпускать его никуда. Но Стайлз у своей бабушки в другом штате, приедет только через четыре дня, и все, что есть у Малии — это клетчатая рубашка. Одна из тех, у которых Стайлз начал подворачивать рукава, не стесняясь показывать метку. Он с Малией. Остальное неважно. «Стайлз со мной! — думает Малия. — Ему же плевать на свою метку. Так почему я так переживаю из-за своей? Глупости. Стайлз со мной. Остальное неважно». И все же у Стайлза было семь лет, чтобы смириться с неизбежным, а у Малии — меньше часа. Злые слезы все равно не прекращаются, попытки содрать/срезать/выжечь/откусить ненавистный кусок кожи — тоже. Такой ее и находит Айзек, и она ненавидит весь мир за то, что он помог ей тогда: Айзека за то, что оказался таким нежным и заботливым, несмотря ни на что; себя за то, что оказалась нуждающейся в его заботе; чертовы буквы, делающие из нее марионетку всемирного любовного сериала. Айзек с позабытой нежностью бережно закутывает ее в плед, усаживает к стене и берет руки в свои ладони, но Малия отдергивает, словно от огня.
— Не смотри,
там твое имя, — шепчет она, зная, что чернила на руке — поражение во всех битвах за независимость.
— Не буду,
я знаю, — шепотом отзывается он, уходя за бинтом и возвращаясь, чтобы замотать пострадавшую руку и само слово, которое так хочется прочитать. Но если Малия просит, он все сделает: он не станет свидетелем ее поражения.
Он уходит под утро, и Малия не знает, что делать с меткой, ядом расплывающейся по запястью. Обычно ее забинтовывают, если не желают показывать, поэтому Малия так и поступает. Но дурацкие сочувствующие взгляды всех в школе не способствуют силе и независимости. А еще Малию выбивает из колеи побитый взгляд Айзека, первым делом в надежде проверяющий ее руку при входе и сразу же угасающий. Айзек подходит к ней и завязывает дружескую беседу, похоронив огоньки отчаянья в глубине своих голубых глаз.
— Привет, Мал. Как ты? — преувеличенно бодро спрашивает он, прекрасно зная, что всю ночь девушка цеплялась слабыми пальцами за него, путаясь в грубой вязке теперь уже любимого им свитера.
— Привет, Айзек. Как всегда, ничего нового, — отстраненно отвечает она, не зная, что всю ночь парень умирал внутри от осознания, что метка с его именем ненавистна той, кого он любит.
Он, не желая ранить ничьих чувств, резко уходит, жалея, что вообще познакомился с этой горой независимости, не способной признать очевидное. Эта забота бесит Малию даже больше, чем сам факт существования метки.
Она слишком зависима от своей независимости.
Малия никогда не любила свитера. Теперь любит. И Айзек не ходит в школу, чтобы заметить это. А Малия рада, потому что, на самом деле, она носит их не из-за него: ей нужно прикрывать запястье менее привлекающим внимание способом, чем бинт. Приехавший через три дня Стайлз не замечает перемен. Единственный, для кого этот способ реально привлекающий внимание — это оборотень, заживо погребенный в собственной кухне, пропахшей ставшими постоянными сигаретами, бергамотом и Малией. Хотя последнее Айзеку, вероятно, чудится.
Кажется, Малии удается держать метку в секрете, заводя руки за спину при поцелуях и обнимая Стайлза в постели. И февраль подходит к концу, как очередное достижение в нелегкой борьбе за счастье двух разбитых сердец. Но у весны другие планы. Ее козырь — Лидия Мартин.
***
Девушка, зимовавшая в одиночестве, коротает вечера с Эллисон, когда та не слишком ее раздражает своим счастьем. Почему так сложно принять свою пару? Вопрос на миллион, и пока никто не дал ответа. Разглядывая до боли знакомое имя на руке, Лидия ищет, ищет, но не находит его. Стайлз Стилински — могла ли судьба посмеяться еще больше над Мартин? Всегда одетой в дерзкое мини, на каблуках, с идеальным макияжем и вызовом в глазах. Над Мартин, так зависимой от мнения общества. И пусть парень не хвастает мускулатурой, его шутки заставляют ее улыбаться, а неуклюжесть — смеяться. Но никто не должен этого знать. И никто не знает, на то она и Лидия Мартин. И тем не менее, видеть пару с другой лишь потому, что не способна признать очевидное — самое страшное наказание для девушки. Глупая привязанность к девочке-принципу не проходит ни через месяц, ни через два, и отчаянье все больше пропитывает легкие Лидии, проникая туда легкими клубами сигаретного дыма, все больше разъедает желудок, смешиваясь с изысканным вином, выпиваемым отнюдь не изысканно. И когда Эллисон в очередной раз говорит, что еще не поздно и можно все исправить, Лидия сдается, посылает общество куда подальше, забивает на то, что у Стайлза есть девушка, и идет к Стилински. Извиняется за разбитое сердце, за годы игнорирования, за разрушенные мечты. И находит спокойствие.
***
Люди перезимовали,
но разморозились к весне не все. Стайлз, все еще не верящий в свое счастье, и Лидия, наконец, могут согревать друг друга, Скотт и Эллисон празднуют очередную годовщину, Крис подозрительно часто ночует у Мелиссы, Лиам подозрительно сильно краснеет в компании Хейден, а Кори и Мейсон подозрительно много времени проводят друг с другом. Даже невозмутимая скала Дерек встретил своего человека — бывалую охотницу Брейден. Да что уж там, мистер загадочность — Питер — неожиданно стал ухлестывать за Натали Мартин. Все как будто посходили с ума. На разморозку нет шансов только у двоих. По крайней мере, не этой весной.
Айзек решает, что прятаться вечно — глупо, поэтому приходит в школу, страшась только одного — очередных счастливых взглядов его девушки на другого парня. Но к его удивлению видит мило воркующих Стайлза и Лидию. Это выбивает почву у него из-под ног. Дыхание замедляется, сердцебиение ускоряется. А потом Айзек видит несчастную сгорбленную Малию, наблюдающую за парочкой из другого конца коридора, и теперь дыхание учащается, а сердцебиение, наоборот, замедляется. Она так изменилась, и та неуловимая непохожесть на остальных — холодный взгляд, непоколебимость и замкнутость — куда-то делись. Птичка, взлетевшая слишком высоко, обгорела на солнце, потеряв окрас и не зная, какой она теперь должна быть. Какой когда-то была.
И все возобновилось: сперва несмелые, но потом все более привычные чаепития на кухне, проходящие в молчании, предложения свитера, которые Малия теперь не отклоняет, одна на двоих сигарета, выкуренная в безнадежной попытке склеить сердце, и парная тренировка, которой удивляются все члены стаи. Потихоньку все налаживается. Айзек не устает напоминать ей, что такое Малия Тейт — это упрямый характер, колючие идеалы, стоящие порой самого дорогого, отчаянные драки и запах хвойного леса. Все это бережно хранилось в памяти Лейхи и было вытащено на свет ради сохранения в Малии той, кем она когда-то являлась,
в кого Айзек когда-то влюбился. И пусть он может приврать, помогая Малии воссоздавать себя, сгладить кое-где играющие не на руку убеждения или исказить неудобные взгляды, он этого не делает. Малия должна быть Малией.
Весна протекает за тихими посиделками, коих кухонька видала несчетное количество, длинными сигаретами и новыми-старыми идеалами. Пытаясь излечить девушку, Айзек сам как будто сбрасывает тяжесть парочки лет, пропахших отчаяньем и отсутствием надежды. Сам как будто бы становится человеком.
А лето приходит с переоценкой прошлого и действительно новыми идеалами, позволяющими любить единственного человека, который всегда был и будет рядом, несмотря ни на что. И пусть Малия Тейт насквозь пропахла упрямством, ради счастья она готова
менять взгляды. Даже если приходится убеждать себя, что совпадение личного выбора с выбором судьбы — случайность чистой воды. Даже если приходится удерживать себя от колючести.
А Айзек готов ждать, пока Малия научится принимать заботу, ведь теперь ожидание не окрашено в безысходность. Теперь цвет ожидания — это
надежда.
