Эгоисты

Ночь настигает их на половине пути рывком: еще секунду назад было светло, а сейчас уже темнота кромешная. — А я говорил, что ехать нужно быстрее, — страдальчески стонет Миша. Они тащатся еле-еле уже который час. Вот что бывает, если за рулем Лера Абрамс! — А я тебе говорила, что не настолько опытный водитель, чтобы на такой дороге и гнать, — возражает Лера со своего места. Она тоже на взводе. Между ними напряженная атмосфера с самого начала пути, когда оказалось, что выезжать придется в ночь. — Это нормальная дорога, — фыркает он в очередной раз, — Если ты по ней не можешь вести машину, то у меня плохие новости. Даня на заднем сидении рядом с Мишей начинается ворочаться, откидывает мантию, которой был покрыт, и оценивает обстановку. — Что опять? — Мы посреди кромешной задницы, а она засыпает на ходу, — выкладывает Совергон все, как на духу. Даниила это не впечатляет, всей трагедией он не проникается. — Значит, остановимся на обочине и поспим в машине, в чем проблема? Миша всплескивает руками и отворачивается к окну. Ну, конечно, чтобы Даня и не на стороне Леры. Они съезжают с дороги, пытаются удобнее устроиться на своих скромных местах для ночлега. Совергон зол и раздосадован, чувство несправедливости вцепилось в органы, спать ему совсем не хочется, но он не прочь спрятаться за наушниками. Лес за окном темен, воздух внутри сперт, музыка почти бьет по перепонкам, Даня рядом отключается почти мгновенно. Совергон выжидает мучительно долгие полчаса, проверяет точно ли Лера заснула, а затем тормошит тайного любовника, бесцеремонно взбираясь к нему на колени и впиваясь в губы поцелуем-укусом. — Ты совсем с ума сошел?! — шипит Рэн, отталкивая. — Тише ты, — шепчут ему в ответ, — Спит твоя ненаглядная. Успокойся. Они играют в гляделки около минуты, каждый пытаясь передать взглядом все свое недовольство, пока Рэнделл не опускает взгляд в смущении. Так предсказуемо, что Мишу это даже раздражает еще больше. — Что ты задумал? — спрашивает Даня устало. Совергон пожимает плечами. В темноте машины этот жест почти незаметен, но кому какая разница? — Пока не уверен, просто хочу напомнить тебе, кому ты действительно принадлежишь. Вообще-то, они еще давным-давно условились, что никто не ревнует, потому что-то, что между ними не серьезно, мимолетная слабость, не больше. Отчасти это даже сойдет за правду: они пару раз трахались, но никогда не говорили о чувствах, потому что оба те еще трусы. Рэнделл ожидаемо предпринимает новые попытки спихнуть его с себя, но без громкого шума такое не провернешь, выходит не очень, да и Миша умеет вцепиться так, чтобы было не отодрать. — Тише ты, говорю же, — командует Миша, когда устает от этого цирка. Он впервые за вечер улыбается, когда его приказ исполняют и залезает под резинку чужих штанов. Рэн морщится, но после пары нежных прикосновений к нужным местам, глупого, но горячего шепота на ухо и одного страстного поцелуя, отвращение на его лице сменяется интересом. — Неплохо-неплохо, — вставляет Миша, освобождая вставший член от одежды, — Тебе лучше прикусить что-нибудь. Даня спешно впивается в толстовку Миши в районе плеча. Поза у них не из сексуальных: Совергон возвышается над любовником, скрючившись в три погибели, копаясь уже в своих брюках. Ночной воздух холодит нежную кожу даже при условии, что вокруг вся материя разогрета почти до кипения. Миша трется своим членом о чужой, смыкает ладонь вокруг. Рэнделла тут же бьет дрожь нетерпения: они так давно этого не делали, что он успел отвыкнуть. Движения неловкие, им обоим неудобно, одежда давит, впивается в ненужных местах, ощущается тяжестью, только мешает. Охи и тяжелые вздохи они разбавляют мокрыми и грязными поцелуями, пытаясь насытится на долгую разлуку вперед. Кончается все резко: Даня стонет в поцелуй, а в ладонь Миши изливается что-то горячее. Он делает еще пару движений по инерции, желая получить и свою долю удовольствия. — Пойдем, польешь мне воды из бутылки на руки, — говорит Совергон, едва отдышавшись. В его костях все еще легкость оргазма, но в голове ничего, кроме раздражения, ибо на лице Рэнделла явственно читается отвращение. Они выбираются из машины, пытаясь быть тихими и незаметными. — Хорошо, что она не проснулась, — облегченно шепчет Даня, рассматривая Леру в окно переднего сидения. — Да, — даже не пытается скрыть досаду Миша. Он моет руки, а Рэнделл умывается. Вода и свежий воздух немного проясняют мысли и усмиряют досаду внутри. — Ну, и как тебе? — интересуется он ехидно, хватаясь любовнику за локоть. Рэнделл хмурится как-то удивленно. — Отстань. Миша фыркает и проникает еще влажными пальцами под чужую футболку, массируя низ живота. — Ты же легко можешь меня оттолкнуть, так почему даже не пытаешься? — шепчет он. И тут Даниила складывает вдвое, он падает к ногам Миши, его тошнит с громким бульканьем, на голубых глазах выступают слезы. Совергон следит за этим равнодушно, выжидая, когда приступ закончится. — Мне противно от всего этого, если бы ты знал, как сильно, — истерически шипит Даниил, отталкивая чужую руку. Миша пожимает плечами. Он уже получил, что хотел. Теперь уже все равно. Он еще немного смотрит в звездное небо, опираясь о багажник, любуется звездами, дышит лесом и ночью, а потом оборачивается к машине, где уже устроились на ночлег Рэнделл и Лера. Досада и обида вспыхивает с новой силой. Водительское окно открыто, хотя Миша точно помнит, что все было закрыто, потому что дует и комаров немеряно. Он садится в машину, изучает спящее лицо Леры, накручивает локон волос на палец, тянет до легкой боли, пока она не хмурится рефлексорно. Она не спит, а он знает. Возможно, спала в самом начале их игры, но теперь точно нет. Он фыркает, откидываясь на спинку сидения. Настроение идет на повышение. Засыпает он с мыслью: «Интересно, как много она смогла увидеть и услышать?»