Бывший

Даня мягко улыбается, наблюдая за суетящимся и бегающим туда-сюда по кухне Русланом. Сам комик успел стащить несколько оладьев под возмущенные возгласы повара, оправдывая себя тем, что «Рус, я с голоду умру, ты хочешь остаться один?». Такое уютное утро было не редкостью, но всегда раздавалось трепетом в душах парней, заставляя не сдерживать теплые улыбки друг другу.        — Да посиди ты уже! — Поперечный аккуратно схватил того за запястье, останавливая.        — Ну, сейчас, последняя партия осталась. — парень ловко переворачивает оладьи и выключает плиту. — Все! — торжественно объявляет он, достает из холодильника сгущенку и, поставив тарелку на обеденный стол, садится рядом, отпивая чай.        В кого Руслан был такой хозяюшкой, Данила не знал, но, собственно, и не жаловался. Горячие оладьи буквально таяли во рту, а губы моментально становились жирными от масла. Вкусно и уютно. По-другому и не скажешь. Даню это устраивает и приносит нежное удовольствие. Не нужно экстрима, ревности и измен. Они не считают, что это разжигает отношения, это ставит их на грань, сжигая тонкую нить доверия. Да, ревность у них проскакивает, но это бывает настолько редко и беспочвенно, что эти моменты можно по пальцам пересчитать. Хотя, вряд ли: каждый старается выбросить эту нелепую глупость из головы и просто продолжать вместе двигаться дальше.        — Руслан, давай поговорим? — он хоть и знал всю правду, но стало немного обидно, что ему рассказал Миша, а не Усачев.        — О чем? — попытка состроить из себя дурачка настолько очевидна, что комик еле слышно цокает языком, но тормозит себя, понимая, что его парню сейчас нелегко.        Жить воспоминаниями тяжело. Они — веревка на горле, револьвер у виска и зажигалка возле разлитого бензина одновременно. Ты — лишь жертва прошлого, его пленник, оно — твой мучитель. Но свыкнуться с болью можно, так? Моменты минувшего как старая кинолента из отдельных кадров, но их не вырезать, только отмотать вперед, чтобы не запирать себя в четырех стенах безумия. Двигаться дальше, да?        — О тебе и этом уебище. Но я пойму, если ты не захочешь это обсуждать. — Данина рука обвивает худую, но сильную конечность Усачева, не спеша поглаживая и проводя большим пальцем по венам.        — Что конкретно ты хочешь узнать? — негромко проговаривает Руслан спустя какое-то время.        Когда спичка поднесена к бумаге и до ее кончины всего ничего, тебя охватывает нерешительность и ее друзья: страх, ненависть и боль. Вот только дрогнет твоя рука, и погорит все то, что ты так тщательно прятал в себе. Чирк. Движение. Не горит. Бумага огнеупорная, ей не страшно пламя. И тогда ты понимаешь, что прошлое, рано или поздно, о себе напомнит.        — Он… сильно тебя избивал? — слова даются с трудом, но знать правду необходимо, наравне с тем, чтобы дышать.        Хочется полного доверия, чтобы знать, куда нельзя давить, что нельзя говорить и делать, дабы не сделать больно любимому человеку и в одно мгновенье не разрушить отношения, которые строились долгим и упорным трудом. Просто неправильным словом, неверной формулировкой предложения, глупым и неловким телодвижением или банально шуткой. Не хочется причинять боль тому, кому досталось незаслуженно. Не хочется, чтобы он отвернулся из-за такого предательского удара.        — Сильно… — выдыхает, потупив взгляд на острых краях баночки сгущенного молока. Даня, понимая, что надавил на больное, притянул к себе Вихлянцева, нежно обнимая. Какова бы не была боль в душе, любимые люди помогают, пытаются утешить или отвлечь от дурных мыслей.        — Я люблю тебя. Он тебя больше не тронет. Никогда. — Руслана аккуратно берут под бедрами, приподнимая и вынуждая обвить худыми длинными ногами торс комика. Даня всегда игнорировал бубнеж о том, что «я тяжелый, отпусти» и неизменно касался пухлых губ своими, затягивая в ленивый и неторопливый поцелуй.        Время, останови свой ход. Влюбленным нужно чуть больше, чем вся жизнь.        — И я тебя люблю. — мягкое прикосновение пухлых губ к слегка вьющимся рыжим волосам, которые утром, до того, как их расчесать, похожи на дикие и неизведанные джунгли.        В их маленький мир вторгается громкий звук дверного звонка. Наверное, стоило бы отпустить ведущего твитоты на землю, но Дане как-то плевать, он идет ко входной двери вместе с висящим на нем парнем, потому что наверняка знает, что это Кшиштовский. Поэтому Миша даже не удивляется тому, что парни встречают его так, в обнимку. Одна рука Данилы крепко держит попу Усачева, дабы тот не свалился с него мягким местом прямиком на пол, а вторую он протягивает гостю, улыбаясь.        — А потом они поцеловались… А затем потрахались! А-а, как здорово! Радостное верещание рыжей фикрайтерши Миши привнесло смешки и тихое и смущенное бормотание Руса. Крепкое рукопожатие, и компания перемещается в гостиную, где Усачев, как малое дите, соскальзывает с Дани и, кувыркнувшись через половину дивана, садится рядом с Мишей по-турецки и внимательно смотрит на старшего, словно ожидая от него каких-то новостей. Будто они не виделись не несколько часов, а пару месяцев.        — Как вы? Вопрос весьма сложный. Ведь внешне ты спокоен, словно убаюканный шумом океана, а внутри бушует пламя, которое отчаянно пылает вот уже продолжительное время. Недолгое молчание, в кратце обрисованный ответ, и разговор завязывается также быстро, как шнурки ботинок. Старая дружба, знания о тех людях, чьей дружбой вы дорожите — всегда верные спутники общения. Отвлекает всех телефон Руса, который так не вовремя дает о себе знать. Под не особо довольный взгляд Дани, парень поднимается с дивана и исчезает в соседней комнате.        — Да? — Усачев кидает взгляд на незаправленную кровать, и начинает приводить ее в порядок. Эх, если бы и с мыслями в голове все было так же просто…        — Рус, привет, это Илья. Тут такое дело: нужна твоя подпись в документах. Подъедешь в офис? Это быстро. — голос Прусикина, от чего-то хриплый и немного обрывистый, наверное простудился, но кажется немного странным, да и Вихлянцев не придает этому значения.        — Это очень срочно? — Очень. — Хорошо, примерно через час буду, пробки везде… — шторы, под натиском тонких длинных пальцев, раздвигаются, а солнце заливает своими лучами комнату, прежде погруженную в тьму. Парень покидает обитель тепла и уюта, направляясь к друзьям.        Оповестив о своем отъезде на недолгое время и оставив влажный след губ на щетинистой щеке Поперечного, Рус уехал, предварительно вызвав такси.        Интересный факт: разговор Кшиштовского и Поперечного, начавшийся с обсуждения новостей Клик Клака вполне мог закончиться предпочитаемым выбором кофе или же вопросом Миши о личной жизни парней. Так и сейчас, спустя чертову кучу времени, тема плавно переменилась на выяснения лучшего виски. Пока что побеждал старый добрый «Jack Daniels», что, в принципе, было неудивительно. Как и не было удивительным то, что парни болтали беспрестанно. Да, ощущалось отсутствие Усачева, но даже так было куча тем для разговоров. Порой, каждый задумывался, как такое количество разгонов, новостей и бредовых идей проскакивает в их беседах. Будь то обыденных или под градусом. Но это так здорово, когда можно, сидя с другом, нести полнейшую ахинею и все равно быть понятым. Этим скорее и отличалась их крепкая и многолетняя дружба, которую они безмерно ценят. Но ненароком взглянув на время телефона, не ощутились пролетевшие часы.        — Что-то Рус потерялся. Два с половиной часа прошло. — волнение за ближнего своего вполне оправдано, ведь Усачев, внешне казавшийся сильным и независимым, внутри был ранимым и чувственным, как бы приторно это не звучало. Его хотелось обнимать-обнимать, даже если тот об этом не просил. Даня любит прижимать к себе того котенка, который упрямо скидывает с себя одеяло холодной Питерской ночью, а после льнется к источнику тепла, комику, обвивая того руками, и что-то неразборчиво лепеча во сне. Воспоминания заставляют улыбнуться, погрузиться в них, и уже захотеть обнять явно уставшего блогера. Все у них будет хорошо.        Данин телефон оживает, а на экране видна надпись «Любимый», и текст сообщения «забери меня.» Рыжий улыбается на долю секунды, а после хмурится, что не укрывается от взора Миши.        — Что-то случилось? — вот одна из лучших черт Кшиштовского — деликатность. Он знает как аккуратно начать или ненавязчиво поинтересоваться, даже если это отнюдь не простая тема. И Миша знает, что если у его друзей неприятности или проблемы, они могут к нему обратиться как за поддержкой, так и за помощью, и ведущий «сраных эфиров» никогда не оставит в беде тех, кто ему важен.        — Руслан попросил его забрать, но… — Поперечный замолкает, не решаясь высказать мысль. И Кшиштовский терпеливо ждет, дает собраться с мыслями, чтобы те, минуя препятствия, все же появились на свет. — Но это на него не похоже. Бля, что за бред я несу…        — Что не похоже? — с позволения Дани, старший берет его телефон в руки и смотрит на короткое сообщение. Хм… — Рус никогда не пишет с маленькой буквы. Ну и точки в конце не ставит. Ты об этом? — в ответ кивок. — Да, ты прав, странно. Скорее всего, он просто устал и дал тебе намек на это. — легко пожав плечами, он отпивает чай.        На этом они и сходятся. Отбросив эти странные мысли из головы, словно ненужный мусор, парни собираются и едут за Усачевым. Поперечный уже предвкушает, как вечером отберет у Руса ноутбук и утащит в гостиную смотреть фильм, еще и специально выберет тот, от которого в голове появляется лишь два вопроса: «зачем?» и «за что?». И будет смеяться с забавно ругающегося парня, который недовольно надует щеки, но после теплого поцелуя улыбнется и ляжет рядом, беря за руку… Да, Данила определенно этого ждет.        Телефон вновь отвлекает хозяина от мыслей, на сей раз звонком, а по фотке из бара, которую Даня наотрез отказался удалять, стало ясно, что это Прусикин.        — Илюх? Да, привет… Я? Так в офис с Мишганом к вам еду, Руслана забрать. — Даня смеется на шутку Кшиштовского, не понимая, зачем солист Литтл Бига интересуется его местоположением.        — Братан, ты чего-то напутал наверное. Я не в офисе, и не был там сегодня. Я с Юрой бэкстейдж сижу, с самого утра причем. — слышится голос Музыченко и краткое звучание скрипки, после хриплый мат и смех двух солистов.        — Но… Ты же три часа назад Русу позвонил и попросил в офис подъехать… документы подписать. Я сам слышал, это был твой голос. — комик нервничает, чуть хмурится, теряясь в догадках и искренне надеясь, что Илья сейчас рассмеется и скажет, что пошутил.        — Дань, прекращай бухать, этого быть не может, тебе Юра подтвердит, что я не звонил Усачеву. — Прусикин тоже напрягается, ведь их разговор больше похож на абсурд, а дело, как говорится, пахнет керосином…        Закончив диалог какой-то стандартной клишированной и помятой фразой, Поперечный заметно теряется и наспех советует водителю свернуть здесь же, чтобы срезать путь к офису. Миша, вопреки своим принципам, молчит, прекрасно понимая, что что-то пошло наперекосяк и сейчас лучше как можно скорее разобраться в ситуации. Сердце отбивает в два раза чаще обычного ритма, и, кажется, стучит где-то в пятках, черепной коробке и груди одновременно, а руки немного потеют. В голове полный диссонанс. Как не звонил? Кто тогда звонил ему? Где пропал Вихлянцев на три ебаных часа? Вопросы даже не вырываются наружу, банально понимая, что они висят в воздухе и ответов намного меньше. А даже если и есть, то они наотрез отказываются укладываться в логическую цепочку. Как только машина останавливается у нужной арки, блогеры мигом забегают в здание, буквально взлетая на нужный этаж.        — Руслан? Руслан, ты тут? Одну за одной они преодолевают комнаты, которые одинаково встречают их пустотой и тишиной, и наконец заходят в главный зал, где, чаще всего, проходили обсуждения различных съемок. Все как всегда, стулья на месте, папки, доска, кресла…        Из всеобщей картины выбивается только одно: аккуратно запечатанный белый конверт, так и манящий к себе. Руки комика, помимо воли хозяина, поддаются любопытству и разрывают конвертик, высвобождая оттуда лист бумаги.        — Игра начинается… — тихо произносит Даня, прочитав последнюю строчку письма.        Карие глаза смотрят прямо в растерянные голубые омуты. Страх охватывает с головой.