Что вы думаете, когда проходите мимо стоящего на постаменте танка? Может, представляете, как когда-то этот стальной гигант рассекал поля и леса, перечеркивал гусеницами реки, сражаясь вместе с солдатами за Родину. Возможно, представляете себя в башне, давая немного воли фантазии и воображая себя отважным командиром, смело ведущего бронированный взвод в бой. А может, ничего не думаете. Танк – он и в Африке танк. Обычно на постаментах стоят танки победившей стороны. Но для тех, кто проиграл, тоже есть своя роль на страницах истории в мирное время.
Я давно живу тут. По крайней мере – с весны далекого 1945 года. Удивительно, как я вообще остался на территории России, бывшего СССР с которым мы воевали. Собственно, это же и не удивительно – разбивать нас стали на голову. А я напоролся на двух Т-34. Один даже пискнуть не успел, как загорелся, а вот второго я пропустил в борт, за что и поплатился. Мотор мгновенно вышел из строя, а экипаж вскоре попросту выкурили из рубки. Сейчас я - по сути – экспонат музея, хоть и восстановлен. И вроде даже странно, я – машина, на моем счету не один десяток убитых бронированных созданий и уж далеко не сотня людских жизней... - Эй, Штуг, о чем задумался? – Окликивает меня стоящий неподалеку Тигр. - Да ни о чем. – Пытаюсь я отвязаться от разговора, но Тигр крайне настойчив. - Будет тебе, ты вечно о чем-то думаешь. Будь попроще. - Мне это пока ни к чему. - А Тигр прав. – Встревает в разговор Ваффентрагер. - Тебя не… - Я замолкаю; к ангару идут люди. Напоследок я только успеваю прошипеть, - Бронекартонка. - Вы слышали? – В ангар заходят двое мужчин. Один молодой, высокий и второй – суховатый старик, постукивающий тростью по полу. – Опять ветер в корпусах гуляет. - Это не ветер, это их голоса. – Старик улыбается, остановившись возле Лучса с залихватски задранным вверх кассетным орудием. - Чьи? – Удивляется молодой, косясь на Тигра. - Танков. - Так они же не живые! - О, нет, они живут так же как ты или я. – Старик проходит вперед и останавливается возле Королевского Тигра и лишь развернувшись, видит меня. И неожиданно радостно улыбается, как старому знакомому, кажется, даже в его глазах загораются какие-то особо яркие лампочки. - Надо же, вот ты где! Все так же искусно прячешься и я опять допустил, что бы ты оказался в тылу. Старик подходит ко мне, кладя руку на надгусеничную полку, гладит металл шероховатыми пальцами. Молодой парень явно замешкался, не понимая, что здесь происходит. Таким же недоумением отозвались и Тигр с Ваффентрагером. - Что такое? – почти одновременно спросили «последний танк Гитлера» и молодой. Старик улыбается, все так же гладя меня по борту. - Думаю, ты прекрасно знаешь, что этот самоход, прозванный Арт-Штурм, был одним из самых многочисленных танков последней войны… Его оборвал нарастающий гул мотора и шлепанье гусениц по бетону откуда-то из-за стены. Старик заулыбался. - Вот ты можешь сказать, кто там? Молодой помотал головой. Я насторожился, вслушиваясь. Мои мысли подтвердил пожилой мужчина. - Голос этого двигателя, именуемый Praga сложно спутать. В отличие от многих у него не такой густой и уверенный тембр, даже несколько…ммм… нервный. Это «борзой». Больше известен как Хетцер. И точно – в проеме широко распахнутых ворот показался дульный тормоз на короткоствольном орудии. Но Хетцера не загнали, а оставили греть борта на солнышке, зато зашел механик-водитель. Самоход, воспользовавшись тем, что его не поставили на ручной тормоз, самовольно и очень аккуратно повернулся, сунув любопытный ствол в проем двери. Благо, люди это не заметили. - Здравствуйте, Иван Федорович, - широко улыбнулся механик, стянув с головы танкошлем и взъерошив и без того лохматые курчавые волосы. Он мне сразу понравился – обычный комбинезон механика, потертый шлем, лицо и руки – в масле и пыли, из-за чего кожа становится почти черной и блестящей. И на этом темном очень выделяются веселые зеленые глаза и почти белые зубы, в контрасте кажущиеся чуть ли не сверкающими. Есть что-то родное в таких. - Привет, привет. – Старик похлопал, улыбаясь, механика по плечу. – Присоединяйся, я как раз Андрюшке собирался рассказать один эпизод из моей жизни и жизни моего врага и отличной машине. – Иван махнул рукой в мою сторону. – Скажи, Петр, он ведь не просто так в пыли? - Нет, он на ходу. Скоро ведь праздник, да что я вам говорю, сами знаете. Вот, мне дали Хетцера, Кирюха на Т-34, Влад на Мардере. Ну там еще пара Мардеров и Хетцеров. – механик стал вытирать руки замусоленной в масле и бензине тряпкой. - А что же этот? - Арт-Штурм… Сложный он. Не в плане управления, а упертый. Как будто надоедает ему, двигателем чихает, упирается, орудие опускает. А то вовсе встанет. Вроде проверяли его по сто раз. Ну чист, поломок нет. Вот и думаем – выпускать ли на парад… - Выпускать! – Решительно стукнул тростью по полу Иван. - Садитесь. Я вам расскажу часть его истории. Конечно, он сам бы поведал куда больше… Пройдя вперед к Тигру, мужчина погладил его жесткий серый борт. - Ну что, позволишь на броню присесть молодым? - Да мне как-то все равно… - буркнул Тигр. - Вес людей ничтожен. - Зато мы сейчас узнаем хоть немного о нашем сородиче. – Встрял Ваффентрагер. Лучс едва видно кивнул орудием. - Так точно. Иван, улыбаясь, осмотрелся. - Ветер. В корпусах. Механики забрались на Тигра, сев на надгусеничные полки. Сам Иван отошел ко мне, погладив по стволу. - Я попал на фронт в 1942 году. Возможно, он тоже. Я не сразу попал на передовую, но был зачислен механиком-водителем на танк Т-26. Легкий танк поддержки пехоты – ну и какая-никакая, а броня. Конечно, немцы уже на тот момент вовсю использовали Хетцеров, Штурмгещутцев и Мардеров. Против этих охотников у многих наших танков шансы едва ли были. Точные немецкие орудия иногда не давали никакого шанса. Порой я поражаюсь своей везучести – видно, щадили меня демоны войны, раз я дошел до Берлина. И сменил не один танк. Все они казались мне одинаковыми. Но когда меня перевели на Т-34, бортовой номер 17, я понял, как был неправ. «Тридцатьчетверок» на полях битвы шастало сотни, если не тысячи единиц. Неприхотливые, быстрые, отличная непроходимость… Все портила только их ненавистная четырехступенчатая коробка передач. Тугая и неудобная. Но мне казалось, что танк не сразу стал меня слушаться – словно проверял, на что я способен. Он упрямился, как молодой жеребец, но все-таки мы нашли общий язык. Механики слушали, чуть ли не открыв рты. Как и остальные в ангаре – Хуммель даже как можно незаметнее прокатился вперед, что бы лучше слышать. - Он советский танкист. – Сказал Лучс, тихо вздохнув. - Ja, даже жалко. Он так мне напоминает моего наводчика, Михаэля Брауна. Он был лучшим, даже когда во мне кончился бензин, а позади были лишь стены Берлина, он продолжал хладнокровно закидывать снаряды в казенник – заряжающий был уже убит… - завел любимую шарманку Ваффентрагер, хотя эту историю все слышали раз сто, не меньше. Он упорно при любой возможности рассказывал это вновь и вновь. - Умолкни. – Огрызнулся на него Тигр. Ваффентрагер, затихнув, обиженно вздохнул, нарочно громко прогнав воздух в воздуховодах двигателя. Вдогонку на него шикнул Лучс. Водитель Иван тем временем продолжил: - За год и около пяти небольших сражений мы с Т-34 уже научились друг друга слушать. Ему разбивали гусеницы, один раз пробили борт, клинили башню – но он жил, как и я. Но знаете, я решил, что за этот год мы научились всему. Однако, мне судьба доказала, что я слишком самоуверен. Угадаете, когда? - Когда выдолб противотанковый не заметил? – Съехидничал стоящий в дальнем углу Грилле. - Или надолб? – Хихикнул «бронекартон Гитлера». - Может, заткнетесь дружно? – неожиданно рявкнул на повышенных тонах Хетцер, до этого молчавший. Люди дружно повернулись к самоходу. Неудивительно – для их слуха заведенный и до этого работающий на холостых оборотах двигатель Хетцера вдруг на несколько секунд истерично взвизгнул на повышенной мощности, отдавшись эхом по стальному помещению. Что бы скрыть эту досадную оплошность, Хетцер довольно правдоподобно кашлянул и на всякий случай заглох. - Надо двигатель проверить. – Почесал щетинистую щеку его мех-вод. – А я думаю, вы были на сражении под Прохоровкой. - Возможно, проверь. – Хитро улыбнулся старик. – Да. 12 июля 1943 года было это сражение. Сейчас пишут, что было около полутора тысяч танков – и советских и немецких. Нет. Их было не более восьмисот единиц. Но на это сражение, без сомнения, попали едва ли не лучшие. Как-то все опасения были отброшены на второй план. Само сражение началось вечером 11 числа. Была обнаружена немецкая колонна, двигающаяся по направлению к станции. Её отбросили назад силами двух танковых бригад. В 8 утра следующего дня наша сторона провела артпоготовку и в 8:15 перешла в наступление. Первый атакующий эшелон насчитывал четыре танковых корпуса. Второй эшелон составлял 5-й гвардейский мехкорпус. Я на тот момент состоял во второй гвардейском корпусе. В начале сражения мы получили некоторое преимущество: восходящее солнце слепило наступавших с запада немцев. Цейсовская оптика, вероятно, первый раз с начала войны подвела своих создателей. Очень скоро боевые порядки смешались. Высокая плотность боя, в ходе которого танки сражались на коротких дистанциях, лишила немцев преимущества более мощных и дальнобойных пушек. А с короткой дистанции легче выцеливать уязвимые места тяжелобронированных немецких машин. Не так ли? – старик с улыбкой посмотрел на Тигра. Тот бы и рад фыркнуть бензиновым выхлопом, да бензобаки пусты. Иван вздохнул, посмотрел в потолок и опять обратил взгляд к механикам. Теперь в ангаре стояла тишина – и мы и люди полностью были поглощены рассказом. А я вспомнил тот бой. Иван продолжил: - Когда мы вышли на контратаку, дистанцией выстрела наших орудий, из засады появился он. – Солдат похлопал меня по верхнему бронелисту. – Понятно, что не один. Но именно он шел впереди всех, словно вел остальных. На броне еще остались сломанные ветки, земля, как дополнение к камуфляжу. Пожалуй, именно в тот момент я почувствовал, как наш Т-34 со сбитой краской и глубокими царапинами рикошетов по корпусу решил самовольно остановиться, звонким голосом двигателя вызывая Арт-Штурма на дуэль. Он ответил. Низким, трескучим голосом отвечая «тридцатьчетверке» на вызов, он встал ромбом и начал крестить нас дулом. Мы дали залп раньше, но снаряд увяз в броне, я стал уводить машину; с залпом этого Штуга из второй танковой дивизии СС «Дас Райх» остальные противотанковые пушки встретили нас плотным огнем. Произошло это едва ли не мгновенно, но ощущение, что не меньше часа. Собственно, в бою много что может померещиться… Уведя «тридцатьчетверку» с линии прямого огня, мы решили постараться зайти им в бок. Но именно этот Арт-Штурм словно чувствовал, где мы появимся. Нашему экипажу удалось сжечь двух Мардеров прежде чем он дал залп. Пронесло – снаряд срикошетил от лобовой брони. А он не выбирал долго цель и отстрелялся по перезарядке в другую «тридцатьчетверку». Занявшееся пламя потревожило боеукладку – и башня провернула известный трюк с полетом. А он уже выбирал другую цель, а пока не заряжено основное орудие, верный стрелок-радист без промедлений жал гашетку, отстреливая неосторожных – из пехоты… Я помнил все это. Хорошо помнил. Как мы старались отбить каждый метр земли – не своей. Я и до этого бывал в бою, мой механик-водитель идеально чувствовал меня, отзываясь на каждую ноту в рычащем двигателе. А я всеми силами старался его не подвести, каждый раз неуловимо доворачивая корпус в ромб, когда на нас уставлялся зияющим дулом очередной КВ или Т-34. Экипаж подобрали на славу. Но русские машины неудержимо теснили нас в западном направлении. И я вспомнил этого солдата-водителя на неуловимом Т-34. Он кружил, терялся – и приближался. Это только распаляло меня, желание уничтожить мнительно неуязвимого противника, кажется, передавалось от меня экипажу. И в какой-то момент, видать, этот «тридцатьчетвертый», поняв, что они выигрывают, теснят нас, на доли секунды позволил себе расслабиться… -… Я сам не ожидал, что он ждал нас – ведь он рисковал пропустить в борт нашего КВ-1. Но рискнул. И мы попались. Одним выстрелом был выведен из строя двигатель, пробит бензобак и разнесена гусеница. Чудом – и только им танк не загорелся! А Арт-Штурм уже уезжал задом. Заряжающий, кстати, Петь, твой тёзка был, разбил себе голову о казенник. Иван замолчал, вздохнув, хлопнул меня по рубке. - Вечером мы оставили поле битвы у себя в тылу. Победили. Почти ночью уходили на позиции оставшиеся в живых. И, наверно, есть в этом мире что-то, что отвечает за случаи. Командир и радист, оставшись «безлошадными» ушли. А я, вопреки приказу, остался с Петькой-заряжающим. Слишком сильно встретился он лбом с орудием. Когда увидел свет фар, решил, что это наши. Но это оказался опять этот Арт-Штурм. С вольфсангелем на скуле рубки. Остановился. Но я не чувствовал страха. Наверное, за сутки настолько вымотались, что все чувства и ощущения ушли на второй план. Решил, что раненому помочь важнее. А Арт-Штурм, встав в стороне, почти заглох. Из открытого люка вылез только один солдат и по очереди вытащил двух – одного посеченного осколками, а второй… представлял из себя тело, которые принято хоронить в закрытых гробах. Я потянулся за пистолетом, немец заметил меня. Я заколебался, увидев пробоину в рубке его машины. Видать, выжил только он, хотя лицо залито кровью, только глаза блестят в сумерках. Словно и не обратив на меня внимания, он оттащил тела в сторону и накрыл их хворостом, под которым, наверняка, прятали фрицы своих противотанковых созданий. Если бы я был человеком, то сейчас, наверно, сидел бы, обхватив голову руками. Кто сказал, что танку все равно, кто внутри? Нет, вовсе нет. С этим экипажем я был с самого момента выгрузки меня с поезда. Нас догнал один из Т-34. И пробил; снаряд почти мгновенно унес жизни радиста и командира. Заряжающий погиб позднее, успев выбраться на броню. А вот водителя пронесло – но осколком разорвало щеку. Чудом не взорвался боекомплект. А советский маневренный танк решив, что все кончено, укатился. И лишь вечером механик, направил меня к начальной позиции. Его контузило, он, похоже, не понимал, что практически просто держит руки на рычагах – а я еду сам. Что ж, так даже к лучшему. Я увидел того самого Т-34 с которым мы устроили дуэль не по правилам. Но злости на него уже не было. Он стоял, так же как и я, раненый. Даже сильнее. Рядом с ним были двое – понятно, что экипаж. Мой водитель убрал тела. Постоял в стороне. И потом подошел к русским. Присел рядом с раненым, сняв с пояса фляжку и давая своему врагу воду. Второй русский только сел рядом. Бой был тяжелым для всех. И все это понимали. Молчаливое временное перемирье. Наверно, идеальное в данной ситуации. - А ловкий ты. – Наконец проурчал я «тридцатьчетвертому». – Уважаю. - Спасибо, фашист. – Прошептал Т-34 с бортовым номером 17. Его силы были на исходе. Но он держался. – Ты тоже не промах. Хоть и тварь… - Работа такая. Как и у тебя. Т-34 едва видно кивнул стволом. Помолчав, еле слышно шепнул: - Кто тебя?.. - Из твоих братьев. Один водитель и остался в живых. - Хороший выстрел… Как хоть механика зовут?.. - Фридрих. Странно, что тебя это интересует. Но последних слов Т-34 уже не слышал. Водитель же, выкурив сигарету, поднялся, направившись ко мне. Залез на броню, напоследок обернувшись к русским. Иван, а теперь я понял, что это был именно он – тогда коротко кивнул Фридриху. Тот в ответ только скупо улыбнулся и, вернувшись в рубку, разместился за рычагами. Развернувшись, мы съехали в перерытую снарядами САУ колею и направились к нашим частям. - Вот такая история. – Иван облокотился на гусеницу. – Тогда мы и познакомились в пламени боя. - Полагаю, еще виделись? – спросил механик, пришедший с водителем. Кажется, Андрей. - А как же. Уже в победном сорок пятом. Забыли, наверно, про них. Два Мардера и он. И тогда уже я его подбил. Устал, видать в войне серый противник. И водитель у него не сменился. Остался шрам от снаряда на лице. Видать, как и я, сжился с водителем. «Тридцатьчетверку» - то мою воскресил один кудесник. До самого Берлина дошли и обратно. Не зря же я сюда приехал. Иван выпрямился. - Вот такая история. Ну что, на репетицию? Механики спрыгнули с Тигра и, согласно зашумев, пошли на улицу. Вскоре скрылся из дверей Хетцер, урча двигателем и шумно шлепая гусеницами. А солдат, с которым когда-то мы не раз пересекались на войне, повернулся ко мне, грустно улыбаясь. - Что, Арт-Штурм, помнишь меня? Война давно окончена и ты по праву здесь – в танковом музее, на отдыхе. Не упрямься. Ведь не зря же немецкие машины называют самыми покладистыми? – Подмигнув мне, солдат отдал честь. Я позволил себе с тихим скрипом металла незаметно кивнуть пушкой вверх-вниз. Незаметно – для человека, но не для Солдата. - Так ты почти всю войну прошел. – Восхитился стоящий под бортом Тигра Леопард, когда Иван вышел из ангара. - Да, невелика заслуга. – Постарался я в который раз замять эту тему. - Не скажи. Это же так невероятно! На войне один день за десять идет, а ты не один год отбегал! – Подключилась к восхищению Пантера, качнув своим длинным стволом-«удочкой». Я не успел ответить – зашедший молодой водитель забрался на борт, распахнув люк.***
- Невероятно. Уже час репетируем, а Штуг даже не пытается взбунтоваться. – Петр, стоя рядом с Хетцером, курил, наблюдая, как я маршем грохочу траками по мостовой, высоко задрав орудие, как того требует парадный вид. – Неужели действительно, вас помнит? - Помнит. Я уважаю его. А он – нас. – Иван, улыбнулся, прищурив глаза, словно старый лис. Через десять минут к моему сольному вальсу на мостовой присоединился Т-34 с бортовым номером 17.