Hey Man, Nice Shot!

      Горячие губы терзают извивающееся тело. Впиваются, оставляя пылающие следы, душу вынимают откровенными ласками. Собирают терпкие капельки пота, вычерчивают изогнутые линии по горящей коже. Ласкают каждый сантиметр, дразнят, исчезая, и сводят с ума, возвращаясь вновь.       Повелительно сжимающие плечи руки не позволяют отодвинуться, отстраниться. Даже на расстояние дыхания, прерываемого содроганиями. Даже на расстояние ладони, прижатой к груди.       Да он и не хочет отстраняться, наоборот – привлекает к себе ещё ближе, ещё теснее, заведя руки на спину и прикасаясь к коже подушечками пальцев. Едва-едва, но уже через мгновение – уверенно, понимая, что преграды нет, что одежда уже давно сброшена и смята, что ничего нет между двух сплетенных объятьями тел.       Он выгибается под влажными прикосновениями, стонет даже не голосом – собой, звенящим в крови возбуждением, золотым огнём под кожей. Откликается на малейшее касание, на невесомый поцелуй, на горячее дыхание, скользящее по шее. Откликается на укусы, заставляющие вздрагивать и тянуться к манящему рту, и стонать от разочарования, когда сильная ладонь упирается в грудь и не пускает дальше, не позволяя даже подняться с лопаток. Подушечки пальцев скользят в ложбинку под ключицами, очерчивают мышцы груди, обрисовывают тёмную ареолу соска, прихватывают чувствительный заострившийся комочек, чуть оттягивая и сминая, выдирая из горла тихий хрип. Он видит над своим лицом улыбающиеся губы и тянется к ним, но его вновь останавливают уверенным движением ладони, тут же переместившейся на поясницу.       Он не успевает понять, как оказывается на животе, и только чувствует тяжесть горячего тела, навалившегося на него сверху. Чувствует пальцы на своей пояснице, на бёдрах, между ними и не сдерживает стона, инстинктивно подаваясь навстречу движениям. Висок опаляет тихий смех и он ощущает дыхание на самой кромке волос над ухом. Требовательные губы прихватывают мочку, скользят по внешнему краю уха, прикусывают верхнюю кромку, заставляя почти выгнуться навстречу этим губам. Но его вновь останавливают, придавив, навалившись, практически обездвижив и заставляя подчиниться. Он понимает, что руки, скользящие по его телу, хотят абсолютной власти и позволяет им получить её – тихо стонет в знак того, что подчиняется.       Пальцы на его бёдрах повелительно сжимаются, почти до боли прихватывая кожу, сминая и оставляя бледные следы, быстро алеющие и исчезающие. Вторая рука подхватывает под грудь и он выдыхает, когда игра с его затвердевшими сосками вновь возобновляется – одновременно с обоими, с силой вдавливая их в тело и царапая крепкими ногтями.       Он выдыхает сквозь неплотно сжатые губы и зажмуривается, откидываясь назад, затылком касаясь сильного тела над ним, врастая в кольцо уверенных рук, впиваясь собственными пальцами в упругую поверхность под собой.       Смех на виске становится глухим и превращается в тихий рык. Пальцы на бёдрах оглаживают увереннее, раздвигая, медленно, тягуче дразня, почти проникая внутрь тела, заставляя стонать и извиваться, но практически не двигаться, подчиняясь беспрекословно.       Рык, обжигающий кожу, скользит по шее, по плечам, по лопаткам, касаясь влажным жаром и плавя под своей волей.       Он стонет, чувствуя, что находится на какой-то немыслимой границе между вожделением и острой необходимостью, между сводящим с ума желанием и запретом, между стремлением подчиниться и возбуждающей дрожью привычки доминировать. Стонет, когда понимает, что его сопротивление сминается пальцами на внутренней стороне бедра, перемещающимися вверх – к напряжённой плоти, обхватывающими и поглаживающими, оставляющими и проникающими в тело одним резким движением, не жалеющим его – изнывающего и дрожащего. Стонет от этого проникновения – нового, острого, дарящего томную боль. Стонет громко, глухо, протяжно. Стонет, позволяя себе, наконец, освободиться от невысказанного напряжения, скручивающего тело чуть ли не сильнее возбуждения.       — Дин…       На этот раз видение заставило не просто вздрогнуть – вскрикнуть, вскочить, хватаясь за спинку дивана и напряжённо вглядываясь в темноту отсека. Хотя вглядываться было трудно – перед глазами сверкали белые пятна, расползающиеся по расслабленному сном сознанию. Но Кастиэль всё-таки попытался.       — Чёрт бы тебя побрал, — тихое ругательство сорвалось в растерянный шёпот почти неслышно, но Кас вздрогнул от звуков собственного голоса. — Да сколько же можно-то?       Корабль медленно плыл мимо широкого астероидного пояса – камни пролетали в стороне от иллюминаторов, отбрасывая размытые тени от горящей невдалеке звезды на помещение отсека, в котором Кас устроился на ночлег. Коллекционная «Импала» была хороша тем, что и в самом деле являлась космическим домом – с гостиной, кухней, спальней, всевозможными удобствами и гаджетами. Полным баром эксклюзивного алкоголя, проектором с функцией объёмных голограмм, мягкой мебелью в отсеках, подборкой раритетных аудиозаписей для раритетного же проигрывателя. Стопка коробочек с антикварными дисками высилась на стойке около эксклюзивного CD-проигрывателя. Последний такой проигрыватель Кастиэль видел в Музее Старой Земли в охраняемом стеллаже и под несколькими инфракрасными датчиками.       У Кастиэля ни на секунду не возникло сомнений насчёт того, в каком отсеке он будет спать. Рубка, больше напоминающая гостиную дома, обставленного со вкусом и любовью, приглянулась ему сразу. Бордовый диван и два кресла заставили представить, какие они мягкие наощупь и капитан «Архангела» от искушения поваляться на них не устоял. Винчестер, хмыкнув, ушёл к себе, бросив на прощание что-то о сохранности алкоголя в баре, но на его слова Кастиэль внимания не обратил никакого. Спиртное капитана интересовало меньше всего.       Вечер Кастиэль провёл в одиночестве, наслаждаясь странным уединением, ощущение которого не проходило ни на минуту. «Импала» умела делать это с людьми.       Сон получил Каса в свои объятия сразу же после того, как капитан обнаружил комплект белья в настенном ящике и застелил себе диван.       Под потолком монотонно мигал индикатор кислорода, над столом светилась голограмма проекции панели управления. Отсек, выбранный Касом для ночёвки, был погружен в тишину, нарушаемую только тяжёлым дыханием проснувшегося мужчины.       В виски бился пульс – частый, срывающийся, возбуждённый. Тонкое покрывало прилипло к влажной разгорячённой коже. Напряжение сводило низ живота неразряжённой пружиной.       Рука сама скользнула к паху. Тело интуитивно требовало снять напряжение, сковавшее его. Подрагивающая возбуждённая плоть явно говорила о том, что разрядка нужна определённо.       — Отлично, — простонал капитан, отдёргивая ладонь и упираясь локтём в спинку дивана. Прикрыв лицо рукой, Кастиэль попытался уговорить цветные пятна перед глазами рассосаться. Не тут то было – пляска световых бликов только усилилась от желания её контролировать. Кас застонал и рухнул обратно на подушку, пряча лицо в ладони. — Теперь я озабоченный извращенец.       — Чего это вдруг ты извращенец?       Сонный голос, раздавшийся со стороны входного люка, заставил моментально выпрямиться и подтянуть колени к груди, чтобы никоим образом не выдать своё положение. Да, Кастиэль понимал, что в данный момент напоминает школьника с первым в его жизни утренним стояком, но палиться перед вошедшим в отсек Винчестером не хотелось жутко.       — Да так, — неопределённо повёл рукой Кас, поднимая на Дина самый честный взгляд из всех своих имеющихся. — Не обращай внимания.       — Ну как это не обращать? — Винчестер плюхнулся в кресло напротив диванчика и заинтересованно окинул Каса взглядом. Капитан почувствовал, что скулы сводит непроизвольная судорога. — Он тут стонет, понимаешь, чуть ли не на весь шаттл, а я – не обращать внимания. Ты в порядке? Ты реально стонал, словно тебя живьём резали.       — Не резали, — хмыкнул Кастиэль. Винчестер заинтересованно изогнул бровь. А через мгновение понимающе хмыкнул.       — Чувак, ну ты, это… Давай тебе по прилёту снимем кого-нибудь, что ли.       — Не нужно мне никого снимать, обойдусь, — отрезал капитан, всё ещё не решаясь расслабленно откинуться на подушку. — Ты вообще, что тут делаешь?       — Ты мёртвого поднимешь своими стонами, — хохотнул Винчестер, не отводя насмешливого взгляда от мужчины на диване. — Решил проверить, вдруг тебе помощь нужна. Раз уж это мой корабль, то я отвечаю за его пассажиров.       — С этим делом я сам справлюсь, спасибо, — всё так же отрывисто отозвался Кас, усиленно пытаясь успокоить расшалившееся не на шутку тело.       — Ну давай, сам так сам, — Дин поднялся с кресла, поборол зевок и направился было к выходу из отсека, как Кастиэль всё-таки решил окликнуть беглого преступника.       — Слушай, а эти видения… — капитан замялся, не зная, как выразить своё беспокойство и как вообще описать то, что происходит с ним и с его сознанием. — Они могут приходить тогда, когда ксенос уже уничтожен?       — Могут, — согласно кивнул Дин, останавливаясь и разворачиваясь. — Видения провоцируются растревоженными участками мозга. Чем сильнее воздействие, тем сильнее остаточные видения.       — А как их прекратить? — Кастиэль сжал кулаки для того, чтобы утихомирить бурлившее под кожей возбуждение, которое утихомириваться не собиралось вовсе.       — Так это тебя от видений так загибает? — почти насмешливо поинтересовался Дин, возвращаясь к дивану и опираясь о его спинку по левую сторону от Кастиэля. Мужчина оказался весь под взглядом парня и это капитану вовсе не понравилось. — Хорошие же ты картинки видишь.       — Мне эти картинки никуда не упёрлись, — огрызнулся Кас, скрежетнув зубами. — Есть возможность от них избавиться?       — Есть, — продолжая улыбаться, отозвался Винчестер. — Нужно успокоить растревоженный участок мозга и слой подсознания, отвечающий за видения. И если оно не связано с массовыми убийствами, то исполнить его.       — То есть? — ошарашенно переспросил Кастиэль, понимая, что отказывается верить собственным ушам.       — Лучший способ избавиться от искушения – это поддаться ему, — резонно заметил Дин, покачиваясь на локтях. — Старшипы посылают что-то, на что человек решился бы с большим трудом, или что-то очень значимое, выворачивающее наизнанку, если его игнорировать. Расковыривающее сознание до болезненных галлюцинаций. Так они подрывают психическую устойчивость, готовят себе почву для внедрения. А если оно не получается, мозг продолжает сам себя мучить, потому что активированные участки никак не могут успокоиться. Результат может оказаться плачевным – или сойдёшь с ума, или нейронные связи не выдержат этой нагрузки и распадутся. Спастись можно только одним способом – испробовать видение… Однажды мне пришлось вытаскивать из огня девчонку, которой не давала покоя горящая комната… А тебе-то что мерещится?       — Дин…       — Ты не хочешь этого знать, поверь, — враз осипшим голосом отозвался Кас. Осознание того, чей образ являлся ему в этих странно-реальных видениях, прошибло холодным потом и заставило вцепиться в ткань покрывала так, что та затрещала.       — Только не говори, что ты там мою детку… того… Кастрирую ведь, — Дин, облокотившись на спинку, внимательно взглянул на сидящего мужчину. Света в отсеке было маловато, но Кастиэль всё-таки различил ехидную усмешку в зелёных глазах.       Зелёных.       Капитану захотелось схватиться за голову, но перспективы отпустить покрывало не радовали. Слишком влажное, слишком натянутое, слишком выдаёт непрошедшее возбуждение.       — Не детку, — мотнул головой Кастиэль, соображая, что ему, собственно, делать при таком раскладе. Дин чуть склонил голову набок, с интересом глядя на капитана.       — Не детку, — повторил Кас, закусывая губу и поднимая растерянные глаза на своего собеседника. — Тебя.