Дефектный человек

Если измерять машинными категориями, Лео был дефектным. Он с презрением относился к собственному здоровью, морально-этическим нормам и чужой собственности. Особенно сильно Лео презирал Маркуса, который заменил его в роли любящего сына и делал всё, чтобы капризный старик был доволен. То есть называл «папой», вовремя наполнял поильник чаем и послушно подтирал жопу, когда была на то необходимость. Для Лео старик давно перестал быть «папой», да и «отцом» его тоже с трудом можно было назвать. Некогда близкий человек превратился в простого однофамильца с широкими карманами, в которые изредка можно было запустить руку за тысячей-другой. А если говорить по-человечески, Лео был трусом и слабаком. Он боялся самостоятельно выйти в мир, попытаться найти там свою нишу, даже если для этого придётся окончательно порвать с Карлом и сделать вид, что они незнакомы. Лео боялся вытащить из тумбочки купленный на чёрном рынке пистолет со сбитым идентификационным номером и пустить себе пулю в лоб. Или вколоть двойную дозу наркоты, чтобы не успели откачать. Или просто пойти да спрыгнуть с моста, молясь о том, чтобы сдохнуть быстрее, чем придёт боль от удушья или сломанных конечностей. Но Лео был трусом и трусом самого отвратительнейшего вида — он вымещал свою злобу на других, на тех, кто не мог сопротивляться. Или на тех, кто не желал сопротивляться. Маркус не понимал, в чём причина такого отношения, однако в его памяти Лео всегда был таким: агрессивным, мелочным ублюдком, который вечно находился в отходняке и искал деньги на новую дозу. Маркус не видел его детских фотографий или рисунков, не видел старой одежды, случайно завалившихся за шкаф конспектов и переписок в мессенджерах. Лео как будто не существовало в жизни Карла, и Маркус вступал в конфликт с системой, потому что Лео был. Был прямо здесь и сейчас. Лео целовался жадно и потерянно, прижимался всем телом, терся бедром о бедро, касался рукой пресса, любовно вырисованных на скине родинок, скользил пальцами по лицу, очерчивая скулы и губы. Шумно дышал и тихо поскуливал, когда Маркус целовал его кадык, ключицы, грудь, рёбра, спускаясь всё ниже и ниже. Очаровательно прикусывал губу, запрокидывал голову и стискивал, комкая, покрывало. Лео отдавался страстно, позволив себе на краткий миг забыть, кто именно его трахает. Следил за каждым движением, подавался навстречу, а потом, опомнившись, пытался вновь отстраниться, и Маркус видел в его расширенных зрачках своё отражение. Маркус любовался таким Лео. Маркус обожал такого Лео. А Лео ненавидел его. Ненавидел, выкрикивая его имя в момент оргазма; ненавидел, мягко прижимаясь губами к виску и уходя затем в ванную; ненавидел, касаясь его тёплой кожи, сцеловывая с губ прощальную улыбку и лелея в памяти воспоминания о том, как хороши были эти мгновения. А ещё Лео ненавидел себя, потому что возвращался снова и снова.