trust

Унджэ — проёбывается. И не то чтобы серьёзно, с деньгами или законом; со своей жизнью, скорее. Хотя на лице написано — поебать от слова совсем. Сану же самому изначально до безумия стыдно. Не рассчитывал, что так получится, не мог предугадать, хотя честно — пытался. Но Унджэ чужих проёбов не забывает. Он вздыхает и чешет затылок — глупо это так. Жмёт плечами; ладно, хорошо, в этом нет ничего страшного, хён, честно. Рядом сидит поникший Тэхо — винит себя, конечно же, тоже. Быть причиной ухудшения чьих-то отношений всегда хуёво. Унджэ пора бы свыкнуться с тем, что его ни во что не ставят. У всех — своя жизнь, и пора привыкать быть в ней волком-одиночкой. Просто потому что — надо. Внутренний маленький ребёнок, который так любит дурачиться, бросается в слёзы от одной лишь перспективы изменений. Унджэ хотел лишь только понимания. Это ведь так просто — сказать человеку, что чувствуешь; выслушать в ответ. Помочь, когда окровавленной рукой тянешься с хриплым пожалуйста. Сан наступает на чужую руку, придавливая к земле. Больно. Тэхо только смотрит и ничего не делает. Руки — в карманы; я беспомощен так же, как и ты, Унджэ. Честно. Проёб прежде всего не Тэхо вовсе; не Сана. Самого Унджэ. Внутренний ребёнок всё ещё в слезах и просит понимания. На лице Унджэ не дрогает ни один мускул. — Ну, так должно было быть, всё хорошо, — улыбка уголком губ; вообще-то, больно. Унджэ сам бы себе сделал надрез, если бы не тупой человеческий инстинкт самосохранения. Всё ещё руку тянет за помощью, если честно. Сан сначала хватает в ответ — вроде держит крепко. Тэхо помогает подняться. А потом — свет фар; визг тормозов и дым от шин по асфальту — Сан отпускает чужую руку и хватает Тэхо; отталкивает что есть сил с дороги, и сам сбегает. Унджэ всё ещё раненый и совершенно один под колёсами автомобиля, имя которому — доверие к людям. Страшно. Сан не извиняется. Не пишет младшему после, нужно ли чем-то помочь. Тэхо в этой ситуации вообще не причём и даже не суётся — не его дело. Соучастник, но — наблюдает со стороны. Унджэ привычно вытаскивает нож из спины — уже не в первый раз и даже не во второй — кровь течёт по лезвию, пачкает пол квартиры. Больно — в глазах темнеет. Унджэ — нож к запястью; рывком; тупой. — Хён, я думал, у нас серьёзно, — тихо, на следующий вечер в чужой квартире. Вещи всё же нужно забрать. Тэхо, слава богу, по близости нет. Сан смотрит хмуро; всё ещё чувство вины, но уже не так явно; свыкся и принял ситуацию как есть. Сердцу не прикажешь. Контакт в телефоне переименован на следующий же день — уже не котоподобный Унджэ с сердечком и цветочком; позднее уже просто — удалённый контакт. Помогает сложить чужие вещи в чемодан — Унджэ хочет свалить к хренам из этого дома как можно скорее. В этом углу его Сан зажимал пару месяцев назад — оглядывается, ловит флэшбэки — передёргивает. На кровати свитер Тэхо, потому что Сан такие не носит. Кровь по спине Унджэ всё ещё течёт и капает на паркетный пол чужой квартиры. Почему просто не привыкнуть к тому, что нельзя доверять даже близким? — Я признаю, что виноват. Но ты сам понимаешь, мелкий: Тэхо — это Тэхо. Сан жмёт плечами совсем легко; его уже не жрёт вина настолько открыто — иначе было бы заметно. Унджэ чуть прищуривается, потом смотрит на свои запястья; неловко рукава толстовки пониже, хотя знает, что Сану уже далеко всё равно. — Понимаю, хён. Всё хорошо. Я всё равно верил, что рано или поздно вы перерастёте стадию друзей. Унджэ не прощается толком — просто закрывает дверь за собой сам. Выходя на улицу закуривает. Запястья ноют ужасно, но только так отрезвляется сознание. Пальцы подрагивают — привет, тремор? Присаживается на бордюр около проезжей части. Чемодан — рядом. Сан смотрит из окна на младшего. Кому будет стыдно за то, что полюбил? Унджэ всё ещё перед глазами видит, как Сан вжимает уже Тэхо в стену — такого хрупкого и на самом деле женоподобного. Руками по его телу; под свитер вечно холодными пальцами — так было и с Унджэ тоже. На нарочно трёт пальцами по запястьям через ткань толстовки — тупая боль прошибает и не уходит. Окурок сигареты в бордюр, на котором сам же и сидит — лучше бы в свою руку, конечно. Поднимается, отряхивает джинсы от придорожной пыли; перед глазами всё ещё Сан, зажимающий Тэхо, словно девчонку. Унджэ оглядывается: занавески на пятом этаже колышутся едва заметно — Сан до последнего смотрел в окно. На улице — чуть позднее девяти вечера; волнение за самого младшего. Только вот самому Унджэ уже поебать. Он хватается за ручку чемодана, идёт прямо по проезжей части; надеется, машина собьёт всё же. На ближайшей остановке из автобуса выходит Тэхо. Безмолвные переглядки; Унджэ — рукава толстовки чуть ли не до конца тянет, чтобы даже тонких пальцев не разглядеть; ребёнок — снова в слёзы. Тэхо чуть прищуривается и благодарно кивает: я знал, что ты поймешь, ты же умный мальчик; надеюсь, ты найдешь своё счастье, но не рядом с нами. И это не упрёк даже — по-скорпионьи честно и ревностно. Третий всегда лишний. Дома Унджэ чемодан не разбирает; распластывается по своей односпальной кровати и только сейчас закатывает рукава толстовки. Уродливые шрамы покрывают кожу; всё ещё кровят; ткань изнутри испачкана; душа Унджэ — лучше бы совсем исчезла, чем в кровяные лоскуты. Нескончаемая боль — сам себя за плечи обнимает и позволяет минуту слабости; слёзы в глазах не задерживаются и стекают по щекам. Унджэ бы понимал, почему так с ним все вокруг поступают, но нет. Всегда — мальчик-солнышко; яркая улыбка всем хёнам; тёплые объятия; вы — лучшие хёны на свете, знаете? Теперь же только в одиночку — истошный крик в пустоту квартиры; поебать на соседей. Больно. Предательство от самых близких. Автомобиль переезжает Унджэ; водитель спокойно давит на газ, встречая препятствие: блять, только не застревай здесь; едет дальше. За рулём машины — Сан, на заднем сиденье — Тэхо. Унджэ истекает кровью на проезжей части.