Годовщина

В столовой было непривычно тихо и немноголюдно. Дэниэл собирался сделать очередной глоток растворимого кофе, который Джек когда-то называл жидким битумом, когда его ударило: в этот день, пять лет назад, они узнали, что Абидоса больше нет. Пальцы дрогнули, жидкость пролилась на блюдце, чудом не запачкав скатерть и рукав его рубашки. — Что с тобой? – спросила Вала, которая доедала свой вишневый пирог, изо всех сил стараясь не торопиться и не пялиться на порцию Дэниэла. — Ничего, – ответил тот с вымученной улыбкой. – Просто кофе определённо стал лишним, лучше бы я взял чай. И ещё – Лэндри ждёт срочный перевод текста с MPX42B. Передай Сэм, что я буду у себя в кабинете, хорошо? И с этими словами Дэниэл вышел, точнее, сбежал в покой и одиночество своего уголка в шайеннском комплексе. Он ещё помнил те времена, когда этот комплекс выглядел необжитым и пустым, всеми стенами намекая на Холодную войну и политические игры. А также он помнил ободряющую улыбку Кэтрин Лэнгфорд, газету с гороскопом, натолкнувшим его на разгадку тайны Врат и первый – пробный – запуск. Конечно, несколько лет спустя Дэниэл узнал, что этот запуск был вторым: первый состоялся после Второй мировой, но для него это не имело значения. В тот же день он познакомился с Джеком, и смешно думать, что тогда полковник О’Нилл произвёл на него неприятное впечатление: каменное лицо, неживой взгляд, резкие слова, смутившие и возмутившие Кэтрин, к которой Дэниэл успел привязаться как к своей тётушке или – но он никогда не признал бы этого вслух – приёмной матери. На Абидосе всё изменилось. Не в одночасье, но всё-таки довольно быстро. — Не обижайся на полковника, – сказал ему на прощанье генерал Вест. – У него сынишка недавно погиб: нечаянно в себя выстрелил из отцовского пистолета. Дэниэл молча кивнул и полез за носовым платком – проклятый насморк (реакция на стресс) совсем его измучил. Под чужим небом, незнакомыми звёздами и перед лицом неизведанной опасности сердце Джека постепенно оттаяло. Возможно, некоторую роль сыграло извечное человеческое любопытство. Или у Джека наконец появились те, кто нуждался в его защите: брат Ша’ре был ненамного старше Чарли О’Нилла, а сам Дэниэл являлся, как это принято говорить у военных, гражданским лицом и, согласно стереотипу, не мог самостоятельно справиться с неприятелем. Отчасти это было правдой – Дэниэл привык к книгам и надписям на мёртвых языках, а не к грохоту канонад. С тех пор ему не раз приходилось стрелять, но иногда Дэниэл жалел, что научился держать в руках не только карандаш и видеокамеру. Они с Джеком были разными, как земные полюса, спорили до хрипоты из-за пустяков, и, казалось, Джек часто слушал его в пол-уха и не думал о его чувствах и самооценке, не ценил его мнение. Но один миг кристальной ясности навсегда определил их отношения: они не смогли бы перестать быть друзьями при всём желании, потому что Дэниэл не выполнил приказа Ра и направил энергетический шест не на своих (Джека, Феретти, Ковальского), а на джаффа. И он не боялся: взгляд Джека обещал, что всё получится. Так и случилось. Остаться на Абидосе было и трудно, и просто одновременно: Дэниэл не мог бросить Ша’ре, а брать её с собой на Землю представлялось неразумным и опасным: цветок, вырванный из привычной среды, рано или поздно зачахнет. И хотя Дэниэл беспокоился за Джека, прощался он с ним с лёгким сердцем: он знал, что Джек больше не мечтает о дуле своего служебного пистолета. К тому же тот сказал, что с ним всё будет в порядке, а Джек О’Нилл не бросал клятв на ветер. «Ещё увидимся, доктор Джексон». И они не только увиделись, но и вошли в одну команду. И, казалось, ещё больше сблизились: Джек придумал ему ласковое, «домашнее» прозвище, каким обычно наделяют братьев и прочих членов семьи, и он превратился в «Дэнни» и «космическую обезьянку». Если Дэниэл и возражал, то лишь для виду. Глубоко внутри он был польщён таким доверием. И он точно помнил, когда именно Джек стал звать его исключительно полным именем, спасибо, что не по фамилии: после первого вознесения. Это было тем обиднее, что сам Дэниэл не сразу вспомнил имя своего друга, порывался назвать его то Джеймсом, то Джоном. Они по-прежнему работали вместе, но что-то ушло, потерялось или сломалось, как старая игрушка. Теперь Дэниэл склонялся к мысли, что Джек так и не сумел пережить его смерти от радиации и последующего воскрешения. Он не верил, что Дэниэл вернулся по-настоящему, иначе, почему Джек смотрел словно сквозь него и говорил с ним так, будто ответные реплики удивляли его и сбивали с толку, ведь призракам разговаривать не положено. А потом Джека сделали генералом и назначили на место Хэммонда. И градус отчуждения увеличился сам собой. Когда же Джек уехал в Вашингтон, пропасть, что пролегла между ними, захватила и то пространство, что принадлежало Джеку и Сэм, а также Джеку и Тил’ку. Каким-то образом они все отпустили его, а он… он отпустил их. Это было неправильно. Дэниэл достаточно терпел и ждал. Сейчас Джек был единственным, для кого Абидос, Скаара и Ша’ре были не только историей, рассказами ночью у костра или молитвой за упокой души. Они пережили эту историю от начала до самого конца, рядом, и Дэниэл не мог потерять своего самого старого и близкого друга. Решено. Он выпросит у Лэндри недельный отпуск, полетит в Вашингтон и вытащит Джека на обед силком, если понадобится, и неважно, с кем Джек в тот момент будет говорить по телефону, да хоть с самим Президентом. Он найдёт нужные слова и заставит Джека поверить, что он действительно здесь, ведь Дэниэл Джексон не перестал быть лингвистом, и язык оставался его неизменным преимуществом и сильной стороной. Он вернёт Джека им всем – себе, Тил’ку и Сэм, даже если на это уйдёт остаток его жизни.