клетка

      Рассвет тлеет на глазах — Шон морщится невольно, едва Даниэль начинает стонать сквозь зубы, прижимая Машрум сильнее к груди; щенок не сильно и возражает — тявкает сквозь собственный сон, смешно дергая задними лапками.       Шон сверху набрасывает очередное одеяло, если Даниэль заболеет сейчас, когда до их цели еще десятки тысяч километров, он на спине своей в одиночку его дотащить не сможет; все, что Шон может — заботиться о своем далеко не хрустальном брате, больше ведь не о ком.       Даниэль в детстве своем полностью раствориться не сможет никогда, Даниэль прикрывается улыбкой фальшивой, по ночам просит рассказывать сказки о супер-героях и не оставлять его одного в темноте; Шон готов что угодно придумать, лишь бы брат младший очки розовые подольше не снимал.       Они в этом заснеженном городке уже не первые сутки, дом заброшенный на окраине стал лучшим укрытием, их, сбежавших из дома детей, скрывающихся от всевидящего ока полиции на границе чего-то с чем-то, искать никто не станет; Шону в глазах соседа каждого чудится ненависть, презрение и страх — все, от чего отец просил дальше держаться.       Когда из руки ослабевшей карандаш на пол падает со стуком негромким, Шон головой дергает, от полу-дремы освобождаясь; окно на втором этаже на щеколде полу-рассохшейся не удерживается, стекло бьется, впуская в дом ветер, от которого кровь в жилах стынет моментально. Даниэль одеяло тянет на голову, Машрум прячет нос в майке его — Шон тянется было за карандашом, но спасение собственности, пусть и не слишком законно им принадлежащей, куда важнее.       Лестница под ногами скрипит, Шон себя за плечи обнимает, пытаясь сохранить хоть какие-то крупицы тепла; створки друг о друга бьются, окно приходится затыкать картонкой, что валяется неподалеку. Шон бросает взгляд нервный вниз — привычка укоренилась резко слишком, он пока Джеймсом Бондом не стал, но и до конца года далеко, мало ли что успеет произойти.       Тявканье в гул ветра и набухающих туч вклинивается аккуратно, будто уверенной рукой дирижера в ноты вплетено; ступени под Даниэлем не скрипят — он глаза трет кулаком, на плечах, плащу подобно, висит куцее одеялко, а Машрум прыгает сзади, не переставая скулить. Шон улыбается — им надолго здесь оставаться нельзя, но думать об этом в столь солнечный день не особо и хочется.       „Прогуляемся?“ — и щурится весело, зная, что Даниэль не в силах ему отказать.