-Тоби-

      Обито так долго был один, что отвык воспринимать людей как равных. Источник информации, мусор под ногами, пушечное мясо, исполнители-руки, помехи, препятствия, враги, — но ни одного человека. Обито сортировал и делил их на виды по степени опасности-применимости, использовал и избавлялся от них. Но уже давно не было никого, с кем он мог бы себе позволить поговорить — без дураков, поделиться чем-то изнутри. Никто этого не заслуживал, да и нужды он не ощущал. Мозг Обито работал ясно, яростно — хуже или лучше, но никогда не подводил. Этого было достаточно, это было его опорой. Сердце Обито было замедлено, заморожено — до лучших дней.       Пробуждение Рин сбило всё — отлаженный механизм, такую сладкую бесстрастность, удобную пустоту. Деловой настрой, чёткость ходов и решений. У Обито всё пошло наперекосяк, а самое страшное — что ему становилось всё меньше это важно. Это был крутой, опасный путь в пропасть. Все дела Обито, планы, нити контроля — всё стремительно рвалось, катилось с обрыва к чёрту тем быстрее, чем чаще все мысли и внимание устремлялись к ней. Рин, сама того не зная, потихоньку поглощала его одним своим существованием, переплавляла в нечто другое, заметала следы его прежнего. Обито чувствовал себя бесполезным, опасно бесполезным — ныне и впредь, обманщиком и лентяем, который вот-вот своим преступным безразличием к делу и неспособностью сосредоточиться подведёт и Рин. В конце концов, это для Рин он так много работал. И что он теперь ей даст, когда не может думать ни о чём другом, кроме желания её коснуться, желания по-настоящему, своим лицом улыбнуться ей?       Обито совсем расклеился, дестабилизированный, он был счастлив как дурак и ненавидел себя за это. Он такой будет точно не нужен Рин. Он не сможет подарить ей мир её мечты, если собьётся, если не соберётся, не возьмёт себя в руки.       И Обито волок себя силой из пещеры в лес и тренировался там до одури, надеясь, что сожжёт всю глупость вместе с чакрой, которая, проклятье, всё не кончалась, как будто бралась из воздуха. Он не успокаивался, пока не выводил ту в ноль, так, что даже регенерировать было нечем и телепортироваться нечем, и мышцы жгло долго и жарко, и голову кружило — и сердце, чёртово сердце, рвалось и рвалось к ней. Обито тратил все силы на тренировку — и сил сдерживаться не оставалось. Он обмякал на траве и молча молил Рин дать ему шанс, обещал, что скоро возьмёт себя в руки и сделает всё ради мира. Но где-то стоп-сигналом помаргивала мысль, что, по-хорошему, он её не достоин. Настоящий Обито, без купюр, никогда не будет тем, кого полюбит Рин. Она никогда не простит ему его сделок с совестью, не совсем чистой работы. Как только она узнает обо всём, он потеряет Рин. И эта мысль выжигала душу Обито до кровящего, чернеющего сгустка безумия. Это было так же страшно, как умереть. Умереть — значит не справиться, оказаться слабым, уступить, упустить все шансы. Проиграть.       Обито выжмет из себя всё, прежде чем проиграет. Он сгорит в своём аду терзаний и сомнений — и восстанет на крыльях огня, цельный. Сильный.       Он защитит Рин, и любая боль ему не страшна.       Почти любая.       Дождь капает с маски Обито, который стоит над Рин, как призрак, перенесясь сюда на первых глотках чакры. Внезапно, но запоздало он понимает, что может напугать Рин, если она проснётся. Обито отворачивается и исчезает в темноте.       Собственная рука в перчатке трёт грудь, стараясь унять сердце — никакая регенерация тому не помогает. Обито изнывает от обречённости и не находит себе места. Он давно ничего не чувствовал — и теперь со своими чувствами не в ладах.       Он приходит к мысли, что никогда не признается Рин, иначе потеряет ту навсегда. _______________       Поэтому он пересохшим горлом повторяет её вопрос:       — Притворяюсь?.. — не слыша себя от грохота камней своего разваливающегося самообладания.       Вот сейчас всё и кончится.       Первым рывком было — бежать. Обито сейчас не нашёл бы никаких оправданий при вот таком, прямом вопросе в лицо. Весь его план стремительно рассыпался вслед за выдержкой. Шаринган уже услужливо активировался сам собой, до перемещения оставались пять секунд и одно усилие…       Рин умна. Она могла догадаться, кто он.       — Зачем ты притворяешься? Кого ты хочешь напугать?       — Я не хочу тебя напугать, Рин-чан… — прошептал Обито, из последних сил держа хорошую мину при плохой игре и лихорадочно соображая, как быть дальше, готовый в любой момент сорваться в подпространство.       — Меня ты уже напугал. А что насчёт того, с кем ты разговаривал? Ты ведь не так зол, как хотел ему показать… Но он, похоже, заслужил это. Почему ты не сказал, что, кроме тебя и меня, здесь есть ещё кто-то?        «Всё пока не так плохо», — сразу же сделал вывод Обито. Но её внимательный, тревожный взгляд… Он слишком хорошо его знал, слишком часто видел. Так настоящая Рин смотрела на настоящего Обито.       — Тоби не знал, — он осторожно ответил на второй вопрос, пробуя возможность уклониться от первого. Врать Рин по-прежнему не хотелось. — Это… партнёр Тоби. И он не должен был здесь находиться — как раз чтобы не напугать Рин-чан.       Чёртов Зецу, чтоб ты провалился!       — Как зовут твоего друга?       — Партнёра. Зецу.       Ему хотелось сделать так, чтобы Рин поверила, что она не в стане врага.       — Он тебя не обидит, Рин-чан, он знает, что я снесу ему голову.       Обито поморщился под маской. Что, ну что он несёт? Он снова подобрал не те слова.       Но Рин улыбалась.       — Впервые вижу тебя таким грозным.       — Тоби — грозный враг для всех, кто побеспокоит Рин-чан! — Обито всё ещё потряхивало, но, кажется, самое страшное было уже позади. Именно на этой эйфории облегчения он едва не согласился на её следующее предложение: временно отупел.       — Я хочу погулять. Отсюда ведь есть выход?       Погулять, отличная мысль! Сменить обстановку и неприятный разговор. Выхода как такового здесь нет, но, выбираясь, можно будет впечатлить Рин пространственно-временной техникой… Обито скис. И даже не потому, что чакра ещё не восстановилась.       — Рин-чан, мы обязательно погуляем. Но сначала ты должна поправиться.       Что скажет Рин, узнав, что прикована к статуе, что умрёт без её подпитки? Обито немедленно пообещал себе придумать потом, как устроить ей прогулку, не отсоединяя.       — Хорошо, — неожиданно покладисто согласилась Рин. — Спасибо, Тоби.       Скрывать от неё статую больше не хотелось.       — Рин-чан, помнишь, ты говорила, что твоя рана была очень серьёзной? Ты была права, но Тоби нашёл способ её залечить.       Наткнувшись на её обеспокоенный взгляд, Обито едва не передумал говорить и выпалил на одном дыхании:       — Спасти твою жизнь помогла сила Первого Хокаге. И она питает твоё тело до сих пор, её действие пока нельзя прекращать, ты ещё недостаточно окрепла. Но я обещаю, я придумаю способ…       — Но неужели… совсем никак нельзя?..       — К сожалению, пока нет. — Обито это давалось всё сложнее. — Твоё тело сейчас физически связано с источником этой силы. И эту связь нельзя прерывать.       — Как… как же так… То есть…       Рин схватила его руку своими — обеими. В её глазах было столько мольбы и паники, что Обито замер и забыл дышать.       — Тоби, я больше не могу здесь, я задыхаюсь в этой темноте, мне кажется, что я умерла, что я заперта, что всё хорошее в моей жизни кончилось!.. Что я не выберусь никогда! Что меня не существует! — Она тараторила очень быстро, и с каждым словом всё больше слёз катилось по щекам. А Обито стоял остолбеневший, не зная, что предпринять. — Тоби, только ты можешь! Спаси меня! Даже если я умру после этого, я хочу ещё хоть раз, немедленно, увидеть свет!.. Увидеть… небо, мир!.. Пожалуйста!.. Помоги мне…       Рин захлебнулась, закрыла глаза и заплакала так горько, что ужас Обито достиг масштабов, которые ему не по силам было не то что вынести, но даже осознать. Её руки крепко держали его запястье — как единственную надежду, как будто, разожми она — единственная связь с реальностью пропадёт.       — Рин… чан… — Слова царапали горло изнутри. Обито сделал над собой усилие и сбивчиво продолжил: — Я всё сделаю. Я тебя вытащу! Ты увидишь мир, ты будешь жить, я обещаю, я клянусь… у меня нет ничего дороже, мне нечем клясться… Только не плачь. Не плачь, не плачь… Рин… Я всё сделаю для тебя!       Маска изнутри запотела, душила и стала раздражать так сильно, как никогда. Обито выбросил руку в сторону, затушил свечу ладонью, не глядя и не ощутив огня, содрал маску, подался вперёд и прижал Рин к себе, к груди. Рин от неожиданности затихла, но через мгновение разрыдалась громче, как будто перестала сдерживаться окончательно. Словно Обито подарил ей чувство безопасности, закрыл её от мира щитом, создал место, где можно поплакать. Она отпустила другую его руку, дав обнять себя полноценно, и прижала ладони к своему лицу, трясясь от рыданий.       Обито чувствовал себя одновременно и идиотом, и мучителем, и счастливцем. Ничего дороже он никогда не держал в руках.       И что теперь?..       Это он привык находиться в подобных местах, он не знал клаустрофобии: никакие стены не были ему преградой, а шаринган позволял видеть и в темноте. Обито было всё равно, какая обстановка его окружает, лишь бы давала нужные функции: укрытие, защиту, поле для манёвра, ресурсы. Но Рин оказалась в таком месте впервые. Что она чувствует, когда не может даже встать? Должно быть, это сильно угнетает. Что ему сделать, чтобы ей стало легче? Обито уже давно бы пробил дыру вверху, чтобы впустить к Рин небо. Если бы был уверен, что свод пещеры выдержит и не похоронит их.       Нужно ускоряться — вот что понял Обито. Он должен дать Рин свободу, как только что обещал. Он больше не вынесет её слёз.       И у него даже была идея, как это сделать. Но идея несла в себе столько риска, что Обито не был уверен, что решится на это.       Если нельзя открыть для Рин небо и нельзя отсоединить её от Статуи… Так может, можно переместить её к небу вместе с Гедо Мазо?       Сложности были в следующем.       Призвать снаружи Статую и Рин одновременно — невозможно.       Но можно было бы попытаться переместить их через Джикукан Идо*… Если от такого расхода чакры Обито не умрёт или как минимум не ослепнет. И если перемещение сквозь измерения сущности, подобной Божественной Статуе, вообще произойдёт — ведь у Обито никогда не было шанса попробовать.       Куда хуже был даже не перерасход чакры, а вероятность ошибки. В процессе телепортации могла быть нарушена связь между Рин и Статуей. И предсказать, как это отразится на Рин, не представлялось возможным. Обито не позволил бы себе так рисковать.       Он должен был найти другие варианты.       Между тем всхлипы в его руках становились всё реже: плач Рин постепенно утихал, и приходило время действовать.       А чтобы чёртов Зецу больше не вздумал вломиться, нужно было отдать пару указаний.       И для начала следовало вообще выяснить, кого именно эти бестолочи проебали. _____________________________       — Дейдара-а-семпай! Как так вышло, что джинчуурики Однохвостого смог бежать? Я думал, ваше искусство помощнее будет.       Внутри Обито трясло от гнева, и он даже почти не следил за тем, чтобы гнев не проник в голос Тоби.       — Заткнись, Тоби! — пробасил Дейдара, инстинктивно стараясь напугать, чтобы отвлечь внимание от собственного провала.       У Обито не было цели идти дальше и довести Дейдару, хотя сорвать злость на ком-нибудь хотелось — очень хотелось, очень мутило голову.       Напрямую отдавать приказы было нельзя. Нужно было, чтобы Нагато распорядился усилить охрану джинчуурики Двухвостого.       — Семпай, как давно Пейн-сама выходил на связь?       — Не помню, хм. Отвяжись. — Дейдара махнул рукой и отправился по своим делам.       Обито едва удержался, чтобы не врезать тому как следует и не заставить подчиниться немедленно. Именно сейчас как никогда хотелось того сломать и почувствовать, как его воля хрустит, зажатая в кулаке, вместе с его костями.       Обито закрыл глаза, подышал, и разжал пустой кулак.       Он так резко развернулся, что плащ за спиной хлопнул крыльями, и Обито гулко зашагал по пещерному коридору в сторону, противоположную той, где минутой ранее мрак поглотил Дейдару.       Следовало срочно разыскать Нагато. ____________________       Стало легче. Кожу лица стянуло солью высохших слёз, Рин тёрла щёки, чтобы это ощущение ушло. Но теперь изнутри выплеснулась вся горечь и освободила там место для спокойных размышлений — в том числе над словами Тоби.       Никто на поле боя не пытался её убить. Целью АНБУ Тумана было вернуть её живой, она для чего-то тем по-прежнему была нужна. Рин же понимала, что воспрепятствовать им может, только погибнув. Смертоносная техника Какаши была на тот момент единственным, что гарантировало такой исход, а потому нужно было успеть, пока Какаши ещё жив. Но, похоже, что-то вмешалось…       И Рин не погибла.       Более того, её выходил этот Тоби. Почему? В мире шиноби редко встречается бескорыстие — во всяком случае между ниндзя разных деревень. Рин хотелось верить, что Тоби выручил её просто по доброте, но, оказалось, он сделал для неё немало — больше, чем она думала сперва. Как скоро — и как именно? — он взыщет с неё этот долг?       Эти размышления формально были правильными, но казались чуждыми ситуации. Они — как ни старайся — не подходили к Тоби. От него шло такое тепло… Рин готова была поклясться, что это не подделать. Она не могла ошибиться в таком.       Поэтому все подозрения насчёт него хотелось отмести. Что бы сказал об этих её выводах Минато-сенсей? А Кушина-сан? Поддержали бы они её?       Какаши точно никогда не стал бы доверять никому, кроме шиноби Конохи. Он бы был настороже до последнего. И как только смог бы — постарался избавиться от Тоби.       Но Тоби… Он такой трогательный. Он ничего плохого ей не сделал.       То, что он говорит, что не сделал, ещё не значит, что так и есть. Что он не держит её здесь намеренно, ради своих целей.       Так сказал бы Какаши. Или почти так.       Нужно было убедиться. Тем более что Рин не давало покоя теперь это жуткое ощущение чего-то тяжёлого на шее сзади, тянущего вниз. Пока она не попробовала недавно подняться, она этого не замечала, а теперь не могла отвлечься от него. Рин брезгливо тронула это рукой — и тут же отдёрнула пальцы. Скользкое, мягкое, живое. Оно пульсировало, словно жадно сосало из неё… что?       Чакру.       Для чего ещё это могло годиться? Всё это время Рин чувствовала слабость, и чакру использовать не получалось — она считала, что это из-за ранения. Но что если Тоби держит её здесь…       … как источник чакры?       Всё встало на свои места. Вот зачем ему понадобилось её исцелить. Чтобы использовать.       Значит, все слова Тоби — ложь. И объятия — ложь? И клятвы — ложь?       Рин не могла поверить самой себе.       Но она верила Какаши. А Какаши сказал бы так.       Значит, от Тоби нужно избавиться. Но для начала — нужно избавиться от этого мясистого паразита на шее.       Рин села и потянулась вперёд. Ослабшие мышцы с непривычки повиновались плохо — ей удалось лишь натянуть канат-кандалы, но не оторвать. Преодолевая отвращение, она попыталась отсоединить его руками, субстанция поддавалась её пальцам, образуя пластилиновые вмятины под ними, но не желая выпускать из её шеи свои клыки. Рин уже казалось, что шея болит, ноет, пульсирует вместе с хоботом этого страшного существа…       И куда же тот ведёт? Как выглядит то, что забирает у Рин чакру?       И что если это не отсоединить, что если это — срослось с ней?       Рин похолодела и даже временно оставила попытки освободиться. Что если оно разумно — и своими действиями она его пробудит или, ещё хуже, вызовет гнев этого существа? Что будет с Рин, обессилевшей, без чакры? Что она сможет сделать, какой отпор сможет дать?       Рин поняла, что размышления зашли в тупик, и стала просто спускать ноги с постели — чем бы это ложе ни было, оно было чуть выше обычной кровати. Всё вокруг стало казаться ей зыбким, ненадёжным в этой темноте, бредом её воспалённого сознания, и от облегчения, подаренного недавними слезами, осталась только гудящая голова.       Рин попробовала встать, осторожно прислушиваясь к ступням, коленям, кровотоку в ногах. Она хорошо чувствовала своё тело и уже понимала, что ничего не выйдет, но от злости, в протесте поднялась — и упала, потеряв равновесие на нетвёрдой опоре: ноги сложились под ней, смялись, как тот пластилин. Удавка душаще дёрнула назад, будто приструняя Рин и одновременно спасая, не давая упасть плашмя — только осесть на пол, ударившись спиной о край её ложа, с которого она так неудачно пыталась сбежать.       Боль брызнула из глаз, но Рин зажмурилась и смолчала, чтобы не привлечь ничьё внимание: ни существа с хоботом, ни партнёра Тоби, ни его самого. Это всё было не важно.       Она попыталась — Какаши гордился бы ей.       Земляной пол был холодным, пыльно-рассыпчатым и твёрдым одновременно, Рин шарила по нему руками, пытаясь оттолкнуться, подтянуть себя назад к ложу, чтобы канат не так душил. Она запрокинула голову назад — насколько получилось — и сглотнула слёзы. Потолок в темноте ничем не отличался от стен: Тоби затушил свечу и больше не зажёг. И есть ли здесь вообще потолок и стены? Есть ли у этой тьмы границы?       Ей не хотелось больше ждать Тоби, верить Тоби, так легко и вероломно обманувшему её.       Но как ему не верить, если, помимо прочего, он говорит, что Какаши жив?       Как в такое не верить?.. ______________________       Обито ударил кулаком по стволу дерева так сильно, что из кроны с шумным хлопаньем и гарканьем выстрелила стая птиц — и изрешетила пасмурное небо чёрными силуэтами.       — Остынь. Ты совсем себя не контролируешь.       — Заткнись! — Ни Воле Мадары, ни кому другому Обито не позволит учить его, ни что чувствовать, ни как себя вести. — Где, чёрт подери, твои сенсорные способности? Неужели ни чакру Нагато, ни чакру Конан нельзя отследить?       Оба Зецу были раздражающе спокойны.       — Я тебе уже говорил: для этого обладатель чакры должен находиться относительно близко к земле. Я могу быстро перемещаться лишь по корням растений. Теоретически, если подняться достаточно высоко и не контактировать при этом с живой землёй, можно уйти от обнаружения.       — Башни Скрытого Дождя… Но я там уже был.       — Как и я, — кивнул Зецу.       — Значит ли это, что и Нагато, и Конан погибли? Или оказались достаточно умны, чтобы уйти от слежки? Что вообще изменилось с последней моей встречи с ними? — Обито сел на облезло-мохнатый камень, уставился в землю и старался вспомнить хоть что-то, что поможет ему разгадать, куда и по какой причине делся Нагато.       — Я тебе уже говорил, что ты стал халатно подходить к работе. Ты слишком много отвлекаешься.       — Пошёл ты! Не твоё дело. Твоё дело было — не упускать из виду членов организации, чтобы их всегда можно было найти. И справился ты паршиво. Так что заткнись.       Зецу и правда замолчал. И в этом молчании Обито почудилось что-то недоброе. Появилось странное предчувствие надвигающейся беды, Обито не мог себе объяснить, почему вдруг захотелось проверить Рин и стало так сильно не по себе. Он не привык доверять вот таким предчувствиям — не физическим, не в бою, — а потому сбросил с себя наваждение и сосредоточился на актуальной проблеме.       Им никак нельзя потерять Нагато. Если это случится, то всё пропало. Другого кандидата на заклание у них не было. И самое страшное, что Обито даже никогда не думал о замене для Нагато: во-первых, тот казался абсолютно управляем, а во-вторых, — неуязвим благодаря риннегану. Кто мог справиться с силой бога? Только гендзюцу способно было его подчинить — но для этого надо было ещё добраться до настоящего тела Нагато. Никто, кроме Обито, Конан и Зецу, не знал, что есть Пейн на самом деле. И из них троих владел гендзюцу только Обито.       Конан убить Нагато не могла. Не могла же ведь? Что если между ними что-то произошло?       Зецу был заинтересован в плане «Глаз Луны» ещё больше Обито. Зачем ему устранять Нагато и теперь играть комедию?       Значит, Обито ошибся в главном. Если никто не мог убить Нагато… Значит, Нагато ушёл сам. И забрал с собой Конан.       Тем временем Зецу надоело ждать, и его смачно всосало в землю — только мелкие камешки прыснули в стороны. Пыль упала на варадзи Обито.