Провал

      По секрету, недавно я открыл в себе новую грань, которая, однозначно, делает меня особенным в этом мире. С этой новой гранью открылись еще, не менее интересные факты обо мне. Хочу начать с того, что я сам по себе очень привлекательный парень, мне никто этого не внушал, я сам пришел к такому выводу. Посудите сами, я — не какой-то урод с наследственными болезнями и не произвожу впечатление легкомысленного парня-красавчика, я — золотая середина двух зол. Ужившись с этой мыслью, я начал чувствовать в себе уверенность. Я привлекаю чье-то внимание только тогда, когда открою свою неожиданную грань. Этим самым я привязываю к себе человека, обматываю его своей сладкой паутиной мнимого доверия, и ему уже некуда скрыться от такого индивидуума, как я.       Моя первая любовь — Мин Юнги. Думаю, я не зря берег свою невинность до встречи с ним. Я, как душой чувствовал, что встречу свою половинку уже совсем скоро. Я взращивал свою любовь к нему довольно короткий период, равный тому, насколько быстро он становился популярным среди музыкальных артистов. Пик его славы пришелся на мой первый до одури невыносимый стояк на него. Я тогда кончил, сидя за ноутбуком и всматриваясь в колебания его адамова яблока. Я просто непроизвольно представлял, что этот реп, полный грязной ругани, адресован мне. Так я понял, что одержим совершенно незнакомым мне человеком. Более того, одержим тем фактом, что парень явно страдает от чрезмерного внимания и ведет себя очевидно скованно вне образа. Такой стеснительный в жизни… и совершенно неприличный на сцене. Меня это завело.       Я стал его преданным фанатом, изучил биографию от «а» до «я». Потом вступил в фан-клуб, посвященный его личности, зарегистрировавшись под ником «Мика-тян». Я слышал, это его любимое имя — Мика, а тян — непристойная игра моего бурного воображения. Мин Юнги был для меня той самой недосягаемой звездой, которая способна светить всегда и везде, дразня своим мерцающим блеском. Мин Юнги — Бог мейнстрима и повседневной жизни одержимых фанатов.       Я хотел выделиться из толпы, поэтому поставил себе цель — ходить на каждый концерт своего кумира, посещать все фан-митинги и покупать билеты исключительно с хайтачем. Я терпел странные взгляды девушек, адресованные мне, потому что мне нужна была лишь улыбка «революции» моей жизни. И вот они, этот короткий взгляд, легкая улыбка, рукопожатие и низкий суховатый голос в ответ на мое предложение — встретиться где-нибудь случайно. Романтично звучит, правда? Я очень долго думал, как зацепить окруженного вниманием парня. Он ответил тогда: «Надеюсь, ты за мной не следишь? Если нет, то наша встреча, действительно, будет случайной». И мы вынуждены были попрощаться из-за неконтролируемой очереди фанаток. Первый пункт выполнен.       Я питал его иллюзии о случайности происходящих событий. Никаких новостей или резкой критики о наших закономерных встречах не было. Просто два парня, просто друзья или знакомые, кому какая разница. И меня это не устраивало, по правде говоря. Хотелось скандального адреналина в венах, хотелось обезбожить его чистую репутацию и лик неприкосновенного существа. Или, вы думаете, просто хотелось окунуться с головой в мир шоубизнеса, где все кишмя кишит такими, как мой Юнги? Нет, Юнги особенный… Особенный, как какой-нибудь редкий и опасный для жизни вирус.       Тяжело произносить это вслух, но мы никогда не были друзьями, потому что я просто не смог дотерпеть до этого этапа наших отношений. Вы же понимаете, к чему я клоню? Хотя одну долю секунды можно считать и дружбой — момент, когда я поделился своим секретом, от которого у Юнги, наверняка, пошла голова кругом. Он был в ступоре, не знал, чем поделиться в обмен, а я был баристой, который делал самый лучший кофе для своей знаменитости. Я сказал Юнги, так, между делом, что в школьные годы обожал подглядывать за совокупляющимися людьми — старшей сестрой и ее парнем и некоторыми личностями, любящими заниматься этим в общественных местах. Затем я покраснел, продолжая размешивать сахар для своей звезды, и произнес это слово вслух — вуайерист. Так я окрестил себя «болезнью». Он был ошеломлен, кусок печенья никак не проталкивался в пересохшей глотке. Тогда я представил, что в его рту был мой член. Но было еще рано раскрывать все карты, поэтому я второпях ушел прибирать столики перед закрытием, лишь бы миновать вот-вот пожирающего изнутри зверя. Но Юнги и не думал уходить, он уселся за барную стойку и продолжил пронизывать меня удивленным взглядом. Он еще сказал: «А по тебе и не скажешь, Гук». Я скрыл от него свою улыбку, чтобы не вызвать каких-либо подозрений, ведь я должен был дать понять, что по-настоящему сожалею о своем позорном прошлом.       Наслаждаясь тихой музыкой, Юнги явно задумался о чем-то постороннем, вероятно, о жизни знаменитости. Видимо, я так и не смог привлечь должного внимания к себе. Что ж, я терпеливый, правда, ненадолго. Спустя минут десять я начал закипать в этой гробовой тишине, но мой кумир вдруг закурил. И… я впервые это увидел и не знал до этого об этой его вредной привычке. Я был приятно удивлен, и злость как рукой сняло. Я спросил его тогда, доверяет ли он мне. Ответом был непринужденный кивок и долгая затяжка из-за недельного перерыва. «Я думаю над новым проектом, курение помогает систематизировать идеи». Второй пункт выполнен.       И тут я понял, что обязан коснуться своей далекой звезды, несмотря ни на что. Тогда я решил, что для меня нет ничего невозможного, и трехкратно оказался прав. Подойдя к нему, я нежно его позвал и опустил свою ладонь, пропахшую терпким кофе после чистки кофейной машины, на его мягкую макушку. Я смотрел ему прямо в глаза и на постепенно меняющееся настроение в их отражении. По его мнению, это была шутка или забота, но это было совсем не то, что я хотел сказать. И я решил оказать ему услугу, открыв свою свежую тайну — признавшись в том, что дико возбуждаюсь от одной только мысли, что знаменитость сейчас рядом со мной. Юнги смахнул мою руку, мило поморщился и попытался уйти от этой темы, сославшись на внезапно появившиеся дела. Неужели, он подумал, что я это так про любую знаменитость готов говорить? Он соскользнул с табурета и с как можно более безмятежным видом хотел удалиться, но я схватил его за грудки кожаной куртки и притянул к себе, упиваясь собственной дрожью в руках и той девственностью, которую так долго лелеял. Выполнено два с половиной пункта.       «Да ты больной…» Я хорошо помню эти слова. И поступил ровно так же, как в тех милых фильмах — «болен тобой». Юнги мне — не лишь бы кто. И попытался его поцеловать, но все было тщетно, хотя одно было ясно, он не хотел меня ударить… просто уворачивался и вежливо просил остановиться. Понимаю, ему нельзя было «испачкаться». И это шло в абсолютный разрез с моими планами. Я запомнил его запястья. Их изящность, кажется, навсегда отпечаталась в моей памяти. Всматриваясь в Юнги, я долго пытался понять, как такой простой парень, выйдя всего лишь на сцену, может разорвать в клочья все мои устоявшиеся предпочтения. Мне всегда нравилось следить за знаменитостями и в тайне даже от самого себя дрочить на них, но этот парень стал моим идолом номер один. Мне не было стыдно за то, что я делал. Он помог открыться моему таланту — выбирать со вкусом и искусно ухаживать, хотя некоторые назовут это элементарным преследованием.       Думаю, в тот момент я спас Юнги, когда заметил проходящих мимо витрины школьников. Скорее всего, они возвращались домой с вечерних курсов. Я понял, что это мой шанс, поэтому ослабил хватку и предложил переждать за барной стойкой, где были наиболее тусклый свет и много аппаратуры, скрывающей от ненужного взгляда. Конечно, я спрятал руки за спину, гарантируя ему безопасность от своих непристойных жестов. Мой кумир был в замешательстве, он потупил взгляд на мои действия, но, тем не менее, не стал отказываться и скрылся за кухней. Понимаю, страх быть уличенным в чем-то намного сильнее осознания того, что ты доверил собственную жизнь в руки потенциального преступника. С его стороны, это было очень опрометчиво. Все равно, что играть с огнем. Или он принял меня за безобидного, безнадежно влюбленного студента?       Я присел вслед за ним. Сквозь декоративную кухонную щель Юнги смотрел на витрины и ждал, когда уйдут надоедливые школьники, а я, будучи выше ростом, наслаждался хорошим видом на его чуть оголенную грудь. Одержимый мечтами, я не выдержал и скользнул рукой под воротник свободной рубашки, ощущая физическое напряжение чужого тела. Третий пункт выполнен.       «Он мой» — подумал я, и все пуговицы на одежде мгновенно разлетелись по полу, я даже не понял, как это произошло. Мной двигала какая-то могущественная сила в лице вдохновения. Юнги не успел ничего из того, что хотел. Даже плевок его сладкой слюны в мое лицо не остановил меня. Я не хотел причинять ему боли, поэтому просто прижал собой, зафиксировав его руки над головой и настойчиво всматриваясь в лицо, покрывающееся испариной. В какой-то момент моя звезда перестала сопротивляться, видимо, решив, что будет проще немного потерпеть. Это было надеждой на разрешение конфликта, я понимаю. Но, как я говорил ранее, меня эта пассивность совсем не устраивала. Это была совсем не та картина, которая все это время творилась в моих мыслях. Я ждал криков и оскорблений. Хотелось «сняться в фильме», греметь вместе с Юнги на всю публику и наслаждаться тем, что наш с ним секс стал достоянием общественности. Но я никак не мог заставить его раскрепоститься.       Все говорят мне, что я больной ублюдок, состоящий из одних пороков. Но разве те тексты не были созданы для того, чтобы разоблачать истинные желания человека?       Нет?       Тогда я не понимаю, зачем вообще весь этот бред и безвкусица. Если музыка тебя мотивирует на что-то, что в конечном итоге под запретом, то в чем смысл творчества? Я ведь просто уловил главную идею и следовал тем незыблемым законам текстов, которые раскрыли мой потенциал. Только так, я смог понять, чего желаю больше всего на свете.       Да?       Тогда в чем проблема? Почему я сижу уже битый час в этом отвратительном, пропахшем потом месте? Ещё рядом ошиваются какие-то безызвестные личности. Я так скучаю по запаху свободы…       В свое оправдание могу смело заявить, что Юнги не сопротивлялся, я знаю точно. Более того, он не заявлял на меня… конечно, потому что не мог.       Он не мог сделать это с закрытым ртом, который я перевязал полотенцем. А потом мне стало невыносимо смотреть в глаза, полные страха. И их я тоже завязал. В целом, Юнги для меня — драгоценный камень типа золота, наверное. Золотой слиток, украденный из самого надежного банка мира. С этой мыслью я осторожно его раздевал. Это было проявлением моей заботы, и все, о чем я думал, это лишь об искренних словах любви, произносимых в голове. Что-то не позволяло мне признаться вслух… Делаю ставку на свою неопытность.       Господи, Юнги… ты претворил четвертый пункт в самую настоящую реальность.       Ну вот, у меня даже сейчас стоит. Понимаете, любовь — это, когда пол не имеет значения. И тогда я даже не пытался его сравнивать с девушкой, и меня абсолютно не смущало, что я переступаю ту черту, которая гораздо интимнее, чем должна быть между мужчинами. Я не знаю, как описать его красоту. Наверное, она неописуема. Я помню его ледяные пальцы ног, которые крепко сжимались с каждым моим рваным движением. Он был очень тихим, возможно, его глаза наполнились слезами, судя тогда по чуть покрасневшему носу. Но я, действительно, не мог остановиться. Я мог лишь произнести слова утешения ему на ухо, на что он упирался не менее холодными ладонями в мою заходящуюся от сердца грудь. Он скреб мою кожу до кровавых полосок, принимая меня до самого основания. Его разрывало физически, а внутри меня был самый настоящий чувственный пожар. Поскольку это был мой первый раз, я кончал довольно много, не имея возможности укротить свой колом стоящий член. Мне даже было немного жалко Юнги, неужели это возможно выдержать? Но я был слишком заведен и абсолютно не в себе. Да и он не просил останавливаться.       Ах, да… я же отнял у него возможность говорить.       Понимаю, нельзя было так поступать, но и не нужно было меня провоцировать. Можно же было просто встать и уйти, я ведь прав? Конечно, прав. В конце концов, он не наивный ребенок… по крайней мере, мне так казалось. Другими словами, наши отношения могли бы развиваться иначе, не так, как сделал я. Сейчас я просто взрываюсь от этих папарацци, и мне обидно, что я затмил сияние своего кумира. Рядом со мной должен был быть Мин Юнги, а еще лучше — он был бы один, а меня и вовсе не существовало. Пока я заряжался его телом, я даже успел забыть об этих сладких губах. Я так жалею, что не прикоснулся к таким мягким и персиковым губам… Наверняка, если бы я их видел, то не забыл бы. Я начал уставать физически, нет, не от переполнявших меня чувств, и мои движения становились все мягче, на что Юнги, кажется, более чутко реагировал. Удивительно. Я начал нежно оглаживать его тело, уделяя особое внимание животу и бедрам. И мне даже показалось, что мы с Юнги на одной волне. Это было похоже на последний, пятый пункт.       Я вспоминаю его шею… вроде ничего особенного, но в то же время сногсшибательно. Я лениво начал ставить на ней засосы, понемногу вылизывая места, где в скором времени должны были расцвести бурые оттенки. Я помню нашу ночь до мельчайших подробностей. Помню, как пустил слюну по линии его челюсти и любовался, как она медленно огибает кость. Юнги дернул плечом, когда слюна затекла за мочку уха. Я не хотел причинять дискомфорт любимому человеку, поэтому слизнул жидкость, прихватив маленькую сережку и чуть оттянув ее. Вероятно, это был самый теплый момент нашей близости. Я тщательно подготавливал почву, чтобы полностью осуществить пятый пункт.       Юнги… такой особенный. Не зря же он знаменит. Я был в этом чертовски уверен. Вернее, одержим своей идеей.       Осознание неправильности всей ситуации пришло ко мне слишком поздно, когда дело было сделано. Но я все равно попытался извиниться перед ним. Я прижал его своим теплом и «пожалуйста, прости меня». Но он молчал, даже и не думал хоть как-то реагировать. «Юнги, пожалуйста…», и я развязал ему рот. Однако это было зря, потому что… мои планы стали рушиться.       «Даже не думай больше ко мне приближаться». И я обиделся, словно ребенок. Юнги затылком скользнул по поверхности пола, и другая повязка открыла его взгляд. Его глаза были красными, и темные зрачки бегали совершенно безумно из-под приоткрытых век. Он избегал моего взгляда, поджал губы и попытался освободиться от меня.       Но я не смог отпустить своего кумира. Мне нравилось в нем даже то наигранное отвращение, которое он испытывал по отношению ко мне. Я попытался выбить из него правду, заставить открыться, увидеть его чувства ко мне. Уверить, что этих эмоций не стоит стыдиться. Ведь он тоже кончил, но… «Ты меня принудил. Это гребаная физиология. Отпусти меня». И все пошло крахом.       А что же, получается, испытывал я? Что же, получается, у меня это тоже была чистая физиология? А как же вся любовь? Я же думал не только тем местом, но и сердцем! Мое признание, кажется, на пожизненно застряло в горле. Меня окончательно добило, когда общественность заявила, что я потерянный фетишист с кодовым словом «селебрифил». И с таким недугом меня надо бы лечить, но меня признали абсолютно вменяемым. Мое дело передали прокуратуре по особо тяжким преступлениям. И вся тяжесть лишь в том, что я люблю Юнги… люблю его даже таким холодным и неприступным.       Эти ублюдки сказали, что мой совершенно невинный вуайеризм, который стремительно начал развиваться во мне с подросткового возраста, перерос в форму селебрифилии — типичного фетиша человека двадцать первого века. То есть они имели ввиду, что я неудачник, преследующий знаменитостей. А в завершение добавили, что я — маньяк-убийца, который носил в себе четкий план по сокрушению человеческого достоинства. Но проблема в том, что это все неправда.       Потому что мои намерения были абсолютно чистыми. Пускай думают обо мне, что хотят. А я останусь выше этого, потому что хочу провести остаток своей жизни с высоко поднятой головой. И никто не смеет называть меня неудачником… ведь на Юнги свет клином не сошелся, и я по-любому отсюда выберусь. Только надо написать письмо о своем раскаянии.       Прости меня, Мин Юнги. Я был слишком увлечен тобой, я не удержал тебя в собственных руках. Я пошел по пути твоего творчества и творил, что хотел. Эти песни — зло, это факт. Я бы их запретил, потому что все это фарс. А фарс потому, что я так и не претворил свой план в паршивую действительность.       И есть ли, вообще, смысл существовать в этом мире, когда твои самые безумные мечты остаются за бортом предначертанной тебе судьбы? Такую нелепицу в своей жизни было очень неожиданно встретить. Более того, неприятно.       Юнги наглядно показал, кто он такой, и кто я. Он наверху, а я под ним, на грязной земле стою на коленях. Дорогой кумир, можешь сиять вечно, потому что момент моего раскаяния уже совсем близок. Но твои песни, увы, будут гореть в аду вместе с моими несбывшимися мечтами.