Помешательство

      Нуара лихорадило.       Руки в ободранных когтистых перчатках трясло настолько сильно, словно он был законченным наркоманом. Багровая, переливающаяся бензиновыми разводами черва на впалой скуле пульсировала сжигающей заживо болью, безапелляционно пожирала миллиметр за миллиметром поджарое тело, и шептала хриплым голосом выжигающие кислотой сознание страшные вещи. Герой бесстрастно смотрел на полыхающее заревом парижское небо и как мог старался игнорировать насмешливый тембр, шелестящий на задворках сознания. Остывшее перекрытие недостроенного многоэтажного дома неприятно холодило ноги даже сквозь плотный материал костюма, но сейчас ему это было просто до безумия нужно.       Кровавая метка акумы, въевшаяся под тонкую бледную кожу, понемногу сводила его с ума. Его Леди, солнечная, уверенная в себе, дарящая надежду даже в самые темные дни — пропала. Сгинула под завалами рухнувшей станции, затерялась в бесконечных коридорах метрополитена, оставила его одного разбираться со свихнувшейся акуманизированной, черт побер-ри… Новая волна боли кипятком обрушилась сверху, заставляя Кота никчёмно сжаться и глухо завыть, вцепляясь судорожно сжатыми пальцами в растрёпанные волосы. Мерзкий голос, ненадолго оставивший его, вернулся снова, накрывая здравый смысл отравляющей изнутри желчью.       Ледибаг. Куда она могла так бесследно, без единой подсказки, исчезнуть? Нуар и мысли допустить не мог, что его трепетно и болезненно-безответная любимая Леди могла умереть под многотонным слоем камня и раскрошенного в песок бетона. Поэтому он искал. Каждый день, каждую ночь. Каждую минуту он продолжал искать её в непроглядной темноте метро, на каждой станции и в каждой улочке встревоженного города. Обострённое чутье и кошачья интуиция наравне с подозрительно молчащим Плаггом громче звона колоколов Нотр-Дама говорили ему, что она до сих пор была жива. Но почему тогда не возвращалась? Кот уже несколько миллионов раз задавал себе этот вопрос, но в очередной раз не находил ответа, разбивал костяшки о стены в незаживающие раны, едва не срывался с катушек совсем и почти не появлялся дома.       Плевать. Плевать, что скажет отец. А на коллеж тем более. В Париже был объявлен комендантский час и всем настоятельно советовали оставаться дома для их же благополучия.       Пока герои все не разрешат.       Пока все не вернётся в привычную норму.       Горькая, насквозь пропитанная отвратительной грязью улыбка растянулась на потрескавшихся губах обладателя бесполезного камня чудес разрушения. С каждым утекшим сквозь пальцы часом без Ледибаг ему казалось, что больше никогда мир не будет таким, как прежде. Витиеватые завихрения дыма от подожжённых зданий контрастировали на сумеречном горизонте уродливыми силуэтами. Внизу, на обозреваемой Нуаром территории, на улице безликими тенями выползли невольные обладатели отметок крупье. Ублюдки, ещё как-то скрывающиеся днём, бесчинствовали в ночной тьме с развязанными руками и опущенной совестью. Совершено всё человеческое затмевала воля акумы, которая в тёмное время суток чувствовала себе ещё сильнее, чем когда-либо.       Коту нужно было скорее снять трансформацию, пока его собственная метка, тускло отсвечивающая грязным гранатовым цветом, не налилась пугающим багрянцем и не затмила нестабильный рассудок. Нуару совсем не нравился тот факт, что его всё чаще заносило в незнакомые районы города, а дорогу и цель следования он не мог вспомнить в пелене смазанных картинок в голове. Ему до колющих ощущений в подреберье не нравился тяжёлый взгляд квами, который только неопределённо бормотал что-то и отворачивался. Всё уставшее тело налилось свинцом, натруженные за несколько почти бессонных дней мышцы протестующе сжимались.       Ослепляющая вспышка вынудила Нуара зажмурить фосфорицентые глаза и качнуться под резким порывом ветра, едва не опрокинувшим его с крыши. В сознание вновь появился неясное очертание человека, но Кот хорошо знал, кто именно это был.       Маринетт.       Имя, невольно отравившее ему жизнь за какую-то жалкую неделю. Его тихая одноклассница, которая внезапно стала появляться везде, где был он. Словно она… тоже искала кого-то. Или что-то. Почему-то именно на её широко распахнутые кобальтовые глаза он натыкался каждый раз, когда гибкой тенью скользил по домам над людными местами, именно она поселяла в сокращавшемся сердце сомнения и желание вытрясти из неё такие желанные ответы.       Господь Бог только ведал, почему именно она, но Нуару с каждым днём всё больше хотелось до выступающей крови впиться когтями в хрупкие девичьи плечи, сжать тонкую шею, так, чтобы затравлено-испуганно смотрела, и требовать, что бы она говорила.       Маринетт определено что-то знала. Пульсирующая каждое мгновение метка, когда он видел одноклассницу, только безоговорочно подтверждала это. Могла ли она иметь какую-либо информацию про чудесную Ледибаг? Могла ли обладать чем-то таким, что было жизненно необходимо Нуару? Возможно, именно из-за этой странной уверенности Кот стал каждый вечер, независимо от того, в каком районе он занимался бесплодным поиском и патрулированием города, появляться напротив неосвещенных окон пекарни, и пару секунд напряжённо вглядываться в темные провалы стёкол, прежде чем верещащий голос акумы окончательно не раздробит и не подчинит себе его волю.       Нуар медленно встал на ноги, выцепляя с крепления на пояснице серебристый шест, бликующий в свете взошедшей луны. Ему нужно было продолжать поиск, и поскорее убираться отсюда, потому что просыпающаяся отметина жглась только сильнее, а в затылке голос Пиковой дамы только отчётливее шипел подначивающие гадости. Маринетт была очень близко, рукой подай. Отсутствующая целый день, она незаметно для родителей зашла через черный вход в здание, Нуар видел прекрасно, и минутой спустя зажегся рассеянный свет ночника. Суженные кошачьи зрачки зацепились за застывшую тень остановившейся у окна девушки. Подвывающий голос в сознание почти визжал, непроглядной багровой пеленой затмевая все желания, намерения и здравые мысли Нуара.       Коту нужны были ответы. Коту нужна была Ледибаг. И ему необходимо было уйти, пока ещё оставались силы бороться с подчиняющей волей метки. Пока он не сделал чего-то страшного, чего-то неотвратимого и не имеющего и шанса на искупление.       Черва мягко, почти нежно засветилась во тьме кислотным рубиновым огнём.       Было слишком поздно.