Кое-что о холодном оружии

      – Лунная тиара, в бой!       Усаги отчего-то всегда думала, что ее диадема – бумеранг справедливости, как у известной Сейлор Ви, и способна разить только монстров, рожденных из тьмы, а если вдруг обернется так, что под удар станет попадать невинный человек – она всенепременно остановится.       Ей не было жутко видеть, как разлетаются на куски аляповатые демонические тела: марионетки Темного Королевства заслужили такую участь, а жестокую гибель живого (уже мертвого) человека – да. Оказалось, что по-настоящему убивать – страшно до дрожи в коленях, молчаливых слез и боли в мышцах вытянутой руки.       Лунную диадему нельзя остановить – Усаги задумалась об этом слишком поздно.       Подставленную грудь Осака Нару – самой дорогой подруги, влюбчивой и легкомысленной Нару-чан – в сплошной режущий удар сечет круглый диск, отбрасывая на белую кожу золотисто-металлические блики. В черных зрачках серо-зеленых мутных глаз загнанным зверьком скачет ужас, и Усаги четко-четко слышит, как обрываются мышцы и сосуды, и кожа мимолетно поскрипывает, словно кто-то перерубает саблей провода. Юное несформированное тело с глухим ударом и хлюпаньем выливающейся крови опадает на асфальт, а демон Лорд Нефрит успевает раствориться в воздухе и уйти от верной гибели.       Усаги все равно. Она ловит в руку стынущую сталь своего оружия, чтобы ненароком не убить еще кого-нибудь, и обнимает его пальцами, вдавливая алый камень в ладонь, на сопротивление жмет челюсти. Во рту горячо и вязко, как если бы она наглоталась густого черносмородинного киселя, а вдобавок мерзко. Усаги знает, что девочки шокированы не меньше ее и ничего не могут понять. Она – тоже, кроме того, что воинские приключения – не сладко-розовая вата, и она умеет убивать.       Черт-черт-черт... страшно-то как. Сейлор Мун взаправду не ругается и не шевелит губами, однако у нее внутри гулкий черный омут аккурат для рогатых и хвостатых созданий.       Девочки говорят чего-то, когда она толкает занемевшее тело вперед, шаркает ногами по неровному асфальту дворовых троп, а звук их неразрывного голоса жужжит около ушей. Усаги не ревет, тупо глядя перед собой, ибо не способна на это банальное проявление чувств. Рей сурово орет, возвышаясь стражем над вжатой в плечи головой, но Усаги и это терпит, смотрит на любимую точку опоры в окне и прыгает.       Развоплотившись, она мешком грохается на кровать и воет от боли, кусая уголок подушки.       Время идет, резные стрелки часов мелют кости Осака Нару в пыль, подстрекают огоньки в печи жевать охотнее, сгладывая белизну, вытанцовывая на ней темными разводными следами. Усаги сплевывает на мир, на людей и на свое будущее, колупает пальцами цветные камушки на броши и отверткой выводит царапины на блестящей в ночи и свете ламп позолоте. Она уже да и больше не плачет. Коммуникатор пиликает, выводя из себя, и в конце концов заслуживает сильный удар копилкой-свинкой. Шершавая глина распадается на опилки, а отчет Макото о решительной победе над демоном Лордом Нефритом поглощается шумами.       Усаги не сражается, потому что боится собственной мощи, такой мрачно-кровавой и ни разу не прекрасно-лунной, как ласковое мерцание спутника, манящего к себе разливающейся дорожкой. Ее не трогают (вранье: толкают лицом в вакуумный, безвоздушный страх напоминаний) протяжные речи Луны, она не открывает окна, чтобы не встретиться с дымчато-серой кошкой, и дышать нечем. Сидя в темноте, она различает тихий шум, с которым ее кровь приливает к щекам, и жмет в холодных ладонях горячую кожу.       Она стыдливо молчит, алая, будто рак, когда Минако умоляет о помощи с кристаллизующимися слезами на глазах и хрипит, потому что вдохнула в легкие колючий снег, цапающий горячее и скользкое внутри, перекрывающий дыхание. В маленьком окошке наручных часов мелькает хладнокровное лицо взбешенного смертью демона Лорда Цоизита демона лорда Кунцита, что безжалостно истребляет ее подруг, выламывая беспомощным воительницам кости.       Усаги ревет тихо, ощущая мокрые слезы на иссохших губах, и отключает связь, не глядя на то, что где-то на Северном Полюсе даже крошечная Луна бросается в ожесточенное сражение, прокусывая руку последнего слуги Темного Королевства до кости.       Ей хватает болезненного отчаяния, скрежещущего в душе не хуже магического льда, до поступка лишь после того, как улицы ее родного квартала заливает нечто отвратительное и лилово-пурпурное, будто слив отходов мирового производства, и люди под густой волной этой непонятной субстанции истошно орут, хотя должны были захлебнуться, а она слышит и их предсмертные вопли, и мучения своих родителей, что оказываются поглощены ужасным существом.       Металия нашла для себя энергию пробуждения. Усаги знает все-все и скорее бежит на чердак, ибо тьма поднимается по деревянной лестнице, оплёвывает перила липкими выбросами лопающихся пузырей.       Усаги хлопает тоненькой дверью, что сломается от малейшего нажима, и на всякий случай бросает к ней всякий хлам, подпирает грязной тряпкой, которой мама даже пол брезговала мыть. Она зло трясет жалобно дрожащий коммуникатор и пытается выбить из него информацию об источниках сигнала таких же устройств. Подарок Луны агрессивно шипит, а потом отключается, и Усаги понимает, откуда древнее Зло взяло огромную силу. Она решает пример на два плюс два: девочки мертвы из-за того, что она не пришла, Берилл и Кунцит, возможно, тоже уже не в живых, но это не играет роли, потому как Металия выпила до донышка четыре не принадлежащие себе души.       «Лунная призма, дай мне силу!» – приказывает она, выбираясь на крышу, ведь тьма сочится сквозь дверные щели и лучше не рисковать, обращаясь к лунной мощи в искалеченной броши. Она чувствует пальцами глубокие царапины на украшении, однако золотой свет льется и чарующе обволакивает ее тело, вопреки опасениям. Слезы на щеках неожиданно мерцают и приносят успокаивающую прохладу, взлетая на воздух и закручиваясь в причудливом танце, а кожу гладит не упругая ткань матроски, нет... платье из нежнейших магических потоков цвета слоновой кости, прошитое крепкой золотой нитью.       Кто она теперь? Усаги вспоминает бой тысячелетней давности, где мрак и властолюбие Металии покончили с двумя королевствами, и медленно воздымает руки над головой, принимая в лодочку вытянувшихся ладоней яркий-яркий, будто новое солнце над разрушенной пустыней, кристалл. По праву принадлежащий ей одной Легендарный Серебряный кристалл, что Луна строго наказывала им разыскать, дабы вырвать Землю из объятий скверного Зла. Она окунает пальцы в жидкую белизну, она шепчет губами старинный молитвенный напев, она знает, что хрустальные слезы разбиваются о скрипучее золото, что впереди ее ждет кошмар, но все уже мертвы, а Металия обязана расплатиться.       Рыжая ведьма Берилл скалится желтыми зубами, когда она является перед ней в ореоле золотисто-молочного сияния, откидывается на каменную и поросшую мхом спинку крючковатого трона, не смея вырывать руку с острыми когтями из-под мягких узких губ Такседо Маска, стоящего перед ней на одном колене. Мамору поднимается, смотря мимо нее опустошенными синими глазами, и достает из ножен длинный меч. Она видит, как трясется рука возлюбленного от тяжести не-его оружия, только Такседо Маск идет, шаркая большими ногами в узких сапогах, рычит от гнева, если она уклоняется и не позволяет разрубить себе плечо.       «Эндимион, прошу!..»       Она заходится в истерике и, путаясь в шуршащих складках, с грохотом падает на колени, потому что этой поддачей ей с трудом, но удается вывернуть нацеленный в грудь удар так, чтобы остаться в живых. Усаги ведет пальцами вдоль лба, ведь до борьбы с Металией ей необходимо покончить с последними марионетками в затхлом замке. Лезвие меча не-Мамору, а очарованной злой силой куклы, упирается в выставленный ею Лунный жезл, и она чувствует, как горячий золотой свет разворачивается над ее ладонью, принимая форму разящего диска.       – Лунная тиара, в бой!       Берилл гибнет второй, сразу после того, как тело удивленного оборотом дел Эндимиона разлетается на куски и диадема толкает себя назад, в ее сторону, изменяя закономерное направление. Усаги закрывает глаза под ор рыжей ведьмы, запрещая смертоносному диску возвращаться в ее окровавленные руки, и поднимается на ноги. Лунный жезл отбрасывает лучистые блики на ладони, тянет Серебряный кристалл и наливает ее тело могуществом, и ровно через мгновение она видит перед собой сощуренные зеленые глаза извечного врага.       «Серенити... – шепчет Усаги, пробуя на вкус присвоенное заново имя. Чудовище шипит, и по его бесконечному лиловому туловищу, ставшему небом планеты, течет чужеродная энергия. – Меня зовут Серенити, я наследная принцесса Серебряного Тысячелетия! Здесь и сейчас я уничтожу тебя, порождение Зла!»       Ее губами кричит горделивая несломленная принцесса, в чей век жестокие убийства не являлись ничем особенным, а она целит вспышки энергии Серебряного кристалла в темную звезду на лбу монстра, наставляет легендарный жезл и сжимает зубы, чтобы удержать власть света между своими плотно сжатыми на рукояти пальцами. Металия рвется и мечется, жаждет уйти от разметывающего ее света, однако не может. Усаги находит ее, захватывает в клетку из белых лучей и не отпускает, пока огромная туча не сжимается до точки вокруг пика ее мощи, и грохочущий взрыв не завершает эпоху темноты. Она выплескивает в небо то, что еще может дать ее бешено колотящееся сердце, и расслабляет руку, когда видит сквозь километры, что фиолетово-черные реки отступают.       Усаги падает на твердый камень и нечаянно разбивает затылок в кровь, чтобы потом ледяные снега Северного Полюса застудили ее горечь. Она не плачет. Абсолютно одна, она не чувствует больше мира и себя в нем, а потому отпускает свою трепещущую душу, потому что убийцам на светлой очищенной ею Земле не место.       Лунная тиара уже никому не принесет смерть.