Best present

Реборн поджимает губы, стоит Тсунаёши – его Тсунаёши – с каким-то фантастически-дурацким наслаждением зарыться в волосы этого засранца Рокудо. Именно что засранца, ведь так улыбаться, так закатывать глаза в наслаждении, так выводить его из себя могут только истинные засранцы. Как Колоннелло, как Фонг, как мать-его-чёртов-Рокудо. Реборн скрипит зубами, пиля взглядом эту сладкую парочку. Чёртов Туман улыбается сладко и едва ли не мурлычет от мягкого и осторожно массажа головы, жмуря свои глаза. У Реборн желваки ходят на лице, а руки свело судорогой в состоянии сжатых кулаков. Реборн ревнует, потому-что-он-грёбанный-ревнивец-и-его-девочка-только-его. А всяким Туманам рядом с ней не место. И вообще, какого чёрта он забыл в их доме, в его день рождения, в её объятиях, когда должен плавать внутри своей банки консервной?! ―Куро-кун, а ты чего здесь? ―тихо спрашивает Тсунаёши у своего Хранителя. У аркобалено сводит зубы от нежности, с которой она проговаривает имя несносного парня. Мукуро приоткрывает свой глаз, смотря хитро и только на неё, не замечая фонящего раздражением и ненавистью мужчину. Или просто не желая замечать его. Улыбка у него нежная-нежная, любящая, без доли лукавства и лицемерия. Тсунаёши лишь краем сознания чувствует, как щёки, уши, шея, грудь, всё лицо полностью начинает гореть и оттого ещё больше краснеет. Туман смеётся с этой замечательной картины и дёргает за выбившуюся из косы прядку, сладко пропевая: ―У кого-то завтра день рождения. Я пришёл поздравить тебя, Тсуна-тян. Разрешишь? ―Но он же завтра… ―тянет она и склоняет голову к плечу. В этом жесте всё: её нежность, её хрупкость, её инфантильность – всё что вызывает в нём инстинкт защищать эту глупышку. ―Но я завтра не смогу. Давай сегодня я отдам тебе свой подарок? Савада молчит секунды три, а потом кивает. Подарки она любила. А если они ещё и милые… Мягкие и тёплые губы касаются её щеки, замирая на пару секунд, а после движутся вниз, запечатляя поцелуй в уголке губ. Тсуна стыдливо вспыхивает – куда ещё больше? – и жмурится; Мукуро смеётся ещё больше и растворяется подобно утреннему туману – вот он был, а вот его и нет. Где-то в стороне задыхается в собственной злости Реборн. ―Uccidi, coglione*. ―шипит на грани слышимости. А после срывается. Тонкие пальцы, покрытые мозолями и пахнущие порохом и оружейной смазкой, скользят вдоль тех самых мест, где ещё раньше были чужие губы. Тсунаёши дёргается от безумного контраста тёплого – её кожи – и холодного – его пальцев. А потом и вовсе теряется стоит услышать хриплое и резкое: ―Моя. Губы у Реборна, жёсткие, тонкие, шероховатые и обжигающе горячие, подобно кипятку. Противоположность Мукуро. Да и всему остальному тоже. Маленькие ладошки Тсуны зарываются в чужие волосы и прижимают его к себе. Ближе, сильней, жарче, больше. Это пьянит и кружит голову, заставляя его забываться и сменить ласковую нежность, для которой она создана, на обжигающую страсть. ―Моя девочка. Моя. ―шепчет ей на ухо, прикусывая хрящик. Как сквозь вату слышится шум захлопнувшейся двери и сюсюкающийся голос отца, зовущий её. В голове мелькает мысль хотя бы отозваться, чтобы он отстал, но она исчезает, стоит этим изумительным рукам, подхватить её на руки и поставить на ноги; одёрнуть мягкий свитер, под который уже успели скользнуть ледяные ладони киллера. Заправить её выбившиеся прядки за ухо, мягко развернуть за плечи в сторону проёма в коридор и, чмокнув в щёку, шлёпнуть по ягодицам, отправляя встречать отца. Тсунаёши по инерции делает пару шагов вперёд, а потом оборачивается через плечо, смотря на репетитора. Часто дышащий с растрёпанными волосами и распахнутой жилеткой– когда только успели? – он напоминал дьявола – соблазнительного, страстного по своей натуре и чертовски привлекательного. Прикусывает губу, и нерешительно тянет: ―Реборн… Спасибо. Киллер переводит взгляд с обоев, которые до этого рассматривал, на неё и щурится. По припухшим губам скользит усмешка: ―Девочка, если ты решила, что это мой подарок тебе, то ты ошибаешься. Твой я подарю тебе не раньше завтрашнего вечера. Ну, или после полуночи, как захочешь. Тсунаёши краснеет и отворачивается. Ладони прижимаются к горящим щекам в жалкой попытке остудить их. Уже в коридоре её нагоняет голос киллера: ―И я всё ещё жду свой подарок на день рождения, Bambina*. Вопросы отца отчего она такая красная, Тсунаёши стойко игнорирует.