Беспомощность

Изнуренное тело практически замертво падает на холодный ламинат просторного танцевального зала, стоит последним аккордам песни вырваться из электронного плена динамиков. — Всем спасибо, неплохо поработали! – непринужденная улыбка, и уже через пару мгновений шаги парня гулко отдаются в дальнем конце коридора. Как? Как он умудряется так танцевать и вести себя так, будто он не устал от слова вообще? Хангён в очередной раз поражается выдержке этого человека, снова с наслаждением улавливая прохладу деревянных плит, не в силах пошевелить даже рукой. — Может тебе стоит все же меньше выкладываться на репетициях? Я все понимаю, но .. ты же себя загонишь. – Ген, даже не открывая глаз, отчетливо чувствует, как рядом присел на корточки и с таким же непринужденным, как и у самого хореографа видом, протягивает ему руку Шивон. Но Хани не шевелится. Сегодня он измотан в конец. Даже язык, и тот словно наливается свинцом, и вместо того, чтобы что-то ответить, китаец устало мычит и пытается перевернуться на другой бок. Каждая репетиция дается ему с очень большим трудом – больная спина дает о себе знать, не оставляя без ноющей боли в каждой мышце ни на минуту. Но у Хангёна нет выбора – он лидер, и должен быть лучшим. Как бы ни позволяли себе так или иначе отдохнуть остальные, он должен подавать пример, не жалея себя ни в чем. И Шивон прекрасно все это знает. Он знает, что Ген попросту не сможет работать в пол силы, приученный с детства к полной отдаче. Ответственный до мозга костей. И он помогает другу. Когда из зала самым последним вылетает Генри, в очередной раз путаясь в сумках и стараясь успеть за остальными, он остается с Хани, ждет пока тот отдохнет и помогает добраться до дома. Иногда он даже позволяет себе немного больше – — Хён, может сделать тебе массаж? И Хани, все так же тяжело дыша, молча кивает, кое-как перекатываясь на живот и вновь падая безвольной тушкой прямо перед огромным зеркалом. Массаж – его самая сильная слабость, и он ничего не может с этим поделать. Единственное, на что его сейчас хватает – сжать поплотнее губы, чтобы не позволить сорваться с губ предательски рвущемуся наружу стону, в котором смешиваются два чувства, соревнующихся сейчас в одном теле, – боль и наслаждение, когда теплые, уверенные руки друга касаются его плеч. От этих ладоней всегда исходит такое странное.. даже скорее внутреннее тепло, словно наполняющее его изнутри живительной энергией. Однако на этот раз Ген измотан настолько, что даже этого слишком, слишком мало, чтобы привести его в порядок. Китаец лишь на мгновение приоткрывает глаза, чтобы встретиться взглядом с отражением склонившегося над ним друга и тут же закрывает их вновь. Горячие руки скользят все ниже по влажной, вздрагивающей от прикосновений к особо болезненным точкам спине. Они разминают каждую зажатую от боли мышцу, мягко поглаживают каждый сантиметр быстро становящейся прохладной от легкого ветерка, дующего из приоткрытого окна, кожи, перебирают каждый позвонок. И Хангён невольно кусает губы, безумно желая податься навстречу этим рукам, но не в силах сделать и этого, и лишь беспомощно, тихо постанывая. И Шивон замирает вместе с первым тихим всхлипом. Лидер, их всегда уверенный, безукоризненный лидер сейчас кажется настолько беспомощным, хрупким, намного более уязвимым, чем он пытается казаться… И кореец срывается. Поддаваясь внезапному, но дико манящему порыву, он склоняется над все еще подрагивающей под его руками спиной и мягко прикасается губами к отчетливо выступающему шейному позвонку. Глаза Хангёна удивленно распахиваются, и он вновь видит перед собой лицо друга. На этот раз взгляд отвечает ему мягкой, едва заметной ухмылкой. И Ген вновь прикрывает глаза. Почудилось? Но в следующее же мгновение он снова, еще отчетливее ощущает прикосновение губ к своей безумно чувствительной, отзывающейся на малейшие касания шее. Китаец хочет что-то сказать.. Но его тело снова подводит его. В горле пересыхает настолько, что лидер лишь беспомощно шлепает губами, словно рыба, безжалостно выброшенная на берег нерадивым рыболовом. И эта беспомощность, совсем не остающаяся незамеченной, лишь еще больше распаляет все сильнее и сильнее теряющего контроль над собой Шивона. Его движения становятся все быстрее и резче. Обжигающе горячие ладони, разогретые влажной кожей, скользят вниз по напряженной, правда уже отнюдь не от боли, а от не менее напряженного ожидания, спине, ловко подцепляя кончиками пальцев немного растянутую резинку легких тренировочных брюк Хангёна. И Ген следит испуганным взглядом за действиями своего друга, совершенно не понимая, что на того нашло и.. не в силах ни сопротивляться, ни даже произнести ни слова. Впрочем тот и сам не до конца осознает, что он делает. Вернее.. что он вдруг себе позволяет делать, и почему так жестоко срывается, когда казалось бы, он уже так хорошо научился сдерживаться за столько лет совместной «дружбы». Но сейчас он отбрасывает все эти мысли в сторону и подчиняется этому порыву, доселе не имеющему равных себе по силе. Он никогда не позволял себе подобного ни с кем. Обнять друга на сцене, чмокнуть кого-нибудь из донсенов в щеку, в нос, да даже если «на спор» в губы.. Но чтобы действительно набрасываться, хотеть, хотеть взять и.. можно даже сказать использовать, пусть это будет сказано и слишком грубо по отношению к лидеру.. И тем не менее, руки Шивона уверенно скользят под мягкой тканью брюк китайца. Кончики его пальцев медленно, но так же уверенно ласкают бархатистую кожу бедер, незаметно пробираясь под плотно облегающее тело белье. Хангёну несказанно везет в том, что выдержке его друга позавидовали бы многие, – иначе бы тот уже вталкивался в узкое, совсем не готовое к такому жестокому обращению тело, даже не думая о последствиях. Однако остатки самообладания не позволяют Шивону так поступить со своим другом. Потому он тянется к своей сумке, пытаясь нашарить в ней хоть что-то подходящее для того, чтобы хоть немного его подготовить. Сейчас он старается даже не смотреть в зеркало, потому что понимает, что встретится там с испуганными глазами обездвиженного, а теперь и вовсе будто парализованного друга. Лишь краем глаза замечая этот щенячий взгляд, устремленный прямо на бальзам для рук, удивительным образом оказавшийся среди его вещей, кореец неловко улыбается и тут же отводит взгляд. Ему сейчас не до удовольствия друга – он тоже не железен. Главное не причинить сейчас боли, которая может понести за собой серьезные, а во многом, возможно, и непоправимые последствия, на которые и так, кажется, тот уже напоролся. Уже. А значит пути назад больше нет. Да что там.. Его не было еще в тот момент, когда эти пальцы в первый раз коснулись молочной кожи хёна. А теперь.. А теперь Шивон стискивает зубы, собирая остатки воли в кулак и, рывком стаскивая белье друга вместе с брюками до колен, сжимает в пальцах пузырек с белесым гелем, плавной струйкой стекающим между плотно сжатых ягодиц. И снова тонкие, пусть не настолько женственные, насколько у того же Хичоля, но все же не менее длинные пальцы, подхватывают прохладные капли жидкости, готовые вот-вот упасть на пол, и один за другим проскальзывают внутрь уже смирившегося со своей участью и пытающегося расслабиться, пусть и не совсем успешно, лидера. Сейчас во всем здании нет больше ни души – они всегда уходят последними, и потому Шивон не зажимает тому рот, лишь зажмуриваясь от накатывающей волнами и усердно точащей изнутри совести, когда лидер всхлипывает слишком жалобно от особенно неприятного, болезненного проникновения. Но когда пальцы сменяет его собственная плоть, даже громкий вскрик Хангёна больше не в силах его образумить. Девственное…с такой стороны тело настолько плотно обхватывает его своими мышцами, что все предрассудки летят ко всем чертям. И зал наполняется гулкими, отдающимися эхом наверняка по всему зданию вскриками, стонами и всхлипами, постепенно из болезненных становящимися сладкими, означающими лишь одно – этим людям сейчас хорошо. Все же Шивон – прекрасный любовник, и это «насилие» теперь приносит наслаждение не только ему. И очень скоро это наслаждение заполняет изнутри бьющееся в руках корейца тело, и изливается прямо на его отражение, когда Хангён выгибается и содрогается в сладостных судорогах. Когда Шивон бережно несет к машине мгновенно уснувшего лидера, ему совершенно плевать на то, что завтра каждому, кто придет на репетицию до них, станет понятно, что здесь произошло вчера между этими двумя. Он лишь наклоняется и мягко целует довольную улыбку на губах спящего Хани. Завтра будет завтра.