доказательства

Сехун смотрит слишком пристально, и каждый участок кожи, которого касается его взгляд, вырывая с мясом, болит и ноет потом неделями. Кёнсу старается не вздрагивать и не показывать свою нервозность, потому что.. потому что он не знает, что может за этим последовать. Младший щурится, стараясь заглянуть куда-то внутрь, до всего того, что Кёнсу так старательно и надежно прячет. Ему не хочется смотреть Сехуну в глаза, там слишком темно и глубоко, и каждая мысль простреливает насквозь; Кёнсу четко чувствует, как болезненно сладко все сжимается в животе, потом выше, между ребер и на самом корне языка. Томительно и желанно, крупной дрожью рук и покрасневшими следами зубов на пухлых губах. Сехун не отступает, он постоянно ходит рядом, вытаптывая вокруг Кёнсу тропинки, чтобы потом возвращаться каждый раз и изводить его – касаться ледяными кончиками пальцев с сильно выделяющимися суставами, показывая острые лопатки, которые видно под тонкой тканью майки, светлую кожу на ключицах. Кёнсу страшно его трогать, страшно двинуться резче, оттолкнуть и сломать своей неосторожностью и нервными руками. Сехун будто не понимает, будто не видит, как дрожь пронизывает тело старшего от каждого его прикосновения, как он расслабляет плечи и прикрывает глаза, как сглатывает и давит полуболезненный, полублаженный стон. У Кёнсу ходят желваки, короткие ногти оставляют следы на ладонях, брови сходятся у переносицы и он убеждает себя терпеть и ждать до последнего. Но Сехун слишком желанный и близкий, нетерпеливый, собственноручно толкающий его к краю обрыва, которого старший так боится. Сехун будто все знает, будит в нем необратимые бури, концентрируя все в одной пульсирующей точке внутри, вытягивая по тонкой ниточке все жилки, заставляя резко и часто вдыхать-выдыхать, давиться бесполезным кислородом. Он каждую секунду рядом, от него не избавиться и даже не закрыться в комнате, ведь Кёнсу живет не один. Сквозь всю толпу, что теперь наполняет дом, он все так же медленно, но верно нанизывает на свои взгляды как на иголки. Сдавливает грудь тисками, улыбаясь глазами, прикладывая прохладные ладони к раскрасневшимся из-за танцев щекам. Кёнсу его мало и много; он рассыпается высохшим под лучами солнца и утратившим всю так необходимую, чтобы быть целым, влагу, песочным замком. Сехун же потом заново отстраивает его, чтобы поспешно и бездумно разрушить. Ему безумно нравится угловатое все еще по-юношески колючее тело парня - запястье-локоть, колено-бедро. То, как напрягаются мускулы, и, согнувшись в суставе, поднимется рука, как качнется острое колено, когда он выходит из машины. Но в движении Сехун выглядит немного иначе – его спина изгибается, словно на маленьких шарнирах, так, что по ней хочется провести руками, почувствовать, и то, как двигается его худощавое тело в танце. Кёнсу сглатывает вязкую слюну, завороженный им каждый раз. Сехун тащит его куда-то, едва ощутимо сжимая запястье в кольце своих пальцев. Кёнсу смотрит на его неоднократно перекрашенный светлый затылок, и думает, что этот нежно-розовый цвет делает Сехуна еще мягче. Наверное, если прижаться к волосам и глубоко вдохнуть, можно почувствовать тонкий запах тела парня, смешанный с аммиачным краски и отдушкой от его шампуня. На вкус они вообще могут оказаться как клубничная жвачка, но мысли об этом Кёнсу сразу же выбрасывает из головы, потому что где-то под мочкой уха, у пульсирующей синей венки, Сехун наверняка пахнет так, что подгибаются колени и разум отключается, давая волю телу и давно сдерживаемым желаниям. Очередной магазин, в который притащил его младший, отвлекает Кёнсу, и он впервые действительно рад подошедшим со всех сторон консультантам с приклеенными улыбками, потому что Сехун тянется к какой-то высоко висящей вещи, оголяя живот и выступающие бедренные косточки. Макнэ явно холодно, и он стучит зубами, сидя рядом и обхватив себя руками за плечи. Обогреватель в машине либо сломан, либо недостаточно хорошо работает, чтобы весенняя прохлада не смогла пробраться сквозь ткань легкой куртки и прямо под тонкую и незащищенную кожу. Парень придвигается ближе к нему, с другой стороны дергая на себя полусонного Чонина, который наваливается на светловолосого и своим дыханием согревает ему шею. Кёнсу напрягается, потому что Сехун просовывает свою руку под его локоть, лбом упираясь в плечо, сопя и изредка подрагивая. Он берет оставленный Чанёлем на сидении красный бомбер и накидывает на младшего, ни на секунду не расслабляясь, даже когда дрожь перестает сотрясать его, а пальцы разжимаются на локте. Голова Сехуна скатывается на грудь, и потом он устраивается на коленях Кёнсу, ворочаясь от того, что Чонин подбородком больно упирается в его бок. Старшего же, как всегда, жгут прикосновения Сехуна даже сквозь джинсы, но он не двигается, боясь потревожить его. Сехун хлопает его по плечу несколько раз, прежде чем Кёнсу обращает на него внимание. Фанаты окружают со всех сторон, и он просит старшего, почти прижимаясь губами к его уху, чтобы помог понести подарки. У Кёнсу едва не вырывается задушенный вздох от его близости, и он запоздало кивает, пропуская тот момент, когда Сехун пихает ему в руки пакеты. Он не удерживает их и подарки валятся на пол. Младший хмурится, смотря то на него, то на вещи, и наклоняется, чтобы поднять, что-то говоря о том, что если не хотел помогать, мог бы сказать сразу. Кёнсу стоит пару секунд, смотря ему в спину, пока его не торопит менеджер. Он злится из-за этой ситуации, но Сехун все так же ничего не понимает. Сехун пытается вытащить проводки микрофонов из-под одежды без чьей-то помощи, он путается в них и сжимает губы в линию, в надежде, что кто-то заметит его проблему и поможет. Кёнсу с минуту наблюдает за ним, почти решаясь на улыбку, и когда парень замечает его взгляд и произносит почти с претензией и требованием хён и нахмуренными бровями, то старший прячет ее и подходит, выпутывая Сехуна из проводов. Он отклеивает липкую ленту от его джинс, щек и шеи, и приятное томление во всем теле возвращается от того, как он едва касается чужой светлой разгоряченной кожи, и, может быть, ему кажется, но Сехун напрягается и вздрагивает, как тогда, в машине, только явно не от холода. Кёнсу хочется проверить и он забывает почти про все свои опасения и нерешительность, потому что Сехун выходит из гримерной, давая ему шанс. Он видит удивленный взгляд младшего, когда догоняет его и тянет за собой в туалет, прижимая к кафельной ледяной стене прямо за дверью. Сехун рвано выдыхает и смотрит испуганно, пока Кёнсу прижимает его своим телом и прослеживает взглядом приоткрытые розовые губы и капельку пота на подбородке. Старший ощупывает руками его бока, с намерением оставить следы, и просовывает между ног Сехуна колено, пока тот отзывается все таким же тихим хён. Кёнсу коротко смотрит на дверь, и пуще тонкого тела рядом его будоражит только то, что кто-то может войти и заметить их, пусть, не сразу. Он наконец-то утыкается носом Сехуну в шею, в то место, где запах тела особенно сильный, и мягко целует, едва касаясь губами и чувствуя сбивающийся пульс. У него под веками тут же все взрывается оглушительно и оседает болезненным возбуждением внизу живота, пока парень хватает его руками за рукава отвратительной блестящей куртки и из его горла вырывается тихий стон. Кёнсу тянет ворот его футболки, оголяя плечо, и ткань опасно трещит под его пальцами, но ему все равно, потому что жизненно необходимо попробовать солоноватую мягкую кожу, провести языком по ключице, почувствовать то, о чем так давно мечтал. Сехун трется об его бедро и Кёнсу старается еще сильнее втиснуться в него, чтобы между ними не осталось даже воздуха. Он опускает ладонь, ведет ею по животу, и мышцы парня сладко подрагивают под касаниями, пока старший не добирается до его паха и резко не сжимает Сехуна сквозь брюки, вырывая всхлип и заставляя до боли закусить губу. Кёнсу тянется к ним, поалевшим и мягким, нежно целует, в это время начиная безжалостно тереться о его пах. Сехун обнимает его за плечи руками, закрывая глаза, и старший видит только его неспокойные ресницы, прежде чем самому опустить веки и горячо выдохнуть в чужие губы. Внутри смешивается трепет и бесконтрольное желание, забивающие собой изнутри уши и изолируя ото всех звуков, кроме тихих стонов и шуршания одежды. Сехун наклоняет голову так, чтобы Кёнсу мог целовать его еще глубже, чтобы почувствовал сладкий вкус младшего, пока тот едва может дышать, зарываясь пальцами в чужие намертво залаченные волосы и двигая бедрами, желая получить удовольствие. Кёнсу кружит голову от всего этого, и единственное о чем он может думать, это Сехун – трепетный и отзывчивый, такой неожиданно ладный под руками, не смотря на все выпирающие кости и колючие лопатки. Ему хорошо даже от такого, и быстрый, торопливый секс сквозь концертную неудобную одежду, в страхе быть застуканными, нравится ему больше чем что-либо, что он уже успел испытать. Кёнсу отрывается от Сехуна, потому что еще хоть секунда, и он задохнется – от гибкого тела, от вздохов и тонких пальцев, которые теперь шарят по спине и плечам, ища, за что бы им уцепиться. Мышцы парня напрягаются под руками Кёнсу, и он выгибается, до боли вжимаясь своим пахом в его и тут же расслабляясь. Старший запускает руку между их телами, быстро гладя себя, чтобы наконец-то избавиться от болезненных ощущений, и следует за Сехуном, одновременно стараясь удержать его и не поддаться ослабевшим ногам, опустившись на пол. Последнее, о чем он хочет думать, оставляя короткие поцелуи на почти красных губах, это то, как они скроют это от других. Сехун налетает на него в этот же вечер, не взглянув после случившегося даже раз и уже успев напугать Кёнсу, заставить сто раз пожалеть о том, что сделал. Сто раз подумать как ему хочется еще. Он слепым котёнком тычется ему в губы, сначала просто легко целуя, обнимая за талию и уводя от открытой двери, а потом пробираясь глубже, давая понять старшему как он за такое короткое время успел соскучиться по вкусу его губ. Кёнсу остается только обхватить его шею, подтягиваясь на руках и вставая на носки, хотя это не особо нужно; просто ему хочется быть ближе. Он поворачивается и опрокидывает младшего навзничь, ложась на него сверху и запуская руки под кофту, только сейчас понимая, что так трогает его в первый раз. Сехун выгибается, поворачивая голову и зовя его, желая получить свои поцелуи, которые он так долго ждал, выпрашивая долгими взглядами и короткими дразнящими прикосновениями. Он зовет его потом бесконечно долго, пока Кёнсу раздевает Сехуна, стягивая одежду, понемногу оголяя кожу в мурашках предвкушения. Он водит ладонями по его телу, трогая нежные места, заставляя вздыхать судорожно, поджимать пальцы на ногах и закатывать глаза под дрожащими веками. Кёнсу так невыносимо приятно ощущать его рядом, ощущать его возбуждение, целовать напряженную, покрытую испариной, спину. Он переворачивает Сехуна, потому что видеть его лицо очень важно, так же как найти губами каждую родинку, провести пальцами по щекам и почти незаметному шрамику на одной из них. Сехун изнемогает, обхватывает его длинными ногами, до хруста сжимая пальцы на запястьях Кёнсу и смотря из-под полуопущенных век. Кёнсу хочет его так сильно, что действительно не может больше изводить младшего, пусть даже он так потрясающе откликается на самые невинные ласки. Ему больно вместе с Сехуном, поэтому Кёнсу все так же терпит цепкие пальцы на своих плечах, оставляющие ноющие синяки, потому что это честно. Волосы парня на белой подушке кажутся ярче, и когда он мечется, вертя головой, Кёнсу целует его лицо, трогая пальцами губы и двигаясь внутри Сехуна как можно осторожнее, пока тот не раскрывает невидящие глаза и с его губ не срывается первый долгий стон удовольствия. Потом, кажется, становится еще больнее. Кёнсу что-то шепчет ему, не разбирая даже собственных слов, и вжимается еще сильнее, стараясь почувствовать чужую дрожь, окунуться в Сехуна полнее, раствориться в нем, чтобы не пришлось изнемогать и скучать потом. Парень под ним отдается без сожаления, изгибая спину и упираясь затылком в подушку, оголяя беззащитную шею, всем собой прося прикосновений и поцелуев. Но Кёнсу зажмуривается, чувствуя, как больно ошалевшее сердце бьется о ребра, и последний раз толкается в желанное тело, прежде чем уши уже привычно закладывает, и в голове лишь монотонно звенит. Он лежит на груди Сехуна, которая ходит ходуном от того, что парень глубоко дышит, успокаивая внутренние вспышки и собирая себя по крупицам. Кёнсу просовывает руки под его спину, обнимая и целуя туда, где находится сердце. На его затылок опускается ладонь и старшему хочется улыбнуться, но на это не хватает сил, поэтому он просто скатывается с Сехуна, укладываясь на бок, и дыша ему теперь в шею, поглаживая лопатки пальцами. Парень же вздрагивает от щекотки, убирая его руки и обнимая теперь сам. Кёнсу как-то отдаленно ощущает, как ноют его запястья, которые сжимал Сехун, но это мелочи, потому что все честно. То, что произошло слишком важно, чтобы обращать внимание на синяки. Кёнсу думает – это доказательства, для него самого, для Сехуна, что темные и щёлковые взгляды никогда не бывают просто так.