Мимикрия

Стадия первая. Нестабильность. Она должна убить Спарду, стереть с лица земли его наследников, выскрести их из утробы матери как раковую опухоль из тела больного, уничтожить любое упоминание о них со страниц истории. Для этого она здесь, на расстоянии двадцати восьми лет в обратную сторону. Триш – создание самого Принца Тьмы, она лишь оружие, служащее определенной цели. Сны недоступны таким, как она. Люди внутри сновидений мечтают… Демон, закрыв глаза, может увидеть воспоминания о прошлом или будущем, смутные мазки настоящего и трепет граней миров. Демон – зачатый и живорожденный. Триш отличается от них, как пустой сосуд от заполненной водой чаши. До сего дня она никогда не сталкивалась с видениями по ту сторону сомкнутых век. «Я дам тебе 3 попытки». Громоподобный голос, что оглушил ее, пригвоздил к кипящему словно масло матрасу – не просил. Требовал. Он знал, что имеет на это право, она знала тоже. И пусть сын Спарды одолел исчадье бездны, распотрошил его бесформенное тело, высек глаза – все три! – тень древнего зла не исчезла. Она все еще здесь, у Триш в голове. Крохотное семечко треснуло посередине, выпустив наружу росток. Всего-то отражение былого величия, но сколько в нем мощи и жгучего желания вернуться. И вот она здесь, далеко-далеко от «Devil May Cry», в другом месте, другом времени, даже тело, и то чужое. Правда ли чужое? Триш прочесывает пальцами длинные волосы – они цвета солнца, такие же, как ее собственные. Ощупывает точеное лицо – брови, скулы, губы, скользит по ним растопыренными ладонями. Это лицо принадлежит ей и не ей. Они похожи, как листья на деревьях. На первый взгляд совершенно одинаковые, сглаженные, хрупкие. Но отличия есть. Как унять дрожащие ноги, что не хотят нести огромный живот? Он клокочет, бурлит изнутри, покрывается сетью вен, а через мгновение они исчезают, будто и не существовали вовсе. Но там, внутри, происходит все то же самое. Жаждет свободы мятежный плод, другой яростно жалит под ребра. Она беременна близнецами. Женщина, в чьем теле застряла Триш. Женщина, по образу которой вылеплена она сама. — Ева! — Триш слышит взволнованный голос и сгибается пополам от накатившей тошноты. Во рту привкус серы. Рослый мужчина, чей тембр незнаком, но так сильно кого-то напоминает, помогает ей встать. Руки в белых перчатках, кружевные манжеты, монокль… Спарда. Злейший враг господина. Он правда ходит в таком виде по дому? И обувь не снял. Триш вздрагивает, ощущая яростное шевеление в животе. Почему ее вообще интересуют подобные вещи? Дом? Это не ее дом. Это место, где должна свершиться месть Мундуса. Перед глазами мечутся образы. Она видит контору Данте и себя в его объятиях, нагую, взбудораженную. Та ночь была их первой. Когда это произошло, она точно не помнит. Возможно, спустя день или два после возвращения с острова. Тела сплетаются воедино, танцуют в пламени свечей, на мгновение сливаются и тут же расходятся, чтобы вновь проникнуть друг в друга в плавном ритме. Но в видении она – не она. «Видишь ее, Триш, дитя мое? Мерзкая человеческая потаскуха заперта в тебе. Отдается собственному сыну и не может произнести ни слова. Подчинение. Ты помнишь? Эта сила все еще со мной...». Триш проваливается в сон, размышляя над тем, что будет, если ей удастся попасть в прошлое до того, как близнецы-полукровки были зачаты. Убить Спарду, значит, убить и Данте. В этом нет ничего удивительного. Это ее работа. Это то, ради чего она была сотворена. По крайней мере, так было раньше. Происшествие на острове Маллет все изменило, и Триш уже не знает, во что ей верить и чему следовать. Поэтому она чувствует ее так сильно – нестабильность. Стадия вторая. Расщепление. Прыжок обратно отзывается мутной жижей во рту и горящими, будто разомкнутыми с помощью домкрата висками. Она откидывает примятые простыни в сторону, встает с постели и неслышно ступает босыми ногами по старым доскам. Внизу, в холле, светло. Не настолько, чтобы книгу читать, но вполне достаточно для того, чем в данный момент занимается Данте. То есть, дремлет, развалившись прямо на стуле и закинув конечности в грязных ботинках на стол. Триш свешивается через перила лестницы, безмолвно наблюдая за ним. Сколько времени прошло с тех пор, как они стали вместе работать, жить, спать? Прошлое прячется за тонким плетением паутины. Триш помнит, что устремилась за ним по своей воле, но не помнит, как к этому пришла. Что такого мог пообещать ей этот оборванец, что она рванула вслед, сжигая за собой мосты… Свободу? Нет, ей и под крылышком господина жилось вполне комфортно. Тут что-то другое. Она всматривается в спящее лицо и смутно ощущает движение внутри себя. Порывисто прикладывает ладонь к животу, но тот плоский и холодный, такой, каким он у нее обычно бывает после сна. Возможно, путешествие в чужое тело лишь морок, однако кажется он более чем реальным. Плоть под ногтями покалывает, как бывает после онемения, низ живота сводит судорогой, даже соски набухли, в них чувствуется напряжение. Вот-вот начнет сочиться молоко, ведь скоро близнецы родятся… Триш дергается, словно от удара своей же молнии. Фантом, будто Данте с братом все еще находятся в ее чреве? С такими жуткими последствиями перемещения нелегко смириться. Она возвращается в постель, накрывается с головой, мечтая провалиться в небытие и никогда больше не видеть снов. Подумать только, ведь когда-то сновидения казались ей недостижимой мечтой. Теперь это кандалы, многотонные, беспощадные. Ей не хочется снова туда, но трехглазая тень на голубой радужке злорадно скалит пасть, и Триш с тихим всхлипом приходит в себя на зеленой лужайке перед маленьким домом. Она сидит на траве, окруженная плоскими крыльями черной юбки, дует прохладный северный ветер. Мир молчит. — Мам? Она поднимает взгляд и видит прямо перед собой обеспокоенное лицо малыша с копной серебристых в свете солнечных лучей волос. Навскидку ему лет пять, может, чуть меньше. — Привет, — Триш щурится от бликов, не в силах сдержать улыбку. Ребенок недоверчиво хмурится, как если бы услышал в ответ совсем не то, чего ожидал. В руке у него привязанная к бумажному змею веревка, сам змей лежит тут же на земле. — Данте, догоняй! — вопит он вдруг, срываясь с места. Игрушка взмывает в воздух и летит вслед за ним, шелестя потрепанными краями. Из-за ствола ближайшего дерева выпрыгивает второй такой же внешне мальчик, они обмениваются воодушевленными вскриками и разбегаются в разные стороны. До Триш доносится аромат свежесваренного кофе. Она поднимается, заходит в дом через парадные двери, идет на запах… Дорогу преграждает Спарда с дымящейся чашкой в руке. — Я знал, что ты не сможешь устоять, — смеется он, подступая ближе и зарываясь подбородком в ее светлую макушку. Триш чувствует, как сознание покидает ее и закручиваются в водовороте запах кофе, кухня, Спарда, тело человеческой женщины и она сама, покинувшая это тело как улитка старый панцирь. «Ты не использовала второй шанс». Она готова опять увидеть сюрреалистичную картину с Евой в роли себя, но ее нет. — Где… Договорить не дает раскатистый скрежет челюстей, слышный ей одной. «Не там, не в тебе». На сей раз Мундус отправил мать близнецов в пустое ничто. И оттуда ей не выбраться, пока Триш не исполнит свое предназначение в далеком прошлом. Стадия третья. Отрицание. — Как такое возможно?.. «Стоит ли повторять, что ты точная копия этой женщины? Я могу управлять твоей душой, могу с некоторыми ограничениями проделывать то же самое и с ее». У Триш холодеют пальцы и учащается сердцебиение. Ей кажется, будто прямо сейчас пустота, тот вакуум, в котором таится эфемерная оболочка Евы, заглатывает ее саму, с ожесточением перемалывает кости и высасывает искорки жизни через кровоточащий рот. — Я не стану убивать Спарду и детей, — упрямо произносит она, немедленно получая наказание за неосторожно брошенные слова – Принц Тьмы свирепеет, бездна вокруг нее делается гуще, чернее, легкие сжимаются гармошкой, становится трудно дышать. «Тогда это сделают другие. Не думаешь ли ты, дрянная девчонка, что у меня нет средства, чтобы изничтожить этого предателя, так называемого верного соратника? Иди и смотри. Твои глаза никогда не должны забывать того, что увидят». В следующий момент мгла выплевывает ее на мягкое одеяло посреди широкой двуспальной кровати. Триш оглядывается, видит незнакомые светло-лиловые обои, изящные настенные светильники, маленький стеклянный столик с графином и двумя стаканами у окна, и понимает, что в этой спальне должна быть совсем не она. И если она вновь попала в тело Евы, то Ева сейчас... — Доброе утро, милая, — глубокий баритон обдает жаром ее правое ухо. Она вздрагивает, разворачивается всем корпусом и утопает в неземных кристально-синих глазах. — Нет, послушай, я не… Он не позволяет ей закончить, перехватывает фразу губами, целует шею, плечи, скользит кончиками пальцев под тонкими шлейками ночной рубашки. Тело Евы отзывается, реагирует на ласки возрастающим теплом в местах, которых он касается, и Триш резко выворачивается из тесных объятий. — Я не твоя жена! Он отстраняется совершенно спокойно, будто только и ждал этих слов. — Знаю, — выражение лица меняется с хищного, волнующего на хладнокровное, даже несколько презрительное, — хотел посмотреть, как далеко ты зайдешь. Триш фыркает и запахивается в белый махровый халат так плотно, что подбородок почти теряется в пушистом вороте. Она ни в коем случае не должна была раскрывать себя, но теперь пути назад нет. — Кто ты такая и почему выглядишь, как она? — Это длинная история, — бормочет Триш, теряясь в предположениях, что ему можно рассказывать, а что нет. Изменится ли история, если Спарда обо всем узнает? О смерти Евы от когтей демонов, о близнецах, один из которых позже погибнет от рук брата, о его собственном исчезновении… Она не сдержалась. Да и как тут было терпеть, глядя на безмятежное лицо отца Данте, впитывая его почти физически ощутимое благородство каждой клеточкой. — Данте рассказывал мне, — сбивчиво начала она, — что в один день ты пропал. Спарда удивленно вскинул брови и посмотрел в окно на восьмилетнего сына, который резвился во дворе с приблудившейся собакой. Вергилия видно не было. — Не этот Данте! — вскинулась Триш, вновь возвращая его внимание, — Мой Данте. Из того времени, откуда пришла я. Взрослый. Демон осторожно кивнул, жестом предлагая ей продолжить. — В тот день… Я не знаю подробностей, но он не раз говорил, что в тот день погибла его мать. Она выложила все. Легенду о Темном Рыцаре она знала наизусть, и хоть Данте никогда особенно не распространялся о деталях, ей было известно многое про тот день. Например, что Ева погибла в бою, а дети выжили. — Где сейчас моя жена? — голос сухой, колючий. Услышав о ее скорой смерти, Спарда вида не подал, насколько его это взволновало, но по изменившемуся тембру и разом посуровевшему взгляду все становилось ясно без слов. — Мундус… Вернее, ожившее воспоминание о нем, которое осталось после того, как Данте победил, держит душу Евы взаперти между человеческим миром и обителью демонов. И поскольку я отказалась выполнять его приказ… В общем, все возвращается к тому, с чего началось. Он пришлет других слуг, чтобы убить тебя и твоих потомков, — она вдруг запинается и как-то по-другому смотрит на Спарду, — но ведь я в теле Евы! Я куда сильнее обычного человека и смогу дать отпор своре тварей. Ты же должен скрыться. Демоны, что явятся сюда, знают способ, как тебя победить. — Я не брошу свою семью, — качает головой он, — даже не мечтай. — Но ты должен! Он слишком категоричен, и Триш вынуждена уступить. В конце концов, она все равно сможет использовать свою мощь в бою, пусть и рискует перенапрячь чужое тело. Главное, не позволить Принцу навредить Спарде и близнецам. Близнецы… После утреннего разговора с отцом семейства она еще трижды виделась с ними. Потом Вергилий куда-то сбежал – в свое тайное место, если верить словам его брата – и Триш согласилась поиграть с маленьким Данте. Она не знает, когда именно произойдет нападение, так что остается лишь ждать и быть наготове. Одним небесам известно, почему Ева до сих пор не вернулась в свое тело, вытеснив невольную гостью. Возможно, Мундус уверен, что Триш в последний момент передумает и встанет на его сторону. Но она не собирается так поступать. Она вступит в бой и, если надо, погибнет за этих детей. Триш замирает на месте, прислушиваясь к собственным мыслям. Погибнет… За детей?.. Когда она успела стать такой сентиментальной? Они врываются в дом на закате. Зловонные слюнявые монстры с зубастыми пастями и уродливыми чешуйчатыми тушами. Своими когтями они дерут тонкую кожу, наносят удары по всему телу, чудовищные, нацеленные убить. Триш с трудом успевает уворачиваться от самых опасных. Спарды нет. Исчез, будто и не было его в помине. В тот момент, когда сорвалась с петель дверь, пропуская в дом стаю, Триш оглянулась на него и успела заметить, как статная фигура рыцаря растворяется в белом свечении. Не похоже, чтобы он ушел по собственному желанию. Триш уверена – это то самое «средство», которым бывший господин хвастал перед тем, как отправить ее в прошлое. Данте прячется в углу под лестницей. Сидит тихо, повинуясь ее строгому наказу, но Триш знает, чувствует, как ему страшно. Это даже придает ей сил. Маленький хрупкий ребенок нуждается в защите, и она с готовностью раскрывает свою душу. Удар, разворот, снова удар… Последний вторженец сползает поверженный к ее ногам, и Триш ощущает, будто тело падает спиной вперед в глубокое темное озеро. Знакомое чувство. Она возвращается? Смертельно раненный монстр напоследок замахивается когтистой лапой и, прошив насквозь грудину, вырывает из нее теплое, еще бьющееся сердце. Крик восьмилетнего Данте заглушает боль. Стадия четвертая. Сострадание. Так не должно быть. Не должно было быть! Воронка притупляет чувства, и Триш находит в себе силы открыть глаза. Она в пустом нигде. Там, где должна быть Ева. Но Евы здесь нет… Вместо нее перед глазами вдруг возникают тысячи разных картинок, словно кадры из чьей-то жизни. На одном снимке Триш замечает себя, говорящую что-то Данте во время заварушки на острове. В груди начинает колоть, она присматривается, прислушивается и понимает, что разговор с ним ведет не она. — Данте, я… я… — по щекам той, «другой» Триш стекает прозрачная влага. — Триш, демоны никогда не плачут. Не плачут слезами. Слезы есть только у людей. Спираль водоворота раскручивается, извергая ее из своих недр обратно в мир живых. Распластавшись по смятой постели, на этот раз своей собственной, Триш недоверчиво подносит руки к лицу и снимает с кожи соленые капли. Демоны не плачут, да?.. Она и не плакала до сегодня. На острове пролились слезы Евы, насильно втиснутой Мундусом в тело Триш в недалеком прошлом. Мать Данте не могла говорить от своего имени, уста ее все еще были запечатаны, но она видела все чужими глазами, видела своего взрослого сына, и слезы эти были не от горя или печали, а от беспредельной радости, облегчения, что ее дитя выросло и стало тем, кем могли гордиться его родители. Здесь и сейчас плачет сама Триш. Настоящая. Она наконец вернулась и кое-что поняла… Семечко в ее сердце чернеет, развеивается пылью на ветру. В конечном счете, между ней-демоном и Евой-человеком не так уж много различий.